Фол - Сергей Богучаров

– С ума сошёл! Бежим немедленно. Все юбки не ухватишь.

– На ней платьице, Вадя. Беги. Я догоню.

– Ну, смотри. Там очень серьёзно. Могу сказать, что ты будешь?

– Буду, буду. Карточка моя на месте?

– Все карточки у Славика. Не задерживайся. Будет скандал.

– Беги.

Виктор Павлович оборачивается к девушке, меланхолически разглядывающей фасады домов.

– Вот так. Вызывают на службу.

– А вы здесь работаете? – спрашивает она, правда, понять трудно, что означает для неё «здесь».

– И здесь и там, – неопределённо отвечает Виктор Павлович на неопределённый вопрос девушки. – Но мне бы хотелось вам помочь.

– Помогите, дяденька. Покажите, где же театр Художественной находится, школа-студия их…

– Это я тебе покажу, но только… Понимаешь, не надо тебе самой туда идти…

– А што же?… Почему не надо?..

– Ты понимаешь, это дело серьёзное, но слишком много людей несерьёзных им хотят заниматься… Ты в Москве первый раз?

– В первой, дяденька, в первой… Я в Петербург хотела ехать, но Станиславской Константин Сергеевич…

– Ты хоть знаешь, что Станиславский помер давно?!.

– Знаю, дяденька. Там в книжке написано… Жалко-то как!

– Жалко, конечно. Но, впрочем, хорошо, что ты в Москву приехала. И подавно тебе повезло, что меня встретила.

– Спасибо, дяденька.

– Погоди благодарить. Мы вот что сделаем: я тебя сам в театр отведу, у меня друзья всюду…

– Спасибо, дяденька.

– Да что ты всё: «дяденька», «дяденька»… Зови меня Борис Борисовичем… – Тут он соображает, что девушка слышала, как его окликал Вадим, и честно признаётся в своём имени. – Борис Борисычем моего друга зовут, которого ты видела, а я – Виктор Павлович… Отведу тебя в театр, но сейчас мне по делам надо сбегать… Одна нога здесь, другая там. – Оглядывается по сторонам и тащит её по Копьёвскому переулку, к Большому театру (примечание при последней редакции: сейчас там стройка, но это же кино, где «здесь и сейчас» – понятия не географические! – Примечание при нынешнем редакционном прочтении 07.07.2015: что там сейчас строится или реконструируется, не знаю, хотя проходил неподалёку. Да это и не важно для воображения. – С. Б.). – Пойдём, в сквере на лавочке посидишь, там всего безопаснее. Книжку почитаешь. – Покопался в сумке, достал томик в глянцевом переплёте. – Вот, русский детектив. «Холм Сатаны». Страшный. Про Москву. Держи.

– Спасибо, дядь… Виктор Борисович. Я, может, лучше Станиславского почитаю, «Работа актёра над собой», Константина Сергеевича.

– Ну, как знаешь. Только не уходи никуда, меня дождись. Я тебе помогу.

В зале заседаний, действительно, заседающих было не так много.

Как обычно, прохаживались среди рядов, то там, то сям сидели парламентские парочки, половинки которых принадлежали зачастую к противоборствующим фракциям. И ничего – смеялись, полу – и обнимались. Настроение было весенне-летним.

Конечно, шла и работа. Кто-то кричал с места, кто-то рвался к микрофону.

Председательствующий привычно увещевал народных избранников:

– Ну, успокойтесь. Ну, я прошу вас. Я всем дам. Хотите по очереди, будете по очереди.

Вадим, увидев вошедшего Виктора Павловича, машет ему рукой.

– Где остальные? – спрашивает наш герой, подойдя. – Зачем тревогу били?!

– Кто ж знал, Витя! Комуняки помогли: у них, верно, тоже кворума не было. Отложили на вечернее заседание, а, может, и на завтра.

– А вы не спятили, ребята? «Коммуняки помогли»! Да они завтра соберутся, и всё, что им надо, проведут, никакие авралы не помогут. А ещё день будет потерян. Может, всё же сегодня что-то сделать.

– Витя, не гони волну. Неужели Славик дурнее нас с тобой? Сегодня мы неплохо засветились, а с коммуняками договоримся. Давай и ты вякни что-нибудь от микрофона. Пусть и тебя увидят. У Славика есть план…

– Пошли вы со своими планами! Я ведь на следующей неделе уезжаю, а там каникулы начнутся.

– Спокойно, товарищ. Тебя, кстати, и Галина спрашивала.

– Слушай, Вадя, может, я пойду? Дел до фига, а ведь завтра опять сюда.

– Пойдёшь, пойдешь. Скажешь пару слов коллегам, но обязательно про наш вопрос вплети. Ты это умеешь.

Вадим вознамерился идти.

– Дай хоть в сортир сбегаю.

– Так уж приспичило? Выскажись – и делай: по-маленькому, по-большому.

– Что хоть они обсуждают?

– Луйню какую-то про летнюю навигацию по Енисею.

– Эх, Вадя-Вадя! Не то это, что ты назвал, а огро-омные бабки.

– Вот и скажи про это, – Вадим пошёл прочь.

– Как же, бегу, – и Виктор Павлович плетётся на своё место.

Галина была видна издали: шапка, папаха её каштановых волос, благодаря телевизионным трансляциям, была известна всей России (основное написано в 1990-е годы, так что визуальные и все прочие ассоциации никак не связаны с идеей шаржей, карикатур и т. п., ибо, как давным-давно отметил М. Е. Салтыков-Щедрин, «карикатуры нет… кроме той, которую представляет сама действительность» /«Помпадуры и помпадурши»/ – С. Б.), хотя высказываться в эфире она не любила. Как всегда, одета была в строгий костюм – кроем немного отличавшийся от тех, что были у депутаток и сорок лет назад. Ткань, правда, полегче, по случаю летнего времени.

Сидела Галина не у ближнего прохода, так что, для сокращения пути, пришлось перелезать через колени двух депутатов.

Уже в своё удовольствие перелез и через колени Галины, опустился рядом.

– Привет.

Галина, не поворачивая головы, недвижно глядя на председательствовавшего и под его: «Я включу микрофон. Но нам надо определиться…»:

– Привет. Я, кажется, опять залетела.

Виктор Павлович, тоже упершийся взглядом в председательствующего и жадно желающий угадать направление его мысли, не помедлил:

– Спасибо за откровенность. Как понимаю, это не для распространения.

– Какое распространение?

– Ну… Он-то знает?

– Кто он? – Изумление в голосе Галины становилось всё отчётливее.

– Ну… тот, кто… от кого это…

Галина, вздрогнув и забыв о председательствующем, уставилась на Виктора Павловича.

– Ты что, хочешь сказать, что это не от тебя?

Он всё смотрит на председательствующего.

– Думаю, что не от меня.

Она вцепилась пальцами в его ногу чуть повыше колена.

– Пойдём выйдем.

– Для этого есть перерыв… Не вонзай в меня ногти! Я пришёл работать.

– Тебе напомнить, как мы с тобой работали, когда здесь законы утверждали?! В первом чтении, во втором чтении…

– Галя, не дури. Ну, не здесь, не здесь…

– Нет, ты мне скажи! Вправду считаешь, что не при чём? Что я, короче, дешёвка подзаборная?

– Ну. что ты, Галина Константиновна. К чему эта лексика, эти пенитенциарные выражения? Я прекрасно помню, что ты была прокурором области. Но теперь…

– Да я тебе сейчас твоего мерзавца… – Галина с яростным проворством расстёгивает молнию на брюках Виктора Павловича и запускает руку вглубь. Вдруг мина на её лице сменяется на обескураженную, руку она выдёргивает и отдёргивает:

– Что?! Что это, Витя?

Виктор Павлович берётся за молнию, и в это время незаметно прошедший по ряду сзади молодой человек наклоняется к нему.

– Виктор Павлович, вас просят на минутку.

Виктор Павлович обернулся:

Я же работаю, молодой человек.

Молодой человек придвинулся к уху ещё ближе и зашептал ещё тише.

– Иду.

Виктор Павлович идёт по коридору вместе с тремя рослыми парнями в тёмных костюмах с галстуками.

– Что делать, Витёк! Такова жизнь. Сам понимаешь, если тебя не будет на кладбище, Сулейман может обидеться.

– Смертельно обидеться, – пытается пошутить Виктор Павлович.

– Все уже там. Давыд Осипович, Володя, Лёвчик. Как не отдать последний долг…

– Да кто против, ребята? Все под богом ходим. Только Вячеслав Николаевича предупредить надо было.

– А мы предупредили. Он рад был, что ты поедешь, и за него поприсутствуешь.

Виктор Павлович оглядывается на длинноногую девушку, прошедшую мимо. Наверное, из прессы.

– Ребята, у меня и галстука нет. Жарко, я же не предполагал…

– Это мелочи. Главное, чтобы сам был. А галстук, поскольку так надо, я с водителя сниму. Он у меня всегда в галстуке.

Группа погружается в джип и отъезжает, выбираясь на Тверскую.

К мурманской девушке, сидящей с книгой в обновлённом, закаменелом сквере Большого театра, подходит рослый молодой человек и что-то произносит. Она оглядывается по сторонам, прячет книгу в свою корзинку и идёт, разговаривая, с молодым человеком, который и несёт корзинку.

Виктор Павлович в автомобиле. На нём галстук, который не очень вяжется с его летней курткой и ковбойкой в мелкую клеточку. Зато тёмный. Водитель, напротив, в торжественном пиджаке и белой рубашке, но без галстука.

Главный провожатый Виктора Павловича продолжает рассказывать: