Сапфиры Айседоры Дункан - Алина Егорова

Их встреча была отнюдь не романтичной. В тот день Данилка крайне неудачно выбрал домохозяйку. Кряжистая опрятная женщина лет пятидесяти степенно шла от Сытного рынка по Кронверкскому проспекту. Она несла большую корзину, наполненную снедью. Данилка видел, как она покупала на рынке продукты: придирчиво выбирала жирных карпов, взяла шмат краковской колбасы, десяток яиц, сыр, калачи… У Данилки потекли слюнки, в пустом животе заурчало. В последний раз он ел два дня назад, когда в трактире разжился остатками жаркого. Он уже предвкушал, как затолкает в рот калач с желтым, как солнце, сыром. До покупки сыра Данилка еще колебался, за кем идти – за этой неуклюжей теткой или за другой, более молодой, которая покупала картошку и сметану. От сметаны Данилка тоже не отказался бы, но сыр выглядел куда соблазнительнее. А главное – домохозяйка. Та, что старше, показалась ему более безобидной. Такая не догонит – вон какая толстая и старая. В свои одиннадцать лет он считал всех людей, перешагнувших тридцатилетний рубеж, глубокими стариками.

Несмотря на возраст, домохозяйка оказалась прыткой, руки у нее были крепкими и тяжелыми. Это мальчик понял чуть позже. Дождавшись, когда жертва свернет с оживленного проспекта, Данилка, как чертенок, выскочил из подворотни и выхватил из рук женщины корзину. Надо было брать то, что сверху, и бежать, – подумал он задним умом, когда на него обрушился справедливый гнев потерпевшей. Огромная корзина оказалась для хилого Данилки неподъемной. Сил у него было немного, и его быстро догнали. Женщина больно лупила его по узкой спине и по голове; он смиренно принимал наказание, закрывая руками лицо.

– Вот негодник! Воровать вздумал! Я тебе задам! – приговаривала домохозяйка. Она схватила за руку свернувшегося ежом Данилку и потащила за собой. – Сейчас тебя к городовому отведу!

– Тетя! Не надо к городовому! Простите меня, тетя! – стал упираться беспризорник и тут же получил увесистый удар в лоб.

Когда Данилка понял, что его песенка спета, и отчаялся, внезапно явилось спасение. Резко остановилась пролетка, из которой сначала выскочил тощий подхалим, а потом выплыла Она. Невесомая, едва касавшаяся заснеженной дорожки изящными лаковыми сапогами. Взмах пушистых ресниц, в глазах тревога. Мягкий насыщенный голос. Она что-то возбужденно говорила на непонятном языке.

– Мадам спрашивает, почему вы истязаете несчастного ребенка?

– Он вор, его в участок надо, – сердито ответила домохозяйка.

– Come with me, – она протянула купюру женщине и подала Данилке руку.

– Мадам приглашает тебя проехать с ней.

Переводчик Данилке не понравился сразу. Это чувство явно было взаимным. Он терпел беспризорника рядом, заостренное лисье лицо выражало брезгливость. Если бы не мадам, переводчик погнал бы мальца поганой метлой.

Данилка вспомнил, где впервые увидел свою фею. На Большом проспекте возле телеграфа. Она была полуодета в легкую тунику и выглядела до невозможности воздушной, словно была богиней, спустившейся с небес. Высоко поднятая голова, игривые глаза, яркие губы. Их, пацанов-беспризорников, манил запретный алый цвет ее губ, призывно-взрослый и стыдный, но очень желанный.

– Ого, какая шмара! Таких даже в Москве на Тверской не встретишь, – выразил свое восхищение Темка Калачник. Он был самым старшим среди беспризорников и самым искушенным. Его уважали за умение воровать и не попадаться. Темка начал свою карьеру воришки в калачной лавке, где вытаскивал у зазевавшихся покупателей из карманов кошельки. За место работы он и получил кличку Калачник. Темка, в отличие от всех, был в Москве, чем очень гордился. Это позволяло ему судить о жизни.

– Надо думать. Она же иностранка! Ей твои с Тверской и в подметки не годятся, – поддел его Щербатый. Он был в компании вторым номером по значимости, завидовал Темке и пытался завладеть лидерством.

– Без соплей вижу, что иностранка. Вон не по-нашенски написано.

– Ну и что там написано? – полюбопытствовали пацаны, не знакомые с латиницей.

– Что надо, то и написано, – буркнул Темка, который и сам не мог прочесть витиеватые буквы на афише: «Isadora Duncan».

После того случая все пацаны стали втайне мечтать о загадочной иностранке. Калачник со Щербатым, самые старшие по возрасту, мечтали вслух, перебивая друг друга. Их романтические грезы были не лишены похабщины. Данилка тогда и предположить не мог, что ему посчастливится не только увидеть прекрасную иностранку, но и разговаривать с ней.

Из гримерной Айседора вернулась не скоро. На ней было свободное, напоминающее тунику хлопковое платье и мягкие туфли без каблуков. Она улыбнулась усталой улыбкой и жестом позвала Данилку.

– У тебя есть родители? Где ты живешь? – спросил неприятный переводчик.

Мать Данилки, прачка, отдала его в приют, когда мальчику исполнилось шесть лет. Тогда у него родилась третья сестренка. Кормить такую ораву было не на что. Отец его, может, и бродил где-то по свету, только кто он и как выглядит, Данилка не знал. Он год назад сбежал из приюта и с тех пор жил на чердаке дома на Пушкарской улице. Перебивался мелкими кражами, просил подаяния, иногда подрабатывал подсобным рабочим. Но беспризорников не жаловали, на работу брали неохотно, поэтому основным занятием оставалось воровство.

Всего этого Данилка рассказывать не стал – отправят еще в приют или, того хуже, к городовому. В приюте несладко: ни вздохнуть, ни плюнуть, приходится постоянно терпеть тычки с подзатыльниками. Он и так едва сумел оттуда сбежать после того, как два здоровых пацана отутюжили ему физиономию.

– Мамка есть. Живу я на Большой Пушкарской, – уклончиво ответил он.

Айседора с сомнением оглядела его и что-то сказала переводчику.

В трактире на Мытницкой Данилка с жадностью ел щи, торопливо запихивал в рот пироги с рыбой, словно боясь, что отберут. Все это время переводчик сидел за столиком в стороне, сохраняя на противном лице безразличное выражение. До этого Данилку покормили в театральном буфете. Айседора сама принесла ему кучу бутербродов: с сыром, с рыбой, с копченой колбасой. Казалось, она скупила всю снедь, которая продавалась, чтобы накормить сорванца.

– Бедный маленький мальчик, – сочувственно произнесла она, но Данилка ее не понял – подхалим-то не перевел. Он только косо поглядывал на Данилку и на всякий случай проверил, на месте ли бумажник. Этот жест не остался незамеченным – ни мадам, ни мальчиком. Данилка привык, что люди видят в нем потенциального вора.

– Ты отлично сложен. Хочешь научиться танцевать? – услышал Данилка обращенные к нему слова долговязого. Мальчик понимал, что неприятный ему тип всего лишь переводит, но все равно похвала из уст этого брюзги звучала странно. Мадам приглашала его заниматься в танцевальной школе, в которую набирала детей из бедных семей. Кроме обучения, учащиеся получали бесплатное питание и одежду.

– Возьми, – черкнула она на листке, вырванном из записной книжки, свое имя. – Я обычно останавливаюсь в «Англетере». Сейчас мои гастроли в России заканчиваются, мне надо ехать. Приходи в марте. В гостиницу или в театр. Я предупрежу, тебя пропустят.

Положа руку на сердце, Данилка к танцам был равнодушен и ни в какую школу поступать не собирался. Он вообще слабо представлял себя танцором. Если пацаны узнают, что он стоит у станка и, как девчонка, машет ногами, засмеют и на всю жизнь приклеят какую-нибудь обидную кличку.

И все же… Как магнит, притягивала его к себе эта женщина, которая годилась ему в матери. Ради одного прикосновения ее длинных пальцев Данилка готов был разучивать па и батманы.

Найти Максима Инархова, чьи часы были обнаружены в квартире Прохоренко, не составило особого труда. Он работал в «Артемиде» и, по оперативным данным, никуда не собирался исчезать.

Представительный мужчина средних лет, ведущий технолог, Максим Викторович Инархов имел приличную репутацию. Не идеальную, ибо водились за ним мелкие грешки морального характера, но вполне приемлемую. Он был разведен и жил один, не привлекался, на работе нареканий не имел. Разве что был замечен в служебном романе с офис-менеджером, но это дела давно минувших лет, о которых никто и не вспоминал. Впрочем, данная подробность биографии Инархова для следствия интереса не представляла. Вызывало любопытство другое. Максим Инархов и Оксана Прохоренко были знакомы. Более того, их связывали родственные отношения – Максим приходился ей сводным братом. Ко всему прочему, Инархов был у Прохоренко в день убийства, приблизительно в то время, когда оно произошло.

С соседями, а точнее, с соседкой оперативникам повезло. Анна Ивановна оказалась из тех старушек, которые все всегда видят и знают. Она жила на одной лестничной площадке с Оксаной и отслеживала всех визитеров. Она и запеленговала Инархова. Анна Ивановна охотно отозвалась на просьбу милиционеров перечислить всех, кто приходил к ее соседке. Особенно оперативников интересовали люди, бывшие у Прохоренко в день убийства.