Съеденный архипелаг - Лазарь Лагин

Тот, кто помнит бурные события 20-х годов текущего века, поймет, почему «тайна архипелага Блаженного Нонсенса», как прозвали ее изобретательные газетчики, не могла долго интересовать пуританийское, а тем более мировое общественное мнение. В Пуритании аккуратно приходили к власти и уходили либералы, консерваторы, муниципалисты, социал-монархисты. Менялись в связи с этим программы правительства. Но либералы и консерваторы, муниципалисты и социал-монархисты – министры колоний одинаково положительно расценивали ход освоения архипелага и деятельность фирмы «Урия Свитмёрдер и сыновья». Год от году рос вывоз в Пуританию и другие страны ценной древесины; росла на островах архипелага сеть относительно благоустроенных дорог; возникали и ширились год от году поселки, основанные фирмой большей частью на пустом месте; уже завершена была силами фирмы первая очередь строительства военно-морской базы в бухте острова Дурку. Словом, все шло вполне удовлетворительно.

III

Уже в 1924 году на острове Дурку была торжественно открыта школа для туземцев, пока что только аристократического происхождения, с отделениями: бухгалтерским, полицейским и строительных десятников.

Четыре года спустя на архипелаг прибыла первая партия домашних холодильников для вождей и старейшин племен, сто двадцать пять детекторных радиоприемников и первые десять тысяч легкомысленных открыток.

Еще годом позже прибыл в Пуританию и был принят в колледж Иисуса Спасителя принц Оливер Джигу-браху – старший сын и наследник бывшего вождя племени Зум-Зум, а ныне короля вновь образованного фирмой «Урия Свитмёрдер и сыновья» королевства Джигубрахии.

Школа, холодильники, радиоприемники, пылесос (пока что только в единственном экземпляре – у короля), туземец – воспитанник самого аристократического учебного заведения Пуритании, королевство вместо разрозненных племен – все это там, где еще десяток лет назад люди жили в обстановке каменного века! Нет, право же, все шло в высшей степени благополучно. Не хватало только, как шутливо выразился один из влиятельных друзей господина Свитмёрдера-старшего, чтобы на архипелаге было сделано хотя бы одно научное открытие мирового значения.

Эта шутка чуть не оказалась пророческой.

В начале 1931 года доктор Сидней Бэрд, недавно законтрактованный на работу в больнице острова Бассанука, что в семи милях к северо-западу от острова Дурку, столкнулся с событиями, которые перевернули вверх дном его привычные представления о восьмом отряде второго подкласса четвертого класса типа червей. Речь идет об отряде власоглавых – точнее, о трихинелле, или, как ее называют чаще, рихине, относящейся к семейству трихин.

За несколько дней до этого в больницу был доставлен в тяжелом состоянии один из старейшин местного племени Сой с признаками болезни, напоминающей брюшной тиф. Несмотря на все принятые меры, больной умер В этой печальной истории само по себе не было ничего из ряда вон выходящего, если бы за последние две недели это не был уже пятый случай смерти от брюшного тифа. Во всех пяти случаях, по какому-то удивительному совпадению, жертвами оказались исключительно старейшины племени Сой – народ влиятельный, чрезвычайно нужный для поддержания дисциплины и порядка на важном строительстве портовой электростанции.

Администрация не на шутку всполошилась. Возникло подозрение, что никакого брюшного тифа здесь не было, а что люди племени Сой, недовольные старейшинами, гонявшими их на изнурительные работы, подсыпали им в пищу яд.

Немедленно вскрыли покойного старейшину, но ни яда, ни брюшнотифозных бактерий не обнаружили. Зато в мышцах его тела были найдены еще не инкапсулированные трихины, а в кишечнике – множество половозрелых особей этого же червя.

Той же ночью тайком, чтобы не оскорблять религиозных чувств туземцев, сняли с погребальных вышек остальных четырех старейшин, вскрыли и обнаружили в их мышцах те же трихины, но уже успевшие обрасти известковыми капсулами.

Теперь уже нетрудно было догадаться, что все пятеро старейшин погибли не от яда и не от брюшного тифа, а от заражения трихинами в результате потребления трихинозного мяса свиней.

Но тут-то и началось самое удивительное, Не было никаких оснований предполагать, что покойные не только накануне своего смертельного заболевания, но и вообще когда бы то ни было в их жизни отведали хоть самый крошечный кусочек свинины: ни в диком, ни в одомашненном виде свиньи никогда на архипелаге Блаженного Нонсенса не водились.

Между тем последние семьдесят лет считалось, на основании ряда опытов Пенкерта, Лейкарта и Вирхова, твердо доказанным, что единственным путем заражения человека трихинами является потребление трихинозной свинины.

Самые тщательные обследования, произведенные доктором Бэрдом, неоднократные и подробнейшие опросы членов семей умерших начисто исключили возможность того пути заражения трихинами, который наука до сего дня считала единственным.

Перед молодым доктором, лишенным у себя на родине доступа к научной работе, таким образом, неожиданно открылась возможность первостепенного научного открытия. Ясно было, что заражение произошло каким-то другим, пока еще неизвестным путем. И именно ему, доктору Сиднею Бэрду, выпало счастье заняться этим многообещающим исследованием.

Не будем винить молодого доктора за то, что он скрыл волновавшую его загадку от своих коллег. Он боялся соперников. Он боялся, что у него украдут единственную возможность пробиться в науку. Поэтому он промолчал, ограничившись актом вскрытия, где было без всяких толкований засвидетельствовано, что смерть во всех пяти случаях произошла от трихин. Администрацию, не блиставшую особыми познаниями в области учения о паразитических нематодах, вполне удовлетворило, что старейшины погибли не от руки своих соплеменников.

Не могло быть речи и о том, чтобы заявить хозяевам фирмы о возникшей научной проблеме и просить разрешения и средств для ее разработки. Целый ряд обстоятельств говорил о том, что все это кончилось бы в лучшем случае презрительным отказом, в худшем – увольнением с работы. Поэтому доктор Бэрд решил заняться разведкой путей заражения трихинами пятерых старейшин племени Сой самостоятельно и в глубоко секретном порядке.

Не скроем, он почувствовал облегчение, узнав, что потребление копченой и консервированной свинины так же неизвестно людям племени Сой, как и свежей. Тайна, к великому его удовлетворению, оставалась тайной.

Анализы местной питьевой воды, как он и предполагал с самого начала, не дали никаких признаков трихин, ни инкапсулированных, ни неинкапсулированных. Десятки анализов почвы, взятой поблизости хижин, в которых проживали покойные, также не навели его хотя бы на малейший след заразы. Тогда доктор Бэрд, потратив на это несколько недель, стал под разными предлогами посещать семьи злосчастных старейшин, вошел к ним в доверие и стал с ними вести задушевные беседы на разные житейские темы. И здесь ему удалось выведать, что старейшины племени – люди особенные; что мудрость и сила их требует особого и повседневного подкрепления; что служит этой высокой цели особое их питание; что если рядовым людям племени Сой за глаза достаточно поесть изредка собачьего мяса, то старейшинам, а тем более вождю племени, собачьего мяса недостаточно. Все попытки доктора Бэрда выяснить, какое же именно питание является преимущественным правом верхушки племени, наталкивалось на испуганное молчание собеседников.

Оставался еще один путь, по которому можно было выяснить этот вопрос. Существовал у племени Сой, как, впрочем, и у всех остальных племен архипелага, освященный тысячелетней давностью обычай. Устраивая покойника на погребальной вышке, родные обеспечивали его всем необходимым для будущей, потусторонней жизни. Рядом с ним клали его оружие, но не всегда, а только если он был неискусным в изготовлении оружия. Другое дело посуда. Изготовление посуды было делом женщин. Мужчине было неприлично заниматься изготовлением сосудов. Поэтому считалось необходимым обеспечивать умершего достаточным количеством посуды, и именно той, которой он при жизни пользовался.

Теперь, когда фирма «Урия Свитмёрдер и сыновья» завела в Пуритании собственный завод эмалированной посуды, все чаще сопровождали туземцев архипелага в их последний путь не неуклюжие и хрупкие изделия из плетеных прутьев, обмазанных глиной, а изящные и прочные изделия упомянутого завода.

И вот доктор Бэрд рискнул как-то ночью взобраться на одну из мрачных вышек, вызывавших суеверный ужас не только у туземцев, но и у местных белых надсмотрщиков. Он нащупал большую эмалированную кастрюлю, накрепко привязанную к жердям, чтобы ее не сдуло ветром, и наскреб из нее кучку застывших остатков пищи, которой питался покойный старейшина. Не откладывая до завтра, он сразу заперся в своей крохотной лаборатории.