Восемь. Знак Бесконечности - Ульяна Соболева

Ли позвонила мне днем, точнее она трезвонила безостановочно, и я, после дозы снотворного, с тяжелой головой, с трудом могла поднять руку, не то что стащить себя с постели, но эдак с двадцатого звонка я все же ей ответила.

— Катька, хорош спать, матрешка, давай просыпайся у меня для тебя просто офигенная новость, — меня всегда смешило то, как она произносила моё имя, с характерной для иностранцев мягкостью.

Мы дружим ещё с колледжа, странно, что жизнь не расшвыряла нас в разные стороны, но в целом это заслуга Ли, не моя. Она цеплялась за нашу дружбу как за спасательный круг. Ли — итальянка и на самом деле, и не Ли вовсе, а Анна Лиза и только она могла безнаказанно называть меня матрешкой.

— Лиииии, я уснула в пять утра, сегодня у меня выходной,…

— Знаю и почему не спала тоже знаю.

Я с трудом содрала себя с постели и босиком пошлепала на кухню, зажимая телефонную трубку между плечом и ухом, включила электрочайник и открыла холодильник.

— Давай говори, я слушаю.

Головная боль набирала новые обороты. Проклятая жара, от духоты всегда начинается мигрень. Не помогает даже кондиционер.

— Я сегодня вытащу тебя из твоего склепа. Такую вечеринку ты не можешь пропустить.

Я тихо застонала, наклонившись за молоком.

— Ли, у меня голова раскалывается, какая к черту вечеринка?

— Мы заключили сделку, невероятную сумасшедшую сделку и нас пригласили в закрытый клуб. Ты даже не представляешь какие люди туда приедут. Давай, ну, не будь занудой. Ты уже год никуда не ходишь. Забудь своего русского ублюдка копа Алекса и начинай жить сначала. Твои чокнутые малолетки тоже обождут.

Поморщилась, как от зубной боли. Напомнила. Какого черта не понятно. Я и так его забыла.

— Я подумаю, хорошо?

— Нечего думать. Мы едем туда вместе и точка. В отрыв. Да. Ты и я. Как когда-то давно, когда ты не была занудой. Помнишь? Мы пьяные, полумертвые от выпитой русской водки, идем босиком по трассе и орем твою "Катюшу".

Я невольно усмехнулась. Помню конечно. Полицейский участок тоже помню. И ее сообщение мне на сотовый.

" Матрешка! Я обижусь и внесу тебя в черный список где только можно, я не приду на твой день рождения, я не буду будить тебя по понедельникам и вообще, я перестану называть тебя матрешкой.

Ты больше не прочтешь ни одного моего статуса в фейсбуке. И не узнаешь о моем новом бой френде. Невероятно сексуальном бой френде".

Страшная угроза. На самом деле Ли была единственной без кого я не представляла себе завтрашний день. Она всегда была рядом. Черт, если говорить людям сколько лет мы дружим они легко вычислят наш возраст.

— Хорошо. Я точно помру без твоих статусов, без подробностей о твоей сексуальной жизни и поэтому я поеду на эту дурацкую вечеринку.

Она засмеялась.

— Ты не пожалеешь. Кстати, вчера звонила твоя мама.

Я кивнула и плеснула молоко в кофе.

— Сказала, что не дозвонилась к тебе.

Я снова кивнула сама себе. Естественно не дозвонилась, я же с ней не разговариваю уже несколько лет и Ли прекрасно об этом знает.

Я вернулась к дивану и бросила взгляд на тетрадь, такая обычная школьная тетрадь, слегка потрепанная с помятыми краями, светло-голубая в разводах, и в ней чья-то жизнь. Чужая.

Глава 2

Данте сидел, откинувшись на бордовую, кожаную спинку узкого дивана и медленно затягивался сигаретой, кольца дыма поднимались к высокому потолку с мелкими красными неоновыми лампочками, сигаретный смог смешивался с искусственной цветной дымкой. В полумраке не было видно его лица, только короткие темные волосы, щетину на широких скулах и очертания губ.

Его торс оставался в тени и медленно вращающиеся лампочки освещали лишь темно-серые элегантные брюки, начищенные до зеркального блеска туфли и светлое пятно рубашки с аккуратно завязанным галстуком. Когда он подносил сигарету ко рту на пальце сверкала массивная печатка, а на манжетах платиновые запонки.

На круглой маленькой сцене с шестом извивалась стриптизерша, стройная, гибкая, как сиамская кошка. Ослепительно сверкали стразы ее своеобразного костюма, не оставлявшего простора для воображения, а длинные черные волосы рассыпались по блестящей сцене, когда она запрыгивала на шест и эротично соскальзывала с него вниз головой.

В этот момент в ВИП комнату двое мужчин втащили яростно сопротивляющегося парня и швырнули к ногам Данте. Тот жалобно всхлипывал по-итальянски:

— Я ничего не говорил, ничего. Это Фрэнк. Данте, ты же меня знаешь. Я бы не стал болтать о Чико. Никогда не стал бы…

Данте резко наступил на голову мужчины и вдавил её в пол каблуком туфли, несчастный взвыл от боли, скорчился тяжело дыша и срываясь на хрипы.

— Фрэнк?

Стиптизерша ойкнула и сделала шаг к ступеньке, но тут же услышав властное "продолжай" уже по-английски, снова начала извиваться в танце, стараясь не смотреть в сторону скрюченного на полу мужчины и двух других, которые заломили ему руки за спину.

— Я повторяю свой вопрос, Чиро, это был Фрэнк? У тебя есть шанс сказать правду, ты же знаешь, как я ненавижу ложь.

Мужчина заскулил и простонал.

— Да…Это Фрэнк. Это он ублюдошный сукин сын.

Данте подался вперед:

— Ублюдошный сукин сын уже двадцать четыре часа остывает в морге с круглой дыркой между глаз.

Мирини кивнул парням и те за волосы приподняли Чиро с пола, удерживая его дергающееся тело. Данте медленно достал из внутреннего кармана пиджака стилет, покрутил в пальцах, трогая лезвие.

— Я говорил, что ненавижу ложь, Чиро. Говорил?

Мужчина трясся от страха, по щекам текли слезы.

— Данте, не убивай, Данте я виноват, но меня заставили, я…

Марини резко подался вперед и надавил на подбородок несчастного.

— Хочешь жить, Чиро?

Тот закивал, зажмурился и под коленями по зеркальному полу растеклась светлая лужица.

— Вытащи язык.

— Дантеееее!

— Я сказал — вытащи язык. Выбирай или язык, или я перережу твое горло.

Стриптизерша остановилась и её зрачки расширились от ужаса. Она видела, как беспомощно дергается стоящий на коленях мужчина и закрыла глаза, когда Данте взмахнул рукой. Двинулась со сцены, под дикие крики, заглушаемые музыкой и снова услышала по-английски:

— Танцуй сука!

Вернулась обратно, стараясь не смотреть на двух парней, которые тащат за волосы по полу третьего, как тряпку, выжатую, грязную, мелко подрагивающую тряпку. Хотелось зажать уши руками, чтобы не слышать, как тот гортанно хрипит, словно что-то булькает у него в горле и мешает кричать.

Она продолжала танцевать и молиться Богу, чтобы забыть об увиденном.