Только любовь - Басира Сараева

В первый раз это случилось зимой, когда он, вернувшись из армии, восстановился на дневное отделение Политехнического института. У соседки по лестничной площадке умер муж от рака, сама она передвигалась с большим трудом. Абдул, прежде чем спуститься за хлебом, позвонил в ее дверь:

– Не купить ли чего-нибудь?

– Спасибо, сынок! Всё есть. Да только сдай это, – попросила старушка, отдав нераспечатанную коробку с морфием.

Деньги она не захотела, так как лекарства инвалиду Великой Отечественной войны выдали бесплатно.

Абдулу наутро предстояло сдать сложнейший экзамен, к тому же голова трещала. Он зашел в аптеку за шприцем, не решившись взять жгут. Как вводить иглу в вену, он знал. Затаившись в своей комнате, туго-натуго обмотал майкой левую руку выше локтя. Потом аккуратно обезглавил ампулу и набрал шприц. Повеселев раньше времени, парень начал сжимать и разжимать ладонь, припевая:

Мы писали, мы писали.Наши пальчики устали.Наши пальцы отдохнутИ опять писать начнут.

Вены вздулись в ожидании живительного жала. Первая проба получилась, как у профессионала, и кайф не заставил себя ждать. Экзамен на следующий день Абдул сдал на «отлично».

По окончании института он устроился на работу. Года два никто не замечал за ним этой дурной привычки. Потом инъекции чередовались с травами, глаза покатывались, и речь изменилась.

В октябре 1987 года на партийном собрании завода начальник поставил вопрос об увольнении инженера, позорящего советскую молодежь. Директор, однако, подчеркивая достоинства Абдула Хангулиева, ограничился строгим выговором и лишением квартальной премии. Но через год с небольшим директор и начальник уехали из республики, и молодой инженер занял пост своего обидчика.

Глава 3. Защита от кризиса в личной жизни

Бабушка Солмаз тщательно пересчитывала доллары, взятые из недавно объявившего о банкротстве банка. Она и ее дети, как и многие азербайджанцы, выживали в начале 90-х за счет дивидендов за вклады, вложенные в коммерческие учреждения с большой долей риска. В зависимости от валюты и срока ежемесячные проценты варьировали между 15 и 30. На руках у женщины, благодарившей Бога за благополучный возврат капитала, оказалось больше полутора тысяч, даже с небольшой прибылью. Это была половина суммы, подаренной старшей внучке Нилуфар на свадьбе полгода назад. На другую половину бабушка купила приданое от кухонной утвари до банных тапочек. Покупку мебели отложили до окончания ремонта в доме жениха.

В другой комнате невеста и тетя обдумывали, как безболезненно сказать ей о фактическом расторжении помолвки. Вдруг Нелли просто пошла в гостиную, обняла Сольмаз-ханум и без лишних слов попросила не откладывать ремонт в ванной.

– На какие деньги, радость моя?

– На эти зеленые, только дай пять стольников, чтобы вернуть им.

– Как? – ужаснулась женщина.

– Вот так, родная. Свадьбу с любовницей сыграет.

Солмаз-ханум слышала о закулисной жизни Фикрета от сына, но всё же надеялась, что это – мимолетное увлечение, что мусульманин иногда может позволить себе расслабиться. Ее муж и сын также ходили налево, освежились и вернулись в родное гнездышко. Но это было через несколько лет после свадьбы, когда жена успела прискучить.

Бабушка с заблестевшими глазами беспомощно опустила голову, откинувшись на кресле, отложила деньги. Нилуфар вытерла ей слёзы. Они прижались друг к другу, и, как показалось внучке, самое страшное осталось позади. Ведь солмаз-муаллиме[9] – интеллигентный человек с сорокалетним стажем. Что же до бабушки Ясемен, к счастью, Фикрет взял на себя ответственность объясниться за свое поведение, но это ни в коей мере не оправдывало Нелли в собственных глазах. Ведь именно Ясемен-нене[10] выхаживала ее с пеленок, отвела в первый класс. По семейным преданиям, и ее муж не был верен супруге, но в конце концов умер в ее доме.

Подумав о папиной маме, невеста расчувствовалась, а мамина мама стала уговаривать ее не портить отношений с женихом.

– Он подтвердил, что они ждут первенца.

– Да. Это уже серьезно, дитя мое.

– А мне-то что! Я молода и встречу свое счастье.

Журналистка пошла в спальню готовить заметку о своем преподавателе истории, профессоре и ветеране Великой Отечественной войны. Хотелось успеть к его юбилею, потому что 9 Мая уже прошло. Если пальчики набивали на машинке слова о боевых и научных заслугах Гудрата Гарашева, то в голове вместо «Этот День Победы порохом пропах» звучало «В лагере мы кубики таскали, от мороза руки отпадали» из кассеты бывшего жениха.

Не чувствуя усталости, она закончила материал и дала прочесть бабушке и тете. Обе похвалили, сказав, что не надо переписывать в беловик.

Я родился ночью под забором.Черти окрестили меня вором.Мать родная назвала Романом.

– А как дальше было? – спросила Нелли дядю.

– «А друзья, прозвали наркоманом», кажется, – пропел тот.

– Где вы взяли эту уличную песню? – поинтересовалась Солмаз-ханум.

– Где же еще, если не на улице? – ответил сын. – Каждый прохожий «Долю воровскую» поет.

Но журналистку интересовал исполнитель, чьим голосом проплывала мелодия у нее в сердце. Вместо того, чтобы впасть в уныние от провала в дикторском конкурсе и от безразличия к ней жениха (а она была красива), девушка находит утешение в уличной песне.

И тут же ей в голову приходит мысль – это психологическая защита от депрессии, дающая импульс для новых репортажей. Почему бы не вспоминать погибших героев? Шесть человек и шесть статей, так что остается только писать, а не искать новые темы. Первая заметка по логике вещей должна посвящаться руководителю группы Умиду, потом как получится.

В субботу после работы Нилуфар зашла в лоток аудио-видеозаписей.

– «Шестерку Умида» пожалуйста.

– Какой вариант?

– Оба – вокальный и инструментальный.

– Но у них не два альбома было, а семь по 12 композиций в каждом. Один общий по одной оркестровке и одной песне от каждого, остальные варианты типа сольного альбома отдельного участника, – пояснил продавец.

– Тогда Умида.

– Прошу. На три альбома у нас пятипроцентная скидка, – сообщил парень, имея в виду любого музыканта или группу.

– Сейрана Ульви нет?

Продавец покачал головой, но обещал достать качественную пиратскую копию, посмотрев на девушку с вопросительным взглядом. Она показала удостоверение газеты, объяснив свой интерес к непопулярной группе только из-за творчества. Координат ни одного музыканта в этом филиале магазина не оказалось. Офис-менеджер посоветовал сходить в студию звукозаписи и дал телефон самой популярной около кукольного театра:

– Могу только сказать, что Умид допустил стратегическую ошибку. Нужно было вложить деньги в один альбом и на рекламу. Тогда их больше знали бы.

Нелли вышла из одного магазина и направилась в другой за диктофоном – незаменимым помощником журналиста. Недолго поразмыслив, она остановилась на модели с обычной компакт-кассетой за приемлемую цену с неплохим качеством записи. Проговорив в микрофон пару фраз, она заключила, что ее писалка лучше подружкиного устаревшего профессионального репортера на рулонах со средний поднос. Однажды она даже обидела Саду: «Твои радиорепортажи – издевательство над ушами слушателя».

В наушниках же качество звучания Неллиного устройства превосходило большой магнитофон. Она могла наслаждаться музыкой, не мешая домашним, и таким же образом спокойно переложить интервью на бумагу.

Через два дня продавец, сдержав слово, раздобыл кассету Сейрана, выяснив кое-что для журналистки: ни у кого из шести погибших не было нормальной семьи, трое снимали квартиру, правда, один был студентом из Грузии.

На следующий день Ясемен Солмаз решила заглянуть в упомянутую студию звукозаписи.

– Мы работали с ними почти три года назад, да и погибли они давно, – сказал звукорежиссер с сожалением, что у него нет ни одного телефона.

«Год и три месяца называется давно», – подумала про себя Нелли.

Она уже уходила, как помощница режиссера позвала ее. Дело в том, что недавно к ней обратилась немолодая женщина, видимо, мать Сейрана Ульви, с просьбой переиздать его альбом.

– Во-первых, это очень дорого, и не окупит расходы. Во-вторых, мы только записываем, а не тиражируем кассеты, – сказала женщина, как тогда родственнице музыканта, так и сейчас Нелли.

Она даже не передала боссу просьбы той клиентки, но сохранила координаты Тамары Михайловны, как представилась посетительница с типично кавказской внешностью:

– Скажу честно, – добавила ассистент режиссера, – не понравилась она мне. Грубиянка, будто все ей обязаны.

Поблагодарив женщину, Нилуфар ушла с надеждой выйти на след хотя бы одного музыканта. И тут же поразилась очередному сюрпризу фортуны: «Прям наваждение. Опять Сейран».

Весь вечер журналистка тщетно набирала номер Тамары Михайловны. В трубке раздавались непонятные гудки, нечто между отбойными и позывными. Иногда ничего не было слышно. Девушка начала сомневаться, что такой номер существует вообще, а может, неправильно записала. Дядя радостно воскликнул, узнав адрес из платной справочной: