Признание конторщика - Чарльз Диккенс

Въ ту ночь, когда я сидѣлъ въ своей маленькой спальнѣ, и все еще думалъ о Люси. Голосъ ея все еще звучалъ въ моихъ устахъ; я закрывалъ глаза, и Люси рисовалась передо мной, съ ея кроткимъ прелестнымъ личикомъ, и золотымъ маленькимъ медальономъ, повѣшеннымъ на ея мраморной шейкѣ. Я заснулъ, и во снѣ мнѣ представлялась одна только Люси. Я проснулся — и, въ ожиданія разсвѣта, все еще думалъ о ней. Такимъ образомъ прошли наши Святки. Иногда во мнѣ рождалось довольно пріятное чувство; а иногда я почти желалъ никогда не видѣть ее. Безпокойство и тоска не покидали меня; о чемъ я безпокоился, о чемъ тосковалъ, — рѣшительно не знаю. Я сдѣлался совсѣмъ другимъ человѣкомъ, — совершенно не тѣмъ, какимъ я былъ не звавши ее.

Наконецъ, когда я пересталъ скрывать отъ себя, что любилъ ее пламенно и нѣжно, — пламеннѣе, чѣмъ кто нибудь могъ любить, — я началъ сильно тревожиться. Я зналъ, что сказали бы другіе, еслибъ узнали про мою любовь. Люси имѣла небольшое состояніе, а я не имѣлъ ничего, и, что еще хуже, мнѣ было сорокъ-пять лѣтъ, а ей только минуло двадцать. Кромѣ того я былъ ея опекуномъ; умирающій отецъ Люси поручалъ ее моему попеченію, въ полной увѣренности, что если она попала подъ мою защиту, то я стану дѣйствовать въ ея пользу, такъ же, какъ и самъ онъ, оставаясь въ живыхъ, дѣйствовалъ бы. Я зналъ, что былъ бы ревнивъ, сердитъ со всякимъ, кто только обнаружилъ бы къ ней хотя малѣйшее расположеніе. Но при всемъ томъ я спрашивалъ самого себя: неужели мнѣ должно удалять отъ нея того, что могъ бы сдѣлать ее счастливою, кто полюбилъ бы ее какъ я любилъ, и, кромѣ того, по своей молодости и привычкамъ, гораздо больше нравился бы ей? Еслибъ даже случайно я и пріобрѣлъ ея расположеніе, неужели люди не сказали бы, что я несправедливо употребилъ вліяніе моей власти надъ ней, или что я нарочно держалъ ее взаперти отъ общества, такъ что Люси, въ совершенномъ невѣдѣніи о жизни, ошибочно приняла чувство уваженія за болѣе сильное чувство души? Мало этого: справедливо ли было бы съ моей стороны, еслибъ я, откинувъ всѣ людскія предположенія, взялъ бы за себя молодую и прелестную дѣвицу и навсегда заперъ бы ее въ угрюмомъ вашемъ домѣ, уничтожилъ бы въ ней природную ея веселость и постепенно пріучилъ бы ее къ моимъ старымъ привычкамъ? Я видѣлъ эгоизмъ во всѣхъ моихъ помышленіяхъ и рѣшился завсегда изгнать ихъ изъ моей души.

Но эти мысли не покидали меня. Съ каждымъ днемъ я открывалъ въ Люси какое нибудь новое достоинство, которое сильнѣе и сильнѣе раздувало мою страсть. Я слѣдилъ за каждымъ ея шагомъ. Я часто украдкой ходилъ по комнатамъ, въ надеждѣ увидѣть ее, не бывъ замѣченнымъ, услышать ея голосъ, и потомъ также украдкой уйти, не потревоживъ ея. Однажды я на цыпочкахъ приблизился къ полуоткрытой двери и увидѣлъ ее. Она задумчиво смотрѣла за свѣчу, работа лежала подлѣ вся нетронутою. Я старался разгадать, о чемъ она думала: быть можетъ, въ невинное сердце ея запало воспоминаніе о другѣ, котораго уже нѣтъ въ живыхъ, а быть можетъ и размышленіе о комъ нибудь другомъ, болѣе миломъ сердцу, занимаетъ ее. Послѣдняя мысль какъ тонкій ядъ пробѣжала во мнѣ, и я затрепеталъ. Мнѣ показалось, что она пошевелилась; или это только была игра воображенія? во всякомъ случаѣ, я торопливо отвернулся отъ дверей, на цыпочкахъ пошелъ въ контору, не смѣя оглянуться, пока не добрался до своего угла.

Каждый замѣчалъ перемѣну во мнѣ. Иногда Люси съ безпокойствомъ поглядывала на меня и спрашивала о моемъ здоровьѣ. Тому Лотону грустно было видѣть во мнѣ уныніе, пока наконецъ онъ самъ не сдѣлался серьёзнымъ какъ старикъ. Иногда съ книгой въ рукѣ я садился противъ Люси. Когда я переставалъ читать, и Люси замѣчала, что чтеніе не доставляетъ мнѣ удовольствія, она уже болѣе не принуждала меня. Я глядѣлъ на страницы безъ всякой мысли объ ихъ содержаніи, единственно только затѣмъ, чтобъ избѣгнуть ея взглядовъ. Однажды вечеромъ я вдругъ оттолкнулъ отъ себя книгу и, взглянувъ на Люси смѣло и пристально, чтобъ замѣтить выраженіе ея лица, сказалъ:

— Люси, мнѣ кажется, ты начинаешь скучать моими скучными привычками. Ты уже больше не любишь меня, какъ любила нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ.

— О, нѣтъ! отвѣчала Люси: — я по прежнему люблю васъ. Я не знаю, что вамъ вздумалось говоритъ объ этомъ. Можетъ быть, я чѣмъ нибудь огорчила васъ. Да, да, говорили она: — вѣрно я сказала что нибудь и огорчила васъ, хотя, признаюсь вамъ, я сдѣлала это безъ всякаго умысла. За это-то вы и обходитесь со мной такъ холодно и не хотите оказать мнѣ, что я сдѣлала.

Люси подошла ко мнѣ, взяла мою руку и со слезами на глазахъ просила меня сказать, что она сдѣлала.

— Я знаю, говорила она: — кромѣ васъ, у меня нѣтъ другого, такого добраго, великодушнаго друга. Отецъ мой умеръ прежде, чѣмъ я узнала, какого великаго друга имѣла въ немъ; но если бъ онъ жилъ, я никогда не любила бы его столько, сколько люблю васъ.

— Ну хорошо, хорошо, Люси, сказалъ я. — Я новое не хотѣлъ огорчать тебя. Я самъ не знаю, почему я сдѣлалъ тебѣ упрекъ. Я нездоровъ; а въ этомъ положеніи я часто не знаю что говорю.

— Ну такъ поцалуйте же меня, сказала Люси: — и скажите, что вы на меня не сердитесь больше, и ради Бога не думайте, что мнѣ наскучило жить въ вашемъ домѣ. Я буду дѣлать все, чтобъ только сдѣлать васъ счастливымъ. Я не стану больше просить читать для меня вслухъ. Въ другой разъ я нарочно оставлю работу свою и сама буду читать для васъ. Я видѣла, что вы скучали, безпокоились, молчали, и нарочно сама ничего не говорила, потому что я вовсе не знала причины вашей грусти. Напрасно вы думали, что я скучаю здѣсь. Теперь я всѣми силами буду стараться развеселить васъ. Я буду читать и пѣть для васъ; иногда будемъ играть въ шашки, какъ дѣлывали мы прежде. Откровенно говорю вамъ, что я люблю этотъ домъ и всѣхъ, кто въ немъ живетъ. Во всю жизнь мою и не была такъ счастлива, какъ со времени моего переѣзда сюда.

Я положилъ руку на ея голову и поцаловалъ ее въ лобъ, не сказавъ ни слова.

— Вы дрожите, сказала Люси: — это не одно нездоровье, у васъ вѣрно есть печаль, которая тревожитъ васъ. Скажите мнѣ, что сдѣлалось съ вами: не могу ли я сколько забудь утѣшить васъ? У меня нѣтъ такой опытности, какъ у васъ; но случается, что молодость иногда можетъ посовѣтовать не хуже старости и самаго лучшаго опыта. Не увеличиваете ли вы свое безпокойство, слишкомъ много думая о немъ? Вѣроятно, вы до тѣхъ поръ думаете, что умъ вашъ начинаетъ покрываться туманомъ, чрезъ который вамъ не видно никакого выхода; между тѣмъ какъ я, взглянувъ на это въ первый разъ, тотчасъ же увижу, что нужно сдѣлать. Кромѣ того, продолжала она, замѣтивъ мою нерѣшимость: — если вы не скажете мнѣ, я постоянно буду безпокоиться и безпрестанно буду представлять себѣ сотни золъ, изъ которыхъ каждое гораздо хуже, чѣмъ существующее на самомъ дѣлѣ.

— Нѣтъ, Люси, сказалъ я: — я нездоровъ; я чувствовалъ это вотъ уже нѣсколько дней, а сегодня мнѣ особенно нехорошо. Я пойду спать и знаю, что къ утру мнѣ будетъ получше.

Я зажегъ свѣчу и, пожелавъ Люси спокойной ночи, оставилъ ее и пробрался въ свою спальню. Я не могъ долѣе оставаться съ ней, опасаясь искушенія открыть свою тайну. Не знаю, какимъ образомъ могъ я перенести воспоминаніе о кроткихъ, искреннихъ словахъ ея, которыя были для меня мучительнѣе самаго холоднаго презрѣнія! Она говорила, что любила меня какъ отца. Въ порывѣ добросердечія своего я откровенности она намекнула мнѣ о моихъ лѣтахъ и опытѣ. Неужели я и въ самомъ дѣлѣ кажусь такимъ стариковъ? Да. Впрочемъ, я зналъ, что не лѣта мои состарѣли меня: всему причиной были мои грубыя манеры, мое серьёзное и задумчивое лицо; они-то и придавали мнѣ старообразный видъ даже и въ самомъ цвѣтѣ моихъ лѣтъ. О, какъ горько жаловался я на своего отца, который закрылъ отъ меня свѣдѣнія о всемъ, что дѣлаетъ жизнь прекрасною, который, скрывъ отъ меня всякое сравненіе, увѣрялъ, что жизнь подобная его жизни есть самая лучшая. Поздно я замѣтилъ свое заблужденіе, но еще позднѣе было исправить его. Я съ отвращеніемъ окинулъ взоромъ свой старинный костюмъ, свой огромный галстухъ; даже самая прическа моя, ниспадая назадъ длинными рядами, казалась чрезвычайно старинною. Вообще моя наружность вся похожа была на наружность человѣка, который проспалъ ровно полъ-столѣтія. Я увѣренъ, что меня пустили бы въ маскарадъ въ подобномъ костюмѣ, безъ всякаго въ немъ измѣненія, и подумали бы, что я нарочно для этого случая взялъ его на прокатъ. Но вдругъ новая надежда родилась во мнѣ. Мнѣ нужно перемѣнить образъ жизни, мнѣ нужно казаться какъ можно болѣе веселымъ, мнѣ нужно носить современную одежду и вообще стараться не показывать изъ себя человѣка старѣе моихъ лѣтъ.

Такого спокойствія души, какое принесли съ собой эти мысли, я не знавалъ въ теченіе многихъ дней. Я удивлялся, почему то, что казалось такъ очевиднымъ, не приходило мнѣ въ голову раньше. Но я продолжалъ мечтать и, вмѣсто того, чтобы придумать что нибудь возможное, полезное, безъ всякой пользы разсматривалъ только свои затрудненія. Во всякомъ случаѣ я рѣшилъ, что отчаяваться не должно. Сорокъ-пять лѣтъ еще не великая старость. Я привелъ на память множество примѣровъ, въ которыхъ старики женились на молоденькихъ и впослѣдствіи жили очень счастливо. Я вспомнилъ одного изъ нашихъ старшинъ, который въ шестьдесятъ лѣтъ женился на молоденькой и очень хорошенькой женщинѣ, и каждый видѣлъ, какъ они были счастливы и какъ она любила своего мужа за его лѣта; но нужно же было тутъ вмѣшаться какому-то головорѣзу, который незамѣтнымъ и искуснымъ образомъ поколебалъ ея супружескую вѣрность, и она убѣжала съ нимъ. Я увѣренъ, что Люси этого не сдѣлаетъ: я очень хорошо зналъ ея врожденныя чистосердечіе и преданность, и потому не имѣлъ ни малѣйшей причины опасаться подобнаго результата. Вслѣдъ за тѣмъ я представлялъ себѣ, до какой степени буду добръ и снисходителенъ къ ней, какимъ образомъ стану избирать всѣ средства, чтобъ только доставить удовольствіе юной душѣ ея, такъ что Люси сама увидитъ наконецъ, что вся жизнь моя предана ей, и тогда полюбятъ меня всей душой. Я составлялъ уже подробный планъ будущему образу нашей жизни. Я сталъ бы приглашать друзей и сами бы мы посѣщали ихъ. Въ зимніе вечера мы вмѣстѣ играли бы въ шашки, а иногда я бралъ бы ее въ театръ. Лѣтомъ мы выѣзжали бы за городъ, бродили бы цѣлый день въ спокойныхъ, тѣнистыхъ мѣстахъ, любовались бы сельской природой и къ вечеру возвращались домой. Эти сладкія мысли убаюкивали меня на ночь и приносили съ собой упоительныя грёзы.