Ледяное сердце - Джонатан Келлерман

Петра обернулась и увидела бывшего хиппи, бородатого, с «конским хвостом», в униформе морга. Он смотрел на тело. Белый «конский хвост». Слезящиеся глаза.

— Талантливый, — кивнула она.

— Эти пальцы… — продолжал водитель, разворачивая черный пластиковый мешок.

— А ты играешь? — спросила его Петра.

— Так, тренькаю. А вот он играл. Он… эти его пальцы были… волшебными. — Водитель приложил к глазам носовой платок, злобно дернул мешок и почти открыл его. Жжииик. — Готовы?

— Секундочку. — Петра присела у тела, присмотрелась к деталям и пометила их в своем блокноте.

Желтая футболка, синие джинсы, бритая голова, маленькая бородка. Татуировка на обеих руках.

«Конский хвост» с отвращением отошел в сторону. Петра продолжала осматривать тело. Открытый рот Эдгара Рэя Ли обнажал поломанные гнилые зубы, и Петра задала себе вопрос: «Наркоман?» Однако следов от наркотических инъекций среди татуировок она не заметила.

Беби-Бой был убит более часа назад, но кожа на его лице уже приобрела характерный серо-зеленый оттенок. Специалисты по оказанию первой помощи вырезали над раной часть футболки. Рана имела форму зияющего вертикального разреза вдоль живота.

Петра сделала набросок раны и положила блокнот в сумочку. Когда она отходила от трупа в сторону, стоявший позади фотограф объявил:

— Хочу убедиться, что с освещением у меня было все в порядке.

Он продвинулся вперед, потерял равновесие и упал на задницу. Его рука скользнула в лужицу крови.

Фотоаппарат с угрожающим грохотом упал на асфальт, но это Петры уже не касалось.

На ее брюках появились большие темно-красные мазки и пятнышки. Обе штанины были испорчены.

Фотограф лежал ошеломленный. Петра не помогла ему встать, а лишь пробормотала что-то такое, что заставило его и других присутствующих широко раскрыть глаза.

Печатая шаги, она удалилась с места преступления.

Сама виновата, что уделила столько внимания цвету.

3

Петра взялась за это дело всерьез. Занялась всеми надлежащими процедурными вопросами и вошла в Интернет, чтобы более детально изучить Беби-Боя. Вскоре почувствовав, как полностью погрузилась в мир жертвы преступления, она заинтересовалась, что это значит — быть Эдгаром Рэем Ли. Исполнитель блюзов принадлежал по рождению к высшим слоям среднего класса. Его родители были профессорами университета Эмори в Атланте. Десять лет успешных занятий скрипкой и виолончелью закончились тем, что подросток Эдгар взбунтовался: его влекло к игре на гитаре. Он сел на автобус компании «Грейхаунд» и уехал в Чикаго, где нашел для себя совершенно новый стиль жизни — обитал на улице и в чужих лачугах, временами заменял отсутствующих музыкантов в оркестре «Баттерфилд блюз» у Альберта Ли, Б.Б. Кинга и других гениев, чьи пути, случалось, пересекались с его путями. Отрабатывал свой стиль, но приобретал дурные привычки.

Музыканты постарше быстро оценили талант полнощекого мальчишки, и один из них придумал ему прозвище, которое так и прилипло к нему.

Беби-Бой пару десятков лет зарабатывал на жизнь тем, что исполнял второстепенные партии в джаз-бандах, выступал как человек-вывеска, терпеливо ожидал выполнения твердых обещаний, записывал никак не расходившиеся пластинки, и наконец записал хит с джаз-бандом «Джуниор Бискит», вошедший в число сорока лучших. Песня, которую написал и исполнил под гитару один и тот же «большой человек», была душещипательной элегией «Ледяное сердце». Ее-то Беби-Бой и исполнил за несколько минут до смерти. Песенка поднялась до девятнадцатого места по рейтингу первых ста чаще всего рекламируемых и оставалась целый месяц в списке популярных песен поп-музыки. Беби-Бой купил себе хорошую машину, целую кучу гитар и дом в Нашвилле. В течение года все деньги ушли на оплату множества приобретенных Ли пороков: ненасытного разврата, ресторанных застолий и приема разнообразных наркотиков. Следующие несколько лет он потратил на тщетные попытки реабилитации. Потом — полное забвение.

По делу не последовало ни одного звонка от родственников. Родители Ли умерли. Сам он не был женат и не произвел на свет ни одного ребенка. В связи с этим обстоятельством Петра, да поможет ей Бог, прониклась к нему глубоким состраданием, а вид его мертвого тела постоянно будоражил ее сознание.

К рутинным процедурным вопросам относились: установка в квартире Беби-Боя, еще до личного осмотра Петра, подслушивающей аппаратуры; беседы с товарищами Беби-Боя по джаз-банду, с его менеджером, с владельцем «Змеючника», с вышибалами, барменами, с подавальщицами коктейлей и несколькими завсегдатаями клуба, которые пришли поглазеть на место преступления и попали в список свидетелей.

Никто не имел ни малейшего понятия о том, кто мог бы угрожать жизни Беби-Боя. Все любили его — этот чудесный большой ребенок, наивный, добродушный, готов был поделиться с тобой последним куском хлеба, даже гитарой.

Кульминацией следственной процедуры был час, проведенный в маленькой закрытой комнате допросов с главным свидетелем Линусом Брофи.

Услышав впервые о существовании очевидца, Петра преисполнилась надежд, но, допросив бомжа, поняла, что его свидетельства почти бесполезны.

Описание Брофи ограничивалось лишь тем, что это был «высокий человек».

«Возраст? Не могу сказать».

«Раса? Не могу сказать».

«Одежда? Ничего не знаю».

«Было очень темно, леди-детектив».

Если этого не хватало для того, чтобы окончательно расположить к нему Петру, то бродяга имел еще пунктик по части СМИ. Он то и дело надоедал ей, интересуясь, собирается ли разговаривать с ним кто-нибудь с телевидения. Петра задумалась, сколько пройдет времени, прежде чем Брофи попытается накропать сценарий. Напишет рассказ в бульварных газетах под заголовком: «Я ВИДЕЛ, КАК ПРИШЕЛЬЦЫ УБИВАЮТ БЕБИ-БОЯ ЛИ».

Единственная проблема состояла в том, что бульварная пресса не проявит к этому никакого интереса. Хотя реабилитация и состоялась, Беби-Бой уже не был знаменитостью. Прошло восемнадцать лет со времени хита «Джуниор Бискит», а в эпоху, когда рок превратился в порнографию, Ли стал именно тем, кто музыкальное ТВ совершенно не интересует.

Зеваки с места происшествия наговорили с три короба. Эти подростки, годившиеся Беби-Бою в дети, все, как один, восхищались им только по воспоминаниям: в прошлом году Беби-Бой аккомпанировал на гитаре при записи альбома одного джаз-банда, двадцатого или какого-то еще разряда, под названием «Тик-439». Этот платиновый диск придал здоровяку сил в его попытках реабилитироваться.

Петру весьма интересовало, не получил ли Беби-Бой за свой хит хороший куш. Большие деньги — серьезный мотив для убийства. Но от этой версии она сразу же отказалась, поговорив с менеджером Ли.

— Ничего подобного. Хит не сделал Беби богачом, — подавленно бормотал Джеки Тру, бывший менеджер Ли, волосатый, сутулый, похожий на хорька человек в костюме из грубой хлопчатобумажной ткани.

— Почему нет, сэр?

— Потому что это было дерьмо, сплошное надувательство, — ответил Тру. — Те ребята. Они поймали его на крючок, убеждая, что боготворят его, поскольку он дар Божий. А теперь угадайте, сколько они ему заплатили. По двойной шкале. Я попытался получить процент от доходов, по крайней мере чистый доход, но… — Тру выдохнул и потряс головой. — Я даже не получил свою долю. Беби было нужно все, до последнего цента.

— Дело дрянь, — заметила Петра.

— Дрянным был лейтмотив песенки Беби.

Петра беседовала с Тру в его дерьмовой квартире в северной части Голливуда. Ботинки у Джеки были рваные, а ногти неровно подстрижены. Сколько получал менеджер — десять, пятнадцать процентов? Этот не походил на человека, содержащего конюшню с чистокровными скакунами. Означал ли уход Беби из жизни то, что новые ботинки и хорошо ухоженные ногти так и останутся голубой мечтой Джеки? Если да, то ищи другой мотив.

В любом случае Джеки не мог быть подозреваемым. Линус Брофи, похоже, уверен только в одном: убийца высокого роста, а Тру на целую голову ниже.

Потом Петра перешла к следующему по списку — аспиранту, внештатному звукооператору студии звукозаписи. Он работал в тот вечер и почти ничего не знал о Беби-Бое.

— По правде говоря, — сказал он, — это вообще-то не мое. Я предпочитаю классическую музыку.

Квартиру Беби-Боя Петра посетила на следующий день после убийства. Такая же жалкая, как и жилище Джеки Тру, на нижнем этаже приземистого шестиэтажного дома у Кахуэнги, между Голливудом и Долиной. Здание располагалось за автостоянкой, обсаженной кипарисами. Асфальт на ней покрывали лужицы масла, а машины жильцов, как и тринадцатилетний «камаро» самого Ли, были старыми и пыльными.

То, что Петра узнала о жизни Ли, заставило ее полагать, что она обнаружит в квартире полный кавардак: грязь, пустые бутылки из-под спиртного, наркотики — все, что угодно, — но Беби-Бой жил чисто, во всех смыслах этого слова.