Фантасмагория предназначения - Юрий Иванович

Солдат успел лишь приветственно махнуть Гермесу, оцепеневшему от переживаний. Подняв в воздух горы пыли, песка и красной ржавчины, платформа рухнула вниз. Сотрясая всё мироздание. Соседние конструкции со скрежетом, визгом и грохотом стали заваливаться во вздыбившееся облако пыли. Погребая под собой всё живое и неживое. Острой жалостью ударило по сознанию: не то чтобы поговорить, даже голос солдата услышать не удалось. Как впрочем, и женщины. Ведь крик ужаса – это не голос.

Ещё час Гермес пробирался чуть ли не на ощупь. И только благодаря путеуказующей интуиции, наткнулся на точно такую же дверь, которую солдат разгромил с другой стороны завода. К немалому удивлению, изнутри ручка была. Хоть и пришлось повозиться с открытием.

А снаружи оказался совсем иной мир. И по усилившемуся зуду в руках Гермес понял: именно здесь он должен передать депешу. Отыскивая взглядом дорогу в нужном направлении, он не сразу заметил группу людей, стоящих возле него рядом. Люди со страхом смотрели на оставленную открытой дверь и с недоверием на отряхивающегося от пыли посланника. Пришлось им в нескольких фразах пересказать о действиях солдата и заверить, что роботов больше не стоит бояться.

А затем снова бег к виднеющейся полоске дороги. На счастье она оказалась с ровным покрытием. Лайтара тоже не подвела. И уже через час Гермес торжественно протягивал депешу Отмеченному Властью человеку. Никто иной не мог коснуться запечатанного послания. А если бы и попытался это сделать, сразу бы исчез в клубке ослепительного пламени.

Отмеченный не спешил принять депешу. А по его глазам становилось понятно, что он предвидел подобное развитие событий И оно ему категорически не нравится. Но что поделать! И вот уже сильная, но трясущаяся рука вскрывает послание. Моментально ужесточившие черты лица. Лишение последней надежды. И громкий, отстранённый от всяких эмоций голос. О том, что их герой погиб. И долгая, полная тишина после этих слов.

Странный мир. Огромная толпа вокруг вся окаменела от горя. Почти у всех на глазах слёзы. Но ни рыданий, ни стенаний или проклятий. Просто молчаливая покорность судьбе.

Первым заговорил Отмеченный Властью. Всё здесь готово к…. Суровый муж запнулся, не в силах вымолвить правильное слово. …К тризне. Хотя готовились к пиршеству. Пригласил посланника тоже поесть за общим столом. Предложив предварительно освежиться после дальней дороги. Заплаканная девушка подхватила Гермеса под локоть и увлекла вовнутрь величественного здания. А через полчаса он уже прохаживался между неимоверно обильно накрытыми столами. Многие люди не ждали приглашений, ели, пили, тихо между собой переговаривались. Скорей всего здесь не в ходу была велеречивость и излишняя помпезность, присущая тризнам других миров. Но тихий шёпот, стук приборов и звон бокалов навевали такую тоску, что даже думать о пище не хотелось.

Поэтому Гермес продолжал прохаживаться по залам до тех пор, пока не наткнулся на Отмеченного. Посланнику, в любом мире, разрешалось задавать вопросы тоже любые. Поэтому он поинтересовался такой глубиной грусти. Ведь даже в печали можно найти некоторое утешение при помощи музыки, например. В ответ последовало утверждение, что вряд ли кто из их народа в такой день сможет удержать в руках инструмент. Разве что сам посланник попробует. И на чём умеет? Только на пианино и гитаре? О первом инструменте Отмеченный Властью имел лишь общее понятие, а вот о втором высказался положительно. И тут же, по раздавшейся просьбе его личная гитара была вручена в руки посланника.

Гермес вначале долго рассматривал необычный инструмент, который с тыльной стороны был выпуклым. Но больше всего вызвали непонимание пересекающиеся зигзагами по всей длине грифа полоски золотистой стали. Проходя над отверстием резонатора, они расширялись, сливаясь чуть ли не в единую полосу. Они и близко не походили на струны. Но как же на таком играть? Заметил устремлённые на него взгляды, решил попробовать. Ведь если это, называют гитарой, значить играть на ней надо приблизительно в том же ключе.

Играть Гермес начал, просто обозначая аккорды на грифе и слегка касаясь подушечкой большого пальца полоски над резонатором. Звук раздался на удивление не гитарный. Нечто сводное между свирелью, флейтой и скрипкой. Как ни странно, но через какое-то время звуки сложились в весьма грустную мелодию. А посланник, воодушевляясь, играл всё с большим умением. Но в один из моментов он почувствовал, что зигзаги под пальцами левой руки на грифе лопнули в нескольких местах. И мелодия резко стала меняться. Пугая звуком рваным, напористым и сокрушающим. Словно свежий ветер без спросу ворвался в помещение.

Неожиданно на плечо посланника легла тяжёлая рука, остановившая импровизацию. Отмеченный отвёл Гермеса в сторону и извиняющимся тоном попросил больше не играть. Уж слишком странной оказалась звучащая музыка, а для некоторых присутствующих даже чересчур весёлой. Посланник лишь недоумённо пожал плечами, пояснив, что гитара скорей всего расстроена. Конкретно указав на появившиеся трещинки в зигзагах. Возникшее на лице Отмеченного изумление, вытеснило даже вселенскую скорбь и печаль. Он долго и пристально рассматривал свой инструмент, бормоча, что такую гитару невозможно расстроить. Для этого надо быть либо жутчайшим варваром, или беззаветно любить музыку. Но ведь не может обычный, пусть даже с уникальными способностями посланник настолько любить музыку!

А Гермес музыку не просто любил. Он её обожал. И если случались короткие перерывы в работе, всегда дома первым делом усаживался за рояль. Причём он не играл что-то конкретное, нет! Он просто любил извлекать звуки. Любые. Особенно странные и негармоничные. Мать чуть ли не падала в обморок от его изысков. Отец сразу же испарялся из дома. Старшие братья и сёстры разругались с ним навсегда. А ближайшие соседи поднимали звуконепроницаемые перегородки. Но ругань и упрёки ни к чему не приводили. И желание обучаться академически тоже не появлялось. Ни одного сочувствующего или пытающего как-то объяснить непонятное увлечение не находилось. Кроме одного человека. В последний год младший брат всегда старался находиться в музыкальной комнате. И слушать, как старший брат пытается извлечь нечто из несчастного инструмента. Его даже силой не могли оттуда вытащить. А уж тем более угрозами отдать на принудительное лечение. Зато после «концерта» младший братишка прямо таки подпрыгивал от восторга, а потом ещё несколько дней ходил задумчивый и сосредоточенный. И недавно выдал странную фразу. Мол, рояль – это полная ерунда! Мать, сурово сдвинув брови, нравоучительно заметила, что если ещё и большой оркестр начнёт играть такую же какофонию, то мир развалится на осколки. А отец с улыбкой добавил, что и на пастушьей свирели, при таланте, можно сыграть самые гениальные произведения. Младший брат не возражал, лишь пожал своими угловатыми плечами подростка. Добавив, что он ещё над этим тщательно подумает. А думать он умел и любил. Да так думать, что все его наставники, профессора и учителя буквально на руках его носили и сдували малейшую пылинку. Видимо потакая разрастающейся и болезненной мании величия.