Бессмертник - Сергей Мартьянов

- Мда-а, - промычал Гольдберг.

Сейчас больше всего полковника интересовал этот уважаемый Али-Эшреф-хан. Он уверен, что Султан-Ахмед-оглы не по своей воле перешел границу. Тем более, уже несколько дней наряды наблюдают на той стороне челебори.

- Это что такое? - спросил Гольдберг.

- Слово "челебори", - объяснил Сухаревский, - происходит от двух слов: "челэ" - сорок дней и "бориден" - жать, резать траву. В Иране среди народа, особенно среди женщин, существует поверье: если, вставая до восхода солнца, в течение сорока дней жать по пучку травы в соседнем поле, то задуманное желание непременно исполнится. И вот пограничники наблюдают: каждый день на рассвете, на одно и то же рисовое поле приходит молодая женщина, которую зовут Дильбар. Не загадала ли она желание, чтобы скорей вернулся домой ее муж?

С минуту они молчали.

- Дела-а. Выходит, что ваш Дербенев напрасно открыл пальбу по этому парню, - сказал Гольдберг.

- Да. Пришлось ему объявить трое суток ареста. Но, разумеется, не из сострадания к раненому, а потому, что Дербенев не использовал всех возможностей для задержания нарушителя без применения в дело оружия. Это брак в нашей работе. А за брак нужно наказывать.

Захватив с собой переводчика, они вошли в палату. Султан доедал обед, принесенный ему тетей Машей. Он застенчиво улыбнулся доктору, но при виде Сухаревского испуганно сжался и со страхом наблюдал, как тот подошел к койке, пододвинул стул, сел и посмотрел на него.

"Сейчас все решится, - думал Султан. - Этот самый большой раис пришел неспроста. Сейчас меня будут бить, потом выволокут на улицу и убьют. По приказу самого большого раиса". - И сердце Султана сжалось от ужаса, он уже не находил в себе силы ни молчать, ни сопротивляться.

А Сухаревский говорил о том, что Султану придется пролежать в госпитале сорок дней, а может быть, и больше. И еще Султан должен рассказать, кто такой Али-Эшреф-хан и верно ли, что он послал Султана рвать цветы бессмертника.

О, этот самый большой раис знал все, от него ничего не скроешь! И Султан рассказал. И о себе, и об Али-Эшреф-хане, и о господине аттаре из Тебриза. Да, они велели пойти за бессмертником, и он пошел. А кто бы ослушался? Их воля - воля аллаха.

Он говорил, а Сухаревский кивал головой и думал о рабской покорности этого парня. Али-Эшреф-хан - хозяин, господин и к тому же прохвост. Заставил Султана перейти границу, чтобы положить в свой карман солидный куш, который ему отвалит аттар из Тебриза. А Султан мог бы получить пулю в башку - и только. Неужели он этого не понимает?

Нет, не понимает. Может, сказать, открыть ему глаза? Сухаревский уже хотел это сделать, но передумал: не надо, придет время - сам поймет.

- Ну, до свиданья, Султан, - сказал Сухаревский, поднимаясь со стула. Поправляйся скорее.

Султан проводил его удивленным взглядом.

Потом Султана навестил Дербенев, отсидевший свои трое суток ареста. Его никто не просил об этом, просто захотелось повидать иранца, из-за которого попал на гауптвахту. Сначала он негодовал на начальство, а потом, когда поостыл немного, понял, что дал маху с этим парнем. Нужно было бы маскироваться получше, подползти сзади, а уж если тот побежал, то и самому побежать наперерез изо всех сил... Говорят, иранец никакой не враг, а так себе, собирал траву.

В общем, обдумав все это, Дербенев решил заглянуть в госпиталь. Если разрешат, конечно. Ему разрешили. И рассказали вкратце все, что было известно о Султане-Ахмед-оглы. Так что Дербенев был вполне подготовлен к встрече.

Он побрился после гауптвахты, вычистил сапоги, пуговицы и пряжку у ремня, который ему вернул комендантский начальник.

Тетя Маша уже не дежурила около больного - ему стало лучше. Дербенев подошел к кровати и вдруг смутился: о чем они будут разговаривать? Как он подступится к человеку, которого чуть не отправил на тот свет?

Переводчик о чем-то поговорил с Султаном и тот помрачнел сначала, даже отвернулся к стенке, а потом опять лег на спину и вопросительно посмотрел на Дербенева.

- Привет! - бодро сказал Дербенев. - Ну, как жизнь?

- Хорошо...

- Вот, я пришел к тебе тут... - и Дербенев переступил с ноги на ногу.

- Спасибо...

- Ну, так значит... - произнес Дербенев. - А я, стало быть, тот самый, что тебя задержал на границе. Давай знакомиться. Иван Дербенев. А тебя как?

- Султан.

- Знаю. Что ж ты, брат, побежал от меня? - спросил Дербенев, отбросив все церемонии. - Я ведь мог бы подстрелить тебя.

Султан что-то быстро и сбивчиво проговорил.

- Боялся, - объяснил переводчик. - И еще он должен был вернуться с цветами. А то бы аллах покарал его.

"Вот чудила! - подумал Дербенев. - Ну и чудила! Дался ему этот аллах".

- Ты уж, Султан, не обижайся на меня, сам понимаешь - служба. А вот с тобой получилось как у Пушкина. Скажите ему, товарищ переводчик, что у Пушкина есть стихотворение "Анчар". В школе проходили, как сейчас помню. Там описывается один интересный случай. В пустыне рос анчар, такое ядовитое дерево. Так один господин послал к этому дереву своего раба и велел принести ему яду. Раб послушно пошел. А потом умер. Перевели? продолжал Дербенев. - Вот и у него так получилось: "И человека человек послал к анчару властным взглядом". Разъясните ему это.

Султан слушал, и вдруг из глаз его вытекли две слезинки.

Дербенев испугался. Он терпеть не мог слез, да еще мужских, и не знал, как утешить иранца.

- Скажите ему, что мне тоже влетело, - сконфуженно признался Иван.

О, всевышний! Прибавь бедному Султану разума. Он не понимает, почему этот русский солдат, который стрелял в него, пришел к нему с добрым сердцем? И почему он понес наказание за Султана? И почему не обижается на него? Слабый разум Султана никак не может постичь этого.

Так они удивлялись друг другу, пока не пришла тетя Маша и не выпроводила Дербенева из палаты.

...В общей сложности удивляться и делать для себя открытия Султану пришлось сорок восемь дней. Он никогда не спал в чистой постели, никогда не наедался досыта, его никто не лечил. Никогда и никто - до этого русского госпиталя.

На двадцатые сутки ему дали костыли. Он подошел к окну. Небо и солнце ослепили его. В мареве жаркого воздуха дрожали далекие горы.

Потом он стал выходить в коридор. На паркетном полу лежали квадраты света. Встречались больные, такие же молодые, как он.

- Салям алейкум! - поздоровался с ним один парень с черными, как у Султана, волосами.

- Алейкум салям! - ответил Султан.

Незнакомец оказался азербайджанцем, по имени Ахмед. Ему недавно сделали операцию грыжи, и он ходил чуть согнувшись, но был весел и беззаботен.

Они подружились.

Ахмед водил Султана по госпиталю, показал столовую, библиотеку, клуб. Вечером они вместе со всеми смотрели кино или телевизионные передачи. В кино Султан бывал и раньше, а "живой ящик" увидел впервые и очень удивился.

На тридцать вторые сутки сняли гипс и сделали контрольный рентгеновский снимок. Султан больше не пугался и не плакал, а терпеливо ждал, что ему скажет господин доктор. Гольдберг опять показал прозрачные пленки, объяснив при этом, что кость срослась правильно. Но он назначил ему еще синий свет, массаж ноги и физкультурные упражнения.

Не было в госпитале больного, который бы так послушно и старательно выполнял все процедуры, как Султан. Вскоре он стал ходить без костылей, чуть прихрамывая, опираясь на палочку. Теперь он мог опускаться на колени и пять раз в день совершал молитву, радуясь своему исцелению.

- Ля алляи элля Алла*, - шептал Султан.

_______________

* Нет бога кроме бога.

И никто не мешал ему и не смеялся над ним.

Наконец ему сказали, что его выписывают из госпиталя и возвращают в Иран.

- Зачем в Иран? - удивился Султан.

- Как зачем? Домой!

Некоторое время он молчал, потом спросил:

- И я увижу Дильбар?

- Конечно!

- Машалла!* - обрадованно воскликнул Султан.

_______________

* М а ш а л л а - возглас одобрения и удовлетворения, точнее:

такова воля аллаха.

Тетя Маша принесла ему новую клетчатую рубашку, новые брюки и ботинки. Старая рваная одежда была связана в узелок и также вручена ему. Он надел все новое и долго крутился перед зеркалом, прищелкивая от удовольствия языком, как сельская модница.

И вот наступили минуты прощания. За Султаном на машине приехал сам полковник Сухаревский. Весь персонал госпиталя вышел проводить иранца. Стоял знойный душный полдень. Пыль от подошедшей машины медленно оседала на кусты лавровишни.

Султан обходил стоящих полукругом людей и низко кланялся каждому. Тетя Маша протянула ему руку, он прижал ее ко лбу и часто-часто заговорил.

- Матерью называет, - сказал переводчик.

Майору Гольдбергу он отдал честь. Потом отошел, поклонился всем, приложив руки к груди, и сел в машину.

И опять он летал на вертолете, и опять ехал на машине, высланной за ним с заставы. Вот и Государственный мост. Еще несколько минут, и он обнимет свою Дильбар, войдет в свою хижину. Хоть в ней и не паркетный пол, хоть и не будет больше чистых простыней и мягкой подушки, но зато это хижина его отца, хижина, которую он помнит с детства. И не нужно никакого вознаграждения от господина Али-Эшреф-хана, он будет работать от зари до зари и прокормится со своей Дильбар. Слава аллаху, русские вылечили его.