Я сбилась с пути - Гейл Форман

– Я подумал, раз мне придется… – Он умолкает. – Амир ходит каждый день.

– Да, твой кузен очень набожен. – Абу ерошит ему волосы. – Ты хороший мальчик. И сделал Амми счастливой.

– А ты?

– Всегда.

Он делает это ради «всегда». Чтобы продлить его.

И не потерять.

Они доходят до перекрестка Сип-авеню и Вест-Сайд. Харун поворачивает налево, в противоположную от дома и магазина Абу сторону.

– Сегодня же вроде нет занятий, – говорит Абу, предположив, что Харун идет в колледж.

По четвергам нет уроков. В прошлом году его объявили выходным. И в этот день они вместе слоняются по улочкам Манхэттена, точно привидения.

Зимой встречаются в «Челси Маркет» и прогуливаются мимо ресторанов, которые не могут себе позволить, пока Джеймс, мечтающий однажды стать поваром, пожирает глазами свежую пасту, масляные круассаны, сохнущие после приготовления сосиски и описывает блюда, которые когда-нибудь им приготовит. Когда на улице тепло, они встречаются в Центральном парке под арочным мостом.

Они не пропустили ни одного четверга. Даже когда из-за метели отменили наземные поезда, Джеймс заболел бронхитом и Харун хотел только одного – отвести его в какое-нибудь теплое и сухое место, но, хоть убей, не мог придумать куда. В итоге они оказались в кафе «Панера», пили чай и смотрели видео на Ютьюбе, притворяясь, будто это их квартира.

– У меня еще есть дела, – отвечает он Абу.

– Не опаздывай на ужин, – просит тот. – Мама ради готовки взяла два выходных. Приедет твой брат. С женой. – Отец пытается не морщиться при упоминании жены Саифа, но все тщетно.

– Не опоздаю, – уверяет Харун, хотя перед уходом из дома захватил паспорт и пятьсот долларов для завтрашней поездки и спрятал все в карман. Это решение было спонтанным, опрометчивым, но открывало возможность сбежать во благо, так что на ужин он ужасно опоздает. Он так решил Трус.

Я сбился с пути.

Он обнимает на прощание отца, что делает редко, и волнуется, как бы не вызвать подозрение, но Абу лишь говорит:

– Будь дома вовремя. Ты знаешь, какой становится мама.

Как только Абу скрывается из виду, Харун набирает сообщение: «Иду на наше место в парк. Встретимся там».

На Джорнал-сквер он садится в поезд. Запах туннелей – затхлый, плесневелый, напоминающий старые гаражи, – вызывает тоску по Джеймсу.

Как и все остальное.

Он доезжает до конечной на 33-й и, высадившись, проходит мимо неоновых вывесок сетевых магазинов. В первые дни, не зная укромных местечек в городе, они заходили в один из таких магазинов и примеряли различные свитера и брюки, которые даже не собирались покупать, чтобы прошмыгнуть в примерочную и поцеловаться, спрятавшись за реечными дверьми и скинув свитера к ногам в качестве маскировки. Иногда они что-нибудь покупали, например, носки, которые сегодня надел Харун. Они называли это арендной платой.

В руке звонит телефон, и Харун вздрагивает, надежда охватывает его как приливная волна, но это не Джеймс.

– Я тут подумала, неплохо бы купить Хале тот крем для рук, – говорит Амми, хотя для Халы и Халу, кузенов и возможных семей, с которыми предстоит встретиться, уже заготовлен чемодан подарков. – Ты пойдешь мимо «Хадсона»?

«Хадсон» – торговый центр неподалеку от их дома.

– Конечно, – отвечает он, ведь чего стоит еще одна ложь?

– Еще нужен имбирь. Приготовлю тебе чай в самолет.

– Охрана не пропустит меня с ним на борт.

– Значит, выпьешь до, – не сдается Амми. – Чтобы быть здоровым.

Сердце подскакивает к горлу. Он – трус, лжец и плохой сын. Харун вешает трубку, и через минуту раздается звон входящего сообщения. Он достает телефон, снова окунувшись в надежду, но это Амир.

«Скоро увидимся, Иншаллах».

«Иншаллах», – пишет он в ответ.

Проходит по парку до их места встречи у моста, ведомый автопилотом и надеждой. Когда замечает, что под вишневым деревом, под которым они целовались в тот последний день, кто-то стоит, на него снова накатывает волна надежды. «Возможно, это он», – мелькает мысль, хотя кожа слишком светлая, рост невысокий и вообще это женщина. Жаль, что Джеймс не женщина. Ха!

«Я на нашем месте», – пишет он.

Нет ответа, но это не мешает ему повсюду видеть Джеймса. Вот он едет на велосипеде в костюме из спандекса, хотя Джеймса ужаснуло бы даже то, что кто-то представляет его в таком нелепом наряде. Вот он толкает перед собой прогулочную коляску с ребенком, хотя Джеймс не любит заниматься спортом. Вот он идет к нему по туннелю под мостом.

Но эти люди – не Джеймс, и Харун ненавидит их за это. Он ненавидит всех и вся в этом мире. Если Аллах создал мир, зачем сделал Харуна неправильным? Если Аллах – любовь, тогда почему это не Джеймс идет по туннелю, а какой-то белый парень?

Вот о чем он думает в тот самый момент, когда девушка, которая не Джеймс, падает с моста и с грохотом приземляется на парня, который тоже не Джеймс.

В то время как Фрейя общается с еще одним доктором, который не может ей помочь, а Харун пытается воздать молитву, Натаниэль в дезориентации выходит на людную улицу Манхэттена.

– Я сбился с пути, – говорит он прохожим. Его не удивляет, что никто не отвечает. Он уже привык быть невидимкой.

Натаниэль точно следовал инструкциям стенда в аэропорту. Дошел до конца терминала, сел на автобус до Манхэттена. Но, очевидно, заснул и очнулся уже от шипения пневматических дверей автобуса, из которого все вышли.

Он пытается сконцентрироваться, но рассеянность и сонливость ужасно мешают. Название рейса оказалось буквальным – «красноглазый»[1].

Пока самолет летел над страной, которую Натаниэль так и не узнал, вокруг него в масках и с подушками под шею спали люди, принявшие таблетки, чтобы организм решил, будто они у себя дома в постели. Но он не спал уже две недели, потому и не надеялся покемарить в самолете. После взлета сидящий спереди откинул спинку сиденья, и Натаниэлю пришлось подтянуть колени к груди. Полночи он читал папин экземпляр «Властелина колец», а потом переключился на украденный в библиотеке путеводитель и при тусклом свете салона знакомился с достопримечательностями города, которых никогда не увидит. Эмпайр-стейт-билдинг. Метрополитен-музей. Центральный парк. Нью-Йоркский ботанический сад. Перелистнув к оглавлению, он взглянул на полученный от папы листок бумаги. На координаты места встречи.

Оказавшись на дневной улице, Натаниэль моргает и ловчится сориентироваться. Все такое новое и другое. Здания выше самых высоких деревьев. Лучи солнца свободно проникают сквозь облака, все звуки вокруг настолько громкие, что приходится прикрыть уши, чтобы переварить происходящее (вот гремят басы регги, оттуда доносится рев перфораторов, с другой стороны кто-то спорит, а там плачет ребенок). После долгого пребывания в тишине он впадает в звуковой культурный шок, если такой существует.

Тут его кто-то толкает, и Натаниэль возвращается в реальность. Этот грубый жест, свойственный Нью-Йорку, дарит ему наслаждение от человеческого прикосновения. Он две недели был одинок, все равно что вечность, поэтому рад и такому.

И все же, когда другой прохожий ворчит ему убраться с дороги, он подчиняется. Отступает под навес. Отсюда можно понаблюдать. Люди, какое скопление он еще не видел в одном месте, все делают быстро, начиная с курения сигарет и заканчивая оживленными беседами по сотовым. На него никто не смотрит.

Натаниэль как-то даже не задумывался об этом. О людях. О городе. И сейчас жалеет, что у него не будет возможности окунуться в эту атмосферу. Куда там ему нужно идти? Схема метро напоминает суп из букв и цифр. Его маршрут назывался легко. Поезд «А». Судя по карте в аэропорту, автобус должен был высадить его прямо на углу у станции метро. Но он не на углу, а посреди длинного квартала. Парень доходит до ближайшего угла. На указателе написано: «42-я улица». Через дорогу парк – клочок зелени среди небоскребов. Это здорово и неожиданно – кажется, даже сам парк удивлен, что находится здесь, – но нисколько не помогает ему понять, где он сейчас и где должен быть.

– Я сбился с пути, – обращается он к потоку пешеходов. – Кто-нибудь может подсказать, где поезд «А»?

Но все проходят мимо, скорее напоминая организм с миллионом конечностей, чем отдельных людей, а Натаниэль среди них словно ампутант.

В самолете он прочитал в путеводителе, что разметка Манхэттена представляет собой прямоугольную сетку, авеню идут с севера на юг, а улицы с востока на запад, чем дальше на север, тем больше номер улицы, авеню же делятся на Восточные и Западные, которые соединяет Пятая, словно позвоночник. В буклете говорилось, что если потеряешься, сориентироваться тебе помогут достопримечательности: на юге башни-близнецы, на севере Эмпайр-стейт-билдинг.

Насколько ему известно, башен-близнецов уже нет. Немного заносчиво указывать их в путеводителе как ориентир, полагая, что они всегда будут на месте.