Зачем жил человек - Виктор Колупаев

Из проходной завода он выскочил радостный и чуть ли не пел во весь голос, но, подходя к редакции, сник и начал волноваться.

Пионов встретил его довольно дружелюбно, усадил в кресло, предложил сигарету и несколько минут молча рассматривал Чеснокова, делая вид, что роется в бумагах на столе.

Молчал и Чесноков.

– Я прочел ваши стихи, – сказал наконец Пионов. – И нисколько не преувеличу, если скажу, что написаны они здорово.

У Чеснокова почему-то упало сердце.

– Я сам поэт, – продолжал Пионов. – Скоро в Западно-Сибирском издательстве выйдет мой сборничек. Я знаю, что говорю. Написано у вас талантливо. Когда вы их написали?

– С июня по август, – внутренне холодея, ответил Чесноков. Что-то в голосе Пионова говорило ему, что со стихами дело дрянь. Не напечатают. Ни при каких условиях не напечатают. – Три месяца. Недели две как закончил.

– А как бы вы назвали весь цикл, если бы это понадобилось?

В небольшой комнате клубами висел дым. Кто-то пытался знаками вызвать Пионова в коридор, но тот только крикнул: «Закройте дверь! Я занят, не видите, что ли?»

– Я назвал бы его «Удивление».

– Странно, – прошептал Пионов. – Очень странно.

– А что случилось? – спросил Чесноков.

– Вы никому не показывали свои стихи? – не отвечая на вопрос, в свою очередь, спросил Пионов. – Друзьям? Знакомым?

– Нет. Мне и в голову не приходило.

– Странно. А слышать или видеть их раньше у кого-нибудь… Впрочем, расскажу все. Меня, как я уже говорил, взволновали ваши стихи. Я сделал подборку. У нас есть такая рубрика – «Молодые голоса». Тимофей Федорович тоже одобрил. И тут к нам зашел Серегин. Знаете такого поэта? Нашего сибирского?

– Знаю, – кивнул головой Чесноков. – Читал.

– Он у нас бывает часто. Читает все, что мы готовим в набор. Правит иногда. Он прочитал ваши стихи и сказал… что это его стихи… Вот так.

– Как его? – одними губами спросил Чесноков.

– Он будет здесь с минуты на минуту. Я пригласил его. Понимаете, редакция должна разобраться. Мы не имеем права попадать в глупое положение.

– Это мои стихи, – прошептал Чесноков.

– И поэт-то он так себе, бездарность, – словно не слыша Чеснокова, сказал Пионов. – А вот, поди ж ты, выпустил уже четыре книжки. Все серость невероятная. А тут сразу такой фейерверк… Он уже отослал рукопись в издательство. И там ее приняли. И название то же – «Удивление». Понимаете, какая петрушка получается?

Пионов встал из-за стола и принялся расхаживать по комнате, постукивая кулаком в раскрытую ладонь и что-то рассеянно напевая.

– Насколько я понимаю, – сказал вдруг осевшим голосом Чесноков, – меня обвиняют в воровстве…

– Что вы, что вы! – заволновался Пионов. – Я никого не обвиняю. Редакция просто должна разобраться. И кроме того… Серегин уже признанный поэт. У него летом, по его словам, был приступ вдохновения.

– Это мои стихи, – твердо сказал Чесноков.

Дверь отворилась, и в комнату уверенно, как в собственную квартиру, вошел человек средних лет с портфелем.

– Привет, Гриша, – привычно приветствовал он Пионова. – Сергей Серегин, – протянул он руку Чеснокову. Тот неуклюже поднялся, держась одной рукой за спинку стула.

– Чесноков.

– Вот как! Лю-бо-пыт-но!

На протяжении последующих пятнадцати минут Чесноков молчал. Говорил Серегин. Он бросил на стол кипу листов, исписанных чернилами и отпечатанных на машинке, и начал подробно рассказывать о том, как на него после полугодового перерыва снизошло вдохновение, как им овладела радость поэтических открытий, уверенность, что он оставит важную веху в поэзии.

– Вот, все тут. Адский труд, бессонные ночи, тонны бумаги. На каждом листе дата. Можно проследить, как рождались эти стихи. К счастью, я не уничтожаю черновиков. Вот доказательства, что это все мое. В издательстве почти приняли. Скоро договор… И в Союз писателей не сегодня-завтра примут. А у вас, у вас есть черновики с датами?

– Черновики у Анечки, – сказал Чесноков.

– У Анечкина? – насторожился Серегин. – Не знаю такого.

– У Анечки! – заорал Чесноков. – У моей жены! В голове! Понимаете!

– Так, так, так. Понимаю, – радостно проговорил Серегин. – Значит, черновиков нет? И что же вас заставило…

– Во всяком случае не веха…

– Какая веха?

– Важная веха в поэзии. Вы же сами это сказали. Я писал, потому что не мог не писать.

В комнату вошел редактор и скромненько устроился в углу на трехногом стуле.

– Что же делать? – с нескрываемым отчаянием в голосе спросил Пионов.

– Во всяком случае, в газете ничего не помещать, – подсказал Серегин.

– Это и так ясно, – буркнул Пионов. – Дальше что?

– Плагиат! Я этого так не оставлю. Я судиться буду!

– А вы будете отстаивать свои права? – спросил Пионов у Чеснокова.

– Судиться, что ли? – ответил Чесноков. – Вряд ли. Ведь у меня нет черновиков.

«Эх, бедняга, – подумал редактор. – Не в черновиках дело. В человеке».

– Я вам заявляю со всей ответственностью! – неизвестно к кому обращаясь, кричал Серегин.

Чесноков неуклюже встал, пробормотал: «До свиданья!» – и пошел к выходу.

– Вы уходите?! – крикнул ему Пионов. – Приносите еще что-нибудь. Можно и по одному стихотворению.

– Я застолбил этот участок поэзии и никому не позволю! – все еще кричал Серегин.

«О-хо-хо, – подумал главный редактор. – Не в поэзии, а под солнышком, чтоб теплее и сытнее, ты хочешь застолбить участок. И не попрешь тебя. По судам затаскаешь!»

– Вы заходите, Владимир, – еще раз крикнул Пионов.

Чесноков осторожно прикрыл дверь и, сгорбившись, вышел на улицу.

5

Моросил дождь. Сентябрь. Пакостно на душе.

Чесноков побродил по Университетской роще, стараясь ни о чем не думать. Небо вскоре прояснилось. В сентябре дожди еще не идут неделями.

Когда он открыл дверь квартиры, Анечка была уже дома. И как он ни старался казаться спокойным, она сразу же заметила, что произошло что-то нехорошее. Она умоляюще взглянула на него, но он только покачал головой, и тогда она не стала его ни о чем спрашивать. Он сам подошел к ней, погладил волосы, приподнял ее голову за подбородок, грустно улыбнулся и все рассказал. Она ни разу не перебила его, только глаза ее то расширялись, то сужались.

– Но ведь ты же не думаешь, что он каким-то образом присвоил твои стихи? – спросила она, когда он закончил. И голос ее был чуть-чуть испуганным.

– Конечно, нет, Анечка, – ответил он. – Это просто нелепое совпадение. Грустно.

И тогда она заплакала, а он не просил ее успокоиться – знал, что этого нельзя делать.