Записки маньяка. Первая часть - Владислав Рогозин

– От мужа – нет. Муж и жена – одно целое, понимаешь?

– Что-то я тебе не верю, хоть ты и говоришь, что не врешь никогда. Но я не такой. Я вру и ворую, и моя жизнь для меня по-любому ценнее, чем всё остальное, а повреждать живое я вообще люблю, на то оно и живое, чтоб зажило всё, вот неживое не заживает.

– Ну, ладно, я не об этом. Я хотела попросить, чтоб первый раз у нас было без боли. Сделай мне приятное один раз, я это на всю жизнь запомню. Ты у меня первый, понимаешь? Первый раз – единственный, самый важный, самый запоминающийся, подари его мне, ведь он первый только у меня. У тебя наверняка не первый. А я тебе все остальные подарю, сделаю всё, как ты хочешь. Я же вижу, ты не всегда маньяк, ты можешь быть и ласковым, и нежным. Хочу тебя таким запомнить. Если будет очень тяжело, это воспоминание мне справиться поможет.

– Я шёл к этому моменту пять лет! Я еле сдерживаюсь, чтобы сейчас тебя слушать, а ты ещё… – Я не договорил. Наши взгляды встретились, и я заметил, как это бурление внутри меня уже не жжёт, не колбасит, а затихает и как бы растворяется. Смотрю в её глаза, покой и тишина меня наполняют. Не могу оторваться, вот так сидел бы и смотрел в эти глаза, и не надо мне ничего больше. – Ладно, я постараюсь.

– Вот, смотри, я покажу на примере. Налей себе чего-нибудь. Ну вот, сок какой-нибудь, скажем.

Я открыл тетрапак, налил в стакан сока.

– А вот, смотри, я тебе налью.

Она взяла тот же тетрапак, налила в такой же стакан, но потом долго держала его между ладонями, а после протянула мне.

– Сравни, почувствуй разницу.

Я попробовал один, другой. Вкус был разный! Один кислый, другой явно слаще, и вкуснее, и приятнее, и не только во рту, но и потом, когда сок проник в желудок, внутри всё стало по-другому.

– Блин, но это же из одной коробки!

– Один ты сам взял, другой я дала, вот в этом разница, – она сделала паузу и посмотрела на меня. – А теперь позволь мне это сделать с моим телом.

– Сможешь отдаться мне добровольно?

– Да. У меня нет выбора. Ведь ты всё равно без секса меня не отпустишь.

– Я тебя вообще отпускать не собираюсь.

– Сейчас у меня там семья: мама, папа, братья, сёстры. Если ты меня сейчас отпустишь, я уйду, а после него мне идти будет некуда, моя семья будет здесь. Если ты возьмёшь меня первый раз силой, ты будешь жить всю жизнь с твоим грехом, а я буду жить всю жизнь с насильником. А если отдамся сама, на тебе греха не будет, я буду жить с человеком, которого выбрала сама, и силой взять ты меня уже никогда не сможешь, потому что я сама буду слушаться тебя, как Бога.

– Это ты меня так от греха спасаешь?

– Тебя, себя, наше будущее.

– У нас есть будущее?

– А почему нет? Бог любую болезнь исцелить может. Иначе меня бы здесь не было. Я абсолютно точно знаю, что когда-нибудь ты исцелишься и перестанешь быть маньяком. Только не знаю, я доживу или это уже без меня будет. Я во сне детей своих видела. Так, значит, доживу, наверное.

– Что-то не нравится мне твой оптимизм. Точно в чём-то хитришь. Не знаю пока, в чём, но хитришь ты точно. Хочешь, чтобы я тебя развязал, а ты меня по башке – и дёру.

– Нет, развязывать необязательно, просто сделай так, чтоб я от секса с тобой была на седьмом небе от счастья.

– Но я тебе всё же следующую дверь покажу, чтоб ты точно поняла, что убежать не выйдет.

– Я вижу, когда люди врут. Ты не врёшь, реально не выйдет. Вить, я не знаю, насколько хорошо я могу переносить боль, не было у меня до сих пор такого опыта. Возможно, я просто сломаюсь и потеряю всякий человеческий вид. Я не знаю, что ты будешь со мной делать – ломать кости, пороть, резать – но я точно знаю одно: такой, как сейчас, я не буду уже никогда. А я хочу, чтобы ты запомнил меня такой. Вить, присмотрись получше: я прекрасна.

– Я вижу. Я буду беречь такую игрушку.

– Я не только игрушка, я человек. И ты не только маньяк, ты человек, и я хочу тебя таким видеть хотя бы иногда. Вот, познакомились бы мы с тобой при других обстоятельствах, и общался бы ты со мной совсем другой своей стороной. Я понимаю, что ты украл меня не для этого, но побудь со мной таким, как ты есть, настоящим, хотя бы ненадолго. Подари мне себя, сколько сможешь, минуту, час, день, месяц. В долгу не останусь, обещаю.

Она говорила, и мне казалось, что она читает мои чувства, вынимая их из самой глубины меня и показывая мне то, что и есть истинный я, но без неё я эту часть себя не вижу. Да, она человек, она прекрасна, божественно красива, каждый волосок, каждая деталька одежды. Да, я действительно боюсь даже чуть прикоснуться, чтобы не повредить это совершенство. Да, если бы мы встретились где-то раньше, я бы смотрел на неё так всегда, и она была бы для меня далёкой недосягаемой богиней. А здесь, в подвале, она для меня лишь игрушка, которой я хочу поиграть, а потом разломать и выкинуть. Я понял, в чём она хитрит: она хочет переключить моего маньяка на другую субличность. В таком виде я не смогу сделать ей больно. Да я и сам, похоже, этого хочу, когда свет её глаз касается меня. И я боюсь этого желания. Если я поддамся и отпущу её сейчас, мой маньяк не найдёт свою жертву и будет вечно жечь меня своими желаниями. Но мой маньяк уже куда-то растворился, и сердце так сладостно ликует, видя эту божественную красоту напротив. Да, я знаю, что могу позвать его, и он придёт, и во мне не будет уже ни восхищения, ни сострадания, ни жалости. Но сейчас песня сердца так прекрасна, и я смотрю в эти глаза безотрывно, чтобы случайно не прервать эту прекрасную песню. Я вижу, как мои руки тянутся к ней, и она доверчиво кладёт свои связанные ручки в мои ладони. По телу бежит ток, сладостный и нежный. Мои пальцы скользят по нежной гладкой её коже и снимают с её рук браслеты. Но что я делаю?! Зачем?!

– У тебя есть свечи? – её тихий загадочный голос возвращает меня в реальность.

– Да, а зачем?

– Здесь вполне уютно, а если зажечь свечи и выключить свет, будет весьма романтичная обстановка.

– Ладно, я принесу. Ты можешь расстегнуть свои ноги.

Я вышел, закрыл за собой обе двери и замер у монитора видеонаблюдения. Что она будет без меня делать?

Она неспешно расстегнула браслеты на ногах. Встала на колени, закрыла глаза. Она молится. Но как-то странно молится, не крестится, не кланяется. Хотя, впрочем, протестанты именно так молятся. Вот встала, сейчас, наверное, начнёт что-то делать. Нет, легла на кровать, закрыла глаза, раскинула руки. Просто лежит. Я бы понял, если бы она злилась и ненавидела меня. Я бы понял, если бы она рыдала и просила о пощаде. Я бы понял, если бы она тряслась от страха. А она лежит, лицо спокойное. Вот опять заулыбалась, как будто спит и видит красивый сон. Но не может она сейчас спать и видеть красивый сон. Невозможно это. И думать в такую минуту о чём-то приятном невозможно. Но и свихнуться она не могла, сейчас вот только что вполне адекватно рассуждала. Кто она? Что творит? Не понимаю. Становится необычайно интересно. Да, надо подарить ей то, что она просит. Нельзя упустить это.

Опять бурление внутри, но это не маньяк. Это жгучее любопытство, что она делает, что сейчас чувствует. Как она может в такой ситуации улыбаться?

Иду за свечами, возвращаюсь, она всё в той же позе. Открываю дверь. Она неспешно открывает глаза и плавными величественными движениями встаёт. Садится к столу, закинув ногу на ногу и облокотившись на спинку. Я зажигаю свечи, ставлю их на стол, выключаю свет. В мягком свете свечей её лицо становится ещё красивее и загадочнее. Зрачки увеличиваются, и сине-голубые сияющие глаза превращаются в бездонно-чёрные. Она снова берёт одну виноградинку и так же полностью отдаётся этому процессу наслаждения её вкусом.

Конец ознакомительного фрагмента.