Вкус ледяного поцелуя - Татьяна Полякова

– Иногда у меня неплохо получается. Один тип сказал, что у меня есть чувство юмора.

– Он дурак.

– Ясно.

– Кому и что ты хочешь доказать? А?

– Ладно, прости, – попросила я покаянно. Он взглянул мне в глаза, я тяжко вздохнула и поспешно отвела взгляд. – Будем считать, что поговорили. – Я поднялась и сделала шаг в сторону, он схватил меня за руку.

– Что с тобой происходит? Что? Да поговори ты со мной, черт тебя дери… – Он даже голоса не повысил, но лучше бы заорал. В его словах была боль, настоящая, такое не сыграешь, хотя Дед, конечно, мастер. Я потерла нос и решила его озадачить.

– Вот ты умный, – сказала я печально. – Скажи, зачем все это? Я, ты… вообще все?

– У тебя что, переходный возраст? – нахмурился он. – Что ты дурака валяешь?

– Я не дурака валяю, я смысла не вижу. Ни в чем.

– Какой, к черту, смысл? Ну-ка, иди сюда. – Я сделала два шага и уперлась ногами в его колени, и мы некоторое время пялились друг на друга без всякой пользы, потом он встал, обнял меня и убежденно сказал: – Я искалечил твою жизнь. Я во всем виноват. Если бы не я…

– Лучше еще раз врежь, – пресекла я его попытки запудрить мне мозги, – только чепуху не болтай. При чем здесь ты? У меня скверный характер, все мои неприятности из-за этого. Насчет смысла жизни я загнула, чтоб позлить тебя. Больше не буду, честно. Снимай плащ, я тебя чаем напою. У меня есть варенье, черничное. Ты же любишь…

– Детка, – позвал он. Не помню, чтоб он звал меня иначе, впрочем, он всех своих баб так зовет, чтоб не путаться, – у меня, кроме тебя, никого нет. И никогда не было. Ты знаешь. Если б я мог… если б я только мог все вернуть… я бы никогда… Я тебя слишком любил, до одури. Проще было убить, чем отдать другому. Если б не сглупил тогда, катал бы на спине твоих детей и радовался своему счастью, а теперь смотрю, как ты вгоняешь себя в гроб, и ничего не могу сделать. Такое и врагу не пожелаешь.

Он меня растрогал, я даже заревела, что уже давно за мной не водилось, уткнулась в его грудь и рыдала, а он гладил меня по спине, и в глазах его стояли слезы, самые что ни на есть настоящие. Конечно, он меня переиграл, он всегда все делал мастерски. Я знала, что верить его словам и его слезам так же глупо, как надеяться увидеть прошлогодний снег, но не поверить не могла. Тут уж, как говорится, ничего не поделаешь. Любопытно, вот сейчас, когда он гладит мою спину, о чем он думает? Неужто вправду обо мне? Или все-таки о делах? Мы сливаемся в объятьях, и мысли входят в привычную колею? А может, зря я так, может, он действительно что-то чувствует, не он притворщик, а я слишком цинична? Ну вот, дошла до самобичевания… Он выпустил меня из объятий, снял плащ, как-то заискивающе улыбнулся:

– Давай, пои чаем.

Хлопоча по хозяйству, я между делом выглянула в окно. Машина Деда отсутствовала. Выходит, он отпустил шофера? Впрочем, ничто не мешает ему в любое время вызвать свою машину. А если он собрался задержаться, в том смысле, что остаться на пару-тройку часов? По негласному уговору такого давно не случалось, после того, как человек, за которого я собиралась замуж, скоропостижно скончался. Идея моего замужества не пришлась по душе моему другу. “Отцу родному, – фыркнула я мысленно, конечно. – Впрочем, тут я перегнула палку, если покопаться в нашей истории, то выходило, что это я соблазнила лучшего друга моего отца, а он пошел у меня на поводу, точно баран на закланье. И ничего хорошего из этого не вышло”.

– Что? – спросил Дед, а я сообразила, что последнюю фразу произнесла вслух. Со мной такое бывает, ни с того ни с сего начинаю болтать сама с собой или хихикать. В общем, реальные глюки. Человеку вроде меня не стоит жить в огромной квартире в трех уровнях. Здесь даже такса способна заблудиться, а что уж про меня говорить?

– Кажется, будет дождь, – бодро сообщила я Деду.

– Этот Борька, кто он? – спросил мой старший друг, поспешно отводя взгляд. Ревновать он считал недостойным себя, раз уж предполагалось, что мое счастье для него на первом месте, а собственное плетется где-то в хвосте.

– Хороший парень, – пожала я плечами.

– Давно ты с ним?

– Давно я с ним что? – хмыкнула я, сложив руки на груди. Обожаю такие вопросы.

– Ну… что-то вас связывает?

Вот это я называю страусиными играми. Теперь будет ходить вокруг да около, мастер иносказаний. Конечно, я тоже поднаторела в этом виде спорта, рядом с великими людьми грех не научиться. Но сейчас настроение у меня было не то, оттого я ответила просто:

– Он женат. Довольно глупо заводить с ним роман, как считаешь? – Голову из песка пришлось извлечь. Не знаю, как к этому относится страус, а вот Дед без удовольствия.

– Значит, вы просто пьянствуете на пару? – хмуро спросил он. Поделом мне, надо принимать его правила, а не лезть со своими.

– Да не пью я, – буркнула я с постной миной. – То есть, бывает, выпью, конечно. Иногда даже напьюсь, как вчера, например. Но пить – это совсем другое.

Дед выжидающе смотрел на меня. Я подняла глаза, и взгляды наши встретились, мой молил о прощении и еще намекал на легкую обиду, то бишь недоверие. Дед прикидывал, как ему поступить: сделать вид, что поверил, или не сделать. Короткая схватка закончилась победой здравого смысла, он обнял меня, привлек к себе и горячо зашептал:

– Я люблю тебя.

Только-только я вздохнула с облегчением, что все наконец закончилось, как Дед запечатлел на моих губах поцелуй, который при всем желании отеческим никак не назовешь. Признаться, я малость прибалдела, в том смысле, что растерялась. Пока я пыталась сообразить, что следует предпринять в такой непростой ситуации, Дед увлеченно продолжил. Я мысленно махнула рукой, отчего же не порадовать человека, да и себя заодно. В конце концов, для того и соглашение, чтобы было, что нарушать. Я ответила на поцелуй, после чего нам оставалась одна дорога – в мою спальню. Туда мы и отправились.

Через некоторое время я могла с чувством удовлетворения констатировать: Дед, несмотря на возраст (а ему около шестидесяти), все еще в прекрасной форме, чего о себе сказать я не могу. Ленива, да и фантазия так, на троечку. Чувства тоже куда-то запропастились. Было странно лежать рядом с ним в постели и ничего в общем-то не испытывать.

Утром я вскочила пораньше и кинулась готовить завтрак, чтобы продемонстрировать свою любовь и заботу. Я была уверена, что нравоучений больше не последует, так же как и вопросов с пристрастием. Но Дед лишил меня всех иллюзий. За кофе, сидя напротив, он заявил:

– Совсем как раньше. – Глаза у него были грустные, должно быть, и вправду ностальгировал. Он протянул руку и погладил меня по щеке. Я тут же благодарно приникла к его руке губами, и тут он выдал: – Если ты еще раз напьешься, я пущу себе пулю в лоб. Я не шучу. – В этом я не сомневалась, шутить он вообще не умеет, а вот так – точно бы шутить не стал.

– Ты что, спятил? – спросила я, чувствуя, как отпадает моя челюсть.

– Точно, – кивнул он. – Спятил. Ты действительно то единственное, что удерживает меня на этом свете. И если выяснится, что ты… лучше сдохнуть, чем видеть, как ты превращаешься… Извини, – резко закончил он, а я все еще сидела с отвисшей челюстью.

– Игорь, – наконец смогла произнести я и увидела, как изменилось его лицо. Давно я его так не называла. В детстве я обращалась к нему так, как велел отец: “Игорь Николаевич”. Потом был краткий промежуток, когда я называла его Игорь, и все во мне пело от счастья, теперь звала как все – Дед, а обращаясь к нему, вообще обходилась без имени. Теперь оказалось, что он обращал на это внимание, и я сразу ощутила неловкость. – Послушай, – вяло начала я, но он лишь покачал головой:

– Я тебя предупредил, а там как знаешь.

– Клянусь, я…

– Все. Я тебе верю. Тебе. А не тем, кто мелет языками. Постарайся меня не разочаровывать. А с Дидоновым разберись. Если это подстава, спускать такое негоже. Пусть помнит, кто здесь хозяин. – Дидонов, кстати, тот самый тип, в чьей газетке появилась статья о дебоше, учиненном мною в милиции.

Через десять минут Дед вызвал машину и отправился служить народу, а я крепко задумалась. Итог оказался неутешителен, пришлось констатировать, что старый змей в очередной раз обыграл меня: и выпить не выпьешь без того, чтобы не чувствовать себя едва ли не убийцей, и в отношении журналистов опять же настоял на своем. Еще дней пять назад я его убеждала и вроде бы смогла убедить, что обращать внимание на их выпады себе дороже. Пусть тявкают, нам-то что? Влезем в свару, им же в радость. Согласился он весьма неохотно. Чувствовалось, они его так допекли, что, будь его воля – самолично перестрелял бы самых горластых. Я еще даже съязвила (мысленно), что с таким болезненным отношением к чужим словесам в народные избранники лезть не стоило. И вот теперь мне недвусмысленно предложено разобраться с Дидоновым.

– Ох ты, господи, – тяжко вздохнула я, потому что разборки не любила. Мне и деньги-то в этом серпентарии как раз платили за то, чтоб все было тихо, мирно, без шума и пыли. И нате вам…