Последнее королевство - Бернард Корнуэлл

– Меняли шкуры на соль и сушеную рыбу. Говорили, будто они – купцы из Хайтабу.

– Теперь эти купцы ищут драки, – проговорил отец.

И датчане действительно принялись вызывать нас на бой, ударяя копьями и мечами по раскрашенным щитам. Но они не могли взять Беббанбург, а мы ничего не могли поделать с ними, хотя отец и приказал поднять свое знамя с волком. На боевом стяге скалилась волчья морда, но ветра не было, и, поскольку знамя бессильно обвисло, язычники не поняли заключенного в нем вызова. Спустя некоторое время им наскучило нас дразнить, они сели на скамьи и принялись грести к югу.

– Будем молиться, – сказала мачеха.

Гита была гораздо моложе отца: маленькая пухлая женщина с копной светлых волос, горячо преданная святому Катберту, перед которым благоговела, поскольку тот творил чудеса. В церкви рядом с большим залом[3] она хранила гребень из слоновой кости, которым Катберт якобы расчесывал бороду... А может, и вправду расчесывал.

– Пора за дело, – проворчал отец, отвернувшись от вала. – Ты, – обратился он к моему старшему брату Утреду. – Возьми дюжину воинов и скачи на юг. Наблюдай за язычниками, но ничего не предпринимай, понял? Если они высадятся на моей земле, я хочу знать, где именно.

– Да, отец.

– Не вступай с ними в бой! – приказал отец. – Просто понаблюдай за негодяями, а к ночи возвращайся.

Еще шесть человек он отправил собрать войско. Все свободные крестьяне были обязаны воевать за отца, и сейчас он собирал армию, чтобы к рассвету следующего дня рассчитывать на две сотни человек с топорами, копьями и серпами. Его вассалы, жившие с нами в Беббанбурге, были вооружены хорошими мечами и прочными щитами.

– Если датчан мало, – говорил отец тем же вечером, – они не станут сражаться. Они похожи на псов, эти датчане: смелые в стае, но трусы в душе.

Стемнело. Брат еще не вернулся, но никто за него особо не волновался. Утред порой был слишком заносчивым, но сильным. Конечно, он вернется после полуночи – и отец распорядился повесить над Верхними Воротами сигнальный фонарь, чтобы брат нашел дорогу домой.

Мы считали, что в Беббанбурге мы в безопасности, ведь крепость ни разу не сдавалась врагу. Но отца и дядю все равно обеспокоило возвращение датчан в Нортумбрию.

– Они ищут поживу, – сказал отец. – Голодные ублюдки хотят высадиться, угнать скот и уплыть назад.

Я вспомнил слова дяди, что люди с этих кораблей в устье Тайна меняли шкуры на сушеную рыбу. Как же они могут быть голодными? Но я ничего не сказал. Мне было всего девять, и что я знал о датчанах?

Я знал, что они дикари и язычники. Что они страшные. Знал, что за два поколения до моего рождения корабли их совершали набеги на наше побережье. Еще я знал, что отец Беокка, наш капеллан, каждую субботу молится, прося избавить нас от ярости северян, но ярость эта была мне неведома. Ни один датчанин не ступал на наши земли с моего рождения, хотя отец не раз сражался с ними... И в ту ночь, когда мы ждали возвращения брата, он заговорил о старых врагах. Они пришли, по его словам, из северных земель, где сплошной туман и лед. Они поклоняются старым богам, которым поклонялись и мы, пока над нами не воссиял свет веры Христовой; и когда датчане впервые высадились в Нортумбрии, неистовые драконы носились по северному небосклону, огромные молнии ударяли в холмы, море хлестали смерчи.

– Они посланы Господом, – робко произнесла Гита, – чтобы наказать нас.

– Наказать за что? – гневно спросил отец.

– За наши грехи, – ответила Гита, осеняя себя крестом.

– К дьяволу наши грехи! – прорычал отец. – Они явились, потому что хотят жрать!

Его раздражала набожность мачехи, и он не желал в угоду ей отречься от своего боевого знамени с волком, означающего, что род наш ведет начало от Вотана[4], древнего саксонского бога войны. Волк – один из трех любимцев Вотана, как рассказывал наш кузнец Элдвульф. Два других – орел и ворон. Гита хотела, чтобы на флаге был крест, но отец гордился своими предками, хотя и редко говорил о Вотане. Даже в свои девять лет я понимал, что доброму христианину не подобает хвастать происхождением от языческого божества, но мне было приятно считать себя потомком бога. Элдвульф часто рассказывал мне о Вотане: этот бог наградил наш народ землей под названием Англия; однажды он бросил боевое копье выше луны; его щит может заслонить летнее небо; бог способен сжать все поля на свете одним взмахом своего громадного меча. Мне нравились эти сказки, они были интереснее рассказов мачехи о чудесах Катберта. Мне казалось, что христиане вечно льют слезы, в отличие от почитателей Вотана.

Мы ждали брата в большом зале. То была – и осталась по сей день – огромная деревянная постройка, крытая толстым слоем соломы, с массивными балками, с арфой на помосте и с каменным очагом посередине. Требовалась дюжина рабов, чтобы поддерживать огонь в гигантском очаге: рабы таскали дрова по насыпи через крепостные ворота, и за лето поленница становилась выше церкви. По периметру зала располагались возвышения из покрытой досками утрамбованной земли, на этих настилах мы и жили, спасаясь от сквозняков. Собаки оставались внизу, на застеленном папоротником полу, там же пировали простолюдины во время четырех больших ежегодных праздников.

В тот вечер пиршества не было, мы ели только хлеб, сыр и пили эль, и отец гадал вслух, неужели датчане снова хотят войны.

– Обычно они приходят грабить, – сказал он мне, – но иногда остаются и захватывают земли.

– Думаешь, они хотят захватить нашу землю? – спросил я.

– Они захватывают любые земли, – резко ответил отец. Его всегда раздражали мои вопросы, но в тот вечер он был встревожен, поэтому продолжал говорить: – Их собственные земли – камень и лед. К тому же на них нападают великаны.

Мне хотелось, чтобы отец рассказал о великанах, но он впал в мрачную задумчивость.

– Наши предки, – сказал он после паузы, – взяли эту землю. Взяли ее, жили на ней и сохранили ее. Мы не отдадим того, что нам оставили предки. Они пришли из-за моря, сражались здесь, строили здесь и здесь похоронены. Это наша земля, впитавшая налгу кровь, скрепленная нашими костями. Нашими.

Он рассердился, но такое часто с ним случалось. Отец пристально посмотрел на меня, словно спрашивая, достаточно ли я силен, чтобы удержать земли Нортумбрии, которые наши предки завоевывали мечом и копьем, убивая, проливая чужую кровь.

Потом мы легли спать, во всяком случае, я лег. Отец, наверное, всю ночь вышагивал по стенам крепости, но на заре вернулся в замок, и тогда же меня разбудил звук рога у Верхних Ворот. Я скатился с помоста и выбежал наружу. Стояло раннее утро, на траве лежала роса, над моей головой кружил морской орел. Охотничьи псы тоже выскочили из дверей на призыв рога.