Крюк, или Анданте для одной молодой женщины, двух мертвых бабочек и нескольких мужчин - Анна Дубчак

– Что, прямо так и сказала?

– Да – обладает хорошим вкусом. И что при выборе цветовой гаммы для своего следующего платья вы обязательно используете естественную окраску бабочек.

– Но при чем же здесь эти бабочки? – она тронула мочки ушей и убедилась, что это не мираж. Потом посмотрела на кончики пальцев: на них остался след серебристой пыльцы.

– Вы просто разбили витрину и взяли пару приглянувшихся вам бабочек, – продолжал между тем незнакомец.

– Да? И меня никто не задержал?

– Музей был пуст. Туда редко кто ходит.

– А как же смотрительницы?

– Они уволились – там платят мало.

– Какая грустная история.

Глубокий вырез платья позволял горячим лучам ласкать кожу.

– Я слышу музыку, – встрепенулась Ольга. – Это «Анданте» Моцарта. Боже мой, как хорошо, тепло… Вы меня слышите?

– Слышу. С чего вы взяли, что это Моцарт?

– Сама не знаю – просто сказала, и все… И не придирайтесь. Бог мой, какая длинная аллея и все кругом в цвету… Скажите, это рай? Мне снится рай?

– Это «Анданте для одной молодой женщины, двух мертвых бабочек и нескольких мужчин».

– По-моему, вы сумасшедший. Разве может быть такое название у Моцарта?

– А вы спросите у него самого.

– Я еще пока в своем уме: его, к сожалению, уже давным-давно нет. Бог его прибрал, когда он был еще совсем молодым… Хорошие люди почему-то очень мало живут.

В то же мгновение музыка стала чуть громче, а парк словно пробудился, ожил, зашелестел листьями и лепестками цветов. Звонче зажурчал фонтан, слышнее стало пение птиц: ПО АЛЛЕЕ ШЕЛ МОЦАРТ!

Голубой пышный парик его отливал золотом, солнце буквально купалось в его завитой шевелюре. Светлый атласный костюм, сафьяновые башмаки с серебряными пряжками, шелковые чулки; дерзкая улыбка и рассеянный взгляд немного косивших глаз. Увидев Ольгу, сидящую на скамейке, он хлопнул себя по бедру, остановился, сделал приятно удивленное лицо, так, словно повстречал свою старую приятельницу, и галантно поклонился. В прозрачной тишине аллеи раздалась немецкая речь. Моцарт явно обращался к Ольге, но она не могла ничего понять…

– Послушайте, я вас умоляю: во-первых, не исчезайте! А во-вторых: раз уж вы появились вот так, запросто, то не могли бы вы поговорить со мной на моем родном языке? – поспешно заговорила Ольга, подвинувшись и приглашая жестом Вольфганга Амадея присесть рядом. Голова у нее приятно закружилась…

Моцарт всплеснул руками, всем своим видом, очевидно, желая сказать – извините, я вас не понимаю!

– А вы? – вспомнила Ольга голос сверху и подняла голову, где, как ей казалось, должен был находиться ее недавний собеседник. – Вы не могли бы перевести то, что он сказал?

– Зовите меня просто Сизов, – спокойно ответил голос. – Мне, знаете, как-то неловко переводить то, что сказал вам Моцарт. Боюсь вызвать ваш гнев.

– К черту неловкость! – закричала Ольга. – В кои-то веки судьба послала мне эту встречу, а вы еще церемонитесь! – Но тут она почувствовала, как Моцарт, быстро оглянувшись и словно бы проверяя, не видит ли их кто-нибудь, обнял ее и принялся осыпать ее обнаженную шею поцелуями. Она могла бы поклясться, что от него пахло сладкими духами или пудрой, а дыхание было теплым, почти горячим – значит, не призрак…

– Уже можно не переводить? – сыронизировал сверху вездесущий Сизов.

– Как вам не стыдно… – Ольга совершенно не сопротивлялась, когда Моцарт, подхватив ее на руки, углубился в заросли жимолости. Они упали на траву. С композитора свалился его пышный голубой парик, и тонкие светлые пряди собственных волос упали Ольге на грудь.

– Пошли вон, Сизов! – только и успела простонать она, обнимая Моцарта и целуя его в сухие и горячие губы. – Я же чувствую, что вы подсматриваете за нами… Вольфганг, – прошептала она нежно, отвечая на его ласки, – Амадей… Что же это такое? Боже, Боже, сделай так, чтобы он не исчезал!..

Моцарт шептал ей что-то на своем немецком, и Ольга чувствовала, что сейчас расплачется, не в силах понять его слова. Ей было обидно, как никогда. Хотя, конечно, подобный лепет, этот любовный горячечный бред на всех языках мира звучит примерно одинаково…

– Я тоже, – задыхаясь, произнесла она, закрывая глаза и погружаясь в неизъяснимое блаженство, – я тоже… Теперь я тебя тоже понимаю… – Ее пальцы теребили атлас его камзола, а зубы покусывали нежные кружева его рубашки. Но вдруг она встрепенулась: – По аллее кто-то идет! Слышишь? Какие-то люди с колясками…

Она быстро поднялась с травы, приводя в порядок платье. С трудом нашла туфлю, закатившуюся под густо переплетенные ветви орешника. Поправила прическу.

Моцарт, в свою очередь, нахлобучил на голову измятый парик, застегнул камзол и помог Ольге. Он привлек ее к себе и сказал несколько ласковых слов на ухо.

– И я тебя, – прошептала она, чувствуя, как ее бьет дрожь. Слезы хлынули из глаз: она знала, что сейчас произойдет неизбежное. Действительно, МОЦАРТ ИСЧЕЗ.

Налетел ветер, ей стало холодно; над головой трижды сверкнула молния; глухо, словно кто-то похрустел гигантским небесным пергаментом, прогремел гром; первая капля дождя мазнула по щеке…

– Моцарт, – рыдала Ольга, дрожа всем телом, – ты куда?… Я же забыла тебя спросить об «Анданте»! Моцарт! Не уходи!..

Вдруг она увидела, как в траве что-то сверкнуло. Она наклонилась и подняла… пряжку, его серебряную пряжку!

– Сизов! – радостно позвала она, оглянувшись, сердце ее забилось сильнее. – Сизов, он оставил мне на память пряжку!..

– Он еще вернется за ней, – довольно спокойно, но, как показалось Ольге, злобно отозвался откуда-то сверху Сизов.

– Значит, я еще увижу его?

– Да, – тяжко вздохнул Сизов. А Ольга просияла.

Лил дождь. Платье вымокло, туфли разбухли и стали походить на калоши. Настроение Ольги менялось, как порыв ветра.

– Сизов, не злись, – заворковала она, – Моцарт ушел и теперь, наверное, не скоро вернется… Ты не думай, я о тебе не забыла. Скажи лучше, где здесь можно согреться? Яже простыну, заболею и умру, с кем ты тогда будешь говорить о бабочках и прочей чепухе?… – Она машинально проверила, на месте ли бабочки, и убедившись, что они здесь, вздохнула полной грудью. – Какой воздух, Сизов! Как давно я мечтала подышать вот таким свежим воздухом!..

– Выходи на аллею, – сухо произнес Сизов. – Тебя там ждут…

Ольга, спотыкаясь, выбралась на аллею. Мокрые деревья роняли на землю последние капли дождя. Где-то далеко, за ажурной парковой оградой блеснул первый луч солнца. Рядом кто-то плакал, вероятно, ребенок. Ольга обернулась и увидела на скамейке девочку. Несмотря на недавно прошедший дождь, она была в совершенно сухом клетчатом красном платье, белых гольфах и темно-красных лакированных туфельках.