Погонщики туч - Георгий Гуревич

- Эх, Шурка, - перебил его юноша в очках, - куда тебе! Отдай мне парашют и букет, я за тебя полечу...

Девушка, видимо, не любившая шуток, сразу обиделась:

- В конце концов, это даже нетактично, Глебов. Все согласились, чтобы я летела первая. Мне кажется, я имею право на это.

Неожиданно у Василия оказались провожающие. Накануне он отпросился у лейтенанта съездить в родную деревню - километрах в тридцати от Саратова, за Волгой. Четыре года уже не бывал дома. И вот вместе с ним приехала мать специально поглядеть, как сын подымается в небо.

Василий был известен в полку как песенник и задира, любитель поболтать, покричать, повозиться. И лейтенанту смешно было смотреть, как вдруг в присутствии маленькой старушки в черном платке Василий ходит в струнку, смущенно рокочет непривычным к шопоту баском:

- Оставьте, кушайте сами яблоко, мама. Оставьте, я без вас застегну, мама. Ну, что люди подумают!

- Ведь на руках его носила, - удивлялась сама себе мать Василия, - на этих самых руках.

Девушки заплакали от смеха, даже недовольный профессор улыбнулся, представив себе саженную фигуру Василия на руках у миниатюрной старушки.

Все было готово. Вылет задерживали синоптики, запросившие погоду из Астрахани. Моторы уже ревели, разгоняя рябь на плотной глади протоки, все прощальные слова были сказаны, провожающие девушки, исчерпав запас смеха, томились, поеживаясь от холода, терли глаза. Юноша в очках бросал камешки рикошетом. За Волгой, где-то за Энгельсом, вставало из речного тумана бледно-золотистое солнце, окрашивая латунным светом прозрачное утреннее небо.

- Чудесная погода будет, - сказала одна из девушек, понимающая толк в авиации, - самая летная погода.

- После обеда купаться можно будет, - добавила другая.

Мать Василия тотчас же ввязалась в разговор:

- Вам, озорникам, только и есть на уме что купанье, нет, чтобы о хлебе подумать. Хлеб-то горит от вашей погоды. Какие зеленя были у нас в Красном Яру, а нынче колоски-то сохнут. Хоть бы какой завалящий дождик пошел. В нашем колхозе весь урожай - от дождя. Ручеек - слава одна, скотину поить нечем. Богатая земля, а сухая. В старое время, бывало, хоть к попу пойдешь: у нас поп Афанасий - пьяница, царство ему небесное, но насчет дождя большой мастак был покойник. Только выйдет с иконой за околицу - глядь, уж накрапывает... Ты скажи мне, ученый человек, - обернулась она к профессору, который с интересом прислушивался. - Я не говорю против науки. Тракторы, комбайны, удобрения - это сила. А дождем, выходит, не вы заведуете. От бога дожди...

Профессор смущенно и вместе с тем довольно улыбнулся.

- Ученые работают над этой проблемой, - сказал он, - со временем они разрешат ее.

- "Со временем, со временем", - возразила старушка. - А урожай не ждет - ему подавай воду и баста. Не будет дождя - сгорит опять, как в сорок шестом году.

И тогда Шура Хитрово, стоявшая неподалеку, вдруг проговорила страстно и торопливо:

- Бабушка, скажите там всем у вас в Красном Яру, что дождь будет. Я не обещаю сегодня или завтра, но на этой неделе будет обязательно.

Старушка не одобрительно покосилась на нее.

- Этак и я тебе пообещаю, егоза! Не в этом году, так в следующем... Осенью полно их - дождей. Кому они нужны тогда!

- Настоящий ученый никогда... - начал профессор с упреком.

- Оставь, дядя, это старый разговор, - Шура отошла в сторону.

Но в эту минуту наверху на обрыве показался синоптик с метеосводкой в руках. Вдруг все заторопились, заговорили разом... Молодой человек в очках вручил Шуре букет и звонко поцеловал ее в обе щеки, так звонко, как целуют только посторонние.

- Надеемся на тебя, - крикнул он, - переходи скорее на пыль. Больше всего я верю в пыль.

- Журнал веди! - строго произнес его товарищ с трубкой.

Тетка Шуры толкнула в бок своего мужа.

- Скажи что-нибудь девочке... улетает... Родная ведь.

Пересиливая гордость, профессор нагнулся к племяннице:

- Ну, Шура, счастливого пути. Помни, что ты Хитрово. Не падай духом при неудачах. В другой раз добьешься. Неудачные опыты тоже нужны для науки.

Василий влез в кабину последний, надвинул крышку. Самолет грозно взревел, волны побежали от поплавка, раскачивая причал. Провожавшие замахали платками, мать Василия, скрестив руки под платком, победно оглянулась вокруг.

"Вот он какой у меня! - думала она. - На руках носила!"

СТАРТ

СТЫДНО сознаться, но начальник воздушной экспедиции товарищ Хитрово А. Л. в первый раз в жизни поднималась в воздух, если не считать перелета в Москву на пассажирском "Дугласе", совершенного еще в детстве.

Тогда, восьмилетняя девочка, она всю дорогу просидела на коленях у мамы. Маме было нехорошо, и соседке, полной даме с цветами на шляпе, тоже было нехорошо, и котенку, который летел с дамой в авоське, тоже было нехорошо - он все время жалобно мяукал. Кроме этого, Шура ничего не запомнила, и поэтому она с таким интересом оглядывалась сейчас, стараясь видеть все, что происходит внутри и снаружи.

С торжествующим ревом гидроплан пронесся по протоке, взрывая поплавками сонную воду. Шура очень хотела уловить момент отрыва от воды, но так и не смогла. Только она засмотрелась на берег - и вот уже на поплавках не оказалось струй. Серый плотик причала показался еще раз, теперь уже далеко внизу. Не похожие на себя, кургузые людишки махали руками. Один из них отряхивал рукав. Шура поняла. "Больше всего я верю в пыль" вспомнила она наставление юноши в очках.

Затем, непонятно каким образом, под крылом оказался аэродром - широкое зеленое поле - и на нем начерченные по линейке и циркулем сопряжения неестественно желтых дорожек.

Под Шурой прошли бесконечные ряды самолетов, и солнце поочередно вспыхивало на их алюминиевой обшивке. Под крыльями транспортных самолетов - чудовищных белых рыб - дремали маленькие воздушные "мотоциклы". За ними стояли геликоптеры с наклоненными на бок, словно разомлевшими ото сна винтами; еще дальше - скоростные реактивные, с короткими треугольными крылышками; за ними - сверхзвуковые, веретенообразные, с шилом на носу, что-то вроде меч-рыбы на колесах.

Аэродром оборвался тенистым оврагом, и Шура увидела родной город. Он оказался не таким большим, как она представляла его себе. Он был виден весь сразу - синевато-зеленые склоны Кумысной поляны, железная дорога с красными спичечными коробками товарных вагонов, дома, похожие на кирпичи, поставленные на ребро, косое сплетение улиц, сбегающих к Волге, и белая блестящая полоса протоки с неподвижными, но усердно пыхтящими буксирами, и даже Зеленый остров. Театр умилил Шуру гигантское здание с массивными колоннами казалось гипсовым музейным макетом, какие ставят под стекло.