Одинокий прохожий - Георгий Раевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Медлительным посохом мерно звеня…»
Медлительным посохом мерно звеня,Проходит один по дороге.Другой погоняет и хлещет коняИ скачет в смертельной тревоге.
Догнал, поравнялся — и вот уже нет:Лишь пыль завилась золотая.И путник дивится и долго воследГлядит, головою качая.
«И в роще ветра шум свободный…»
И в роще ветра шум свободный,И птичий крик среди полей,И горный гул, и голос водный,И звук родной людских речей, —
О, как тебя устану славить,Земная жизнь, земная плоть?Я не могу тебя оставитьИ не хочу перебороть:
От беспредельного пареньяВ дыму рассеянной мечтыВсей дивной силой тяготеньяМеня удерживаешь ты.
Искушение («“Возлюбим, братья!” — знаю, знаю…»)
«Возлюбим, братья!» — знаю, знаю:Сей добродетельный обетЯ неизменно повторяюТебе, смиренница, вослед.
Но горе, если на мгновеньеЯ вспомню о земной любви:«О, недостойное паденье!О, ризы чистые мои!»
И как постыдного недуга,Как нечестивого огня,Ты, вероломная подруга,Бежишь погибшего меня.
Но мне мятежный жар лобзаний,Мне привкус крови на губахТвоих дороже бормотанийО вечности, о небесах.
Искушение («Все пропало, все кончено: к черту…»)
Все пропало, все кончено: к чертуВдохновенье, надежда, любовь!Ты вливаешься с шумом в аорту,Воспаленная, душная кровь.
И по жилам чудовищной вестьюПробегаешь быстрее огня,К преступленью, к позору, к бесчестьюПризывая, толкая меня.
Но какое еще преступленье,И какая там совесть, — когдаЦелый мир в сумасшедшем круженьеПолетел неизвестно куда?
«О, легионы темных слов!..»
О, легионы темных слов!Как потревоженные тени,Бежите вы из царства снов,Неся стенания и пени.
Беда тому, кто вызвал вас,Кто вам придумал сочетанья:Внезапно ночью пробудясь,Он не припомнит заклинанья.
И вы, Панурговы стада,Гонимы смертною тоскою,Во тьму вы ринетесь тогда,Его толкая пред собою.
«Ты прячешь, мудрая змея…»
Ты прячешь, мудрая змея,Твое раздвоенное жало:Соблазн, падение сначала,И после — страх небытия.
Стезею сладостных утехТы вводишь нас во искушенье:В себе несет свое отмщеньеСодеянный и скрытый грех.
«Ни муз, ни хоров, ни Орфея…»
Ни муз, ни хоров, ни Орфея,Ни легких, сладостных теней.Что вьются рея, розовеяСреди сияющих полей.
Кулисы рушатся. В разрывыГлядит пустынный небосвод, —И ветер страшный и правдивыйОб одиночестве поет.
«Уже растут дневные голоса…»
Уже растут дневные голоса,Уже бегут восторженные воды,И теплое дыхание природыТуманит голубые небеса.
Увы! меж тем, как нарастает день,Меж тем, как ширится его сиянье, —Уже ложится медленная теньНа наше бедное существованье.
То злая тень: среди земной весны,С ее игрой, и блеском, и цветеньем,Одни лишь мы тревоге преданы,Снедаемы каким-то тайным тленьем.
Напрасно все: и мысли, и мечты. —Мы падаем в метаниях бескрылых.И Ты, Господь, как тяжкий камень ТыДля тех, кто созерцать Тебя не в силах.
«О, жизни льющейся бесцельный дивный строй!..»
О, жизни льющейся бесцельный дивный строй!Все дышит и живет божественной игрой,Все движется ее таинственной орбитой,И некий ровный свет невидимо разлитыйВо всем присутствует. Но, хладен и угрюм,Бежит его лучей безблагодатный ум:Он верит лишь себе — и по ветвям зеленымОн бьет, как топором, безжалостным законом,И древо жизненное, дико и мертво,Как черный сухостой, валится на него, —И дальше он бежит, охвачен страхом тесным,Не в силах быть земным, не в силах стать небесным.
Веспер
Мерцает светоч драгоценный,Приподнят бережной рукой, —И всей земле, и всей вселеннойНесет забвенье и покой.
Все никнет, падает и внемлет,И, трепета не в силах снесть,Душа моя едва приемлетЕго таинственную весть.
«Да, ты умен, бесспорно: эти складки…»
К…
Да, ты умен, бесспорно: эти складкиПрезрительного, нервного лицаМне говорят, что весь твой путь несладкийПродуман длительно и до конца.
Но, Боже мой! упорно, кропотливоДень ото дня трудиться для того,Чтоб, наконец, с усмешкою брезгливой,Всего вкусив, не выбрать ничего.
В своем надменном самоутвержденьеТы в дольний мир приносишь вновь и вновьИ стройный замысел, и вдохновенье, —Но не любовь. — О, если бы любовь!
«Не все бессмысленно и бренно…»
Не все бессмысленно и бренно,Не все имеет свой конец,Не только тление нетленно,Сей жизни бедственный венец.
О, недостойный ум: ты мог,Ты смел дойти до отрицанья,Едва ступивши на порогБожественного мирозданья.
«Безбожья хмурый проповедник…»
Безбожья хмурый проповедник,О, как высмеиваешь тыМои возвышенные бредни,Мои бессвязные мечты.
Кричишь, открыто негодуя:«Какая ложь! какая тьма!»Что ж? — Бессердечности умаБезумье сердца предпочту я.
«Измученная, чуть живая…»
Измученная, чуть живая,Со свечечкой в руках худых,Не замечая, не стираяНи слез, ни капель восковых,Закрыв глаза, она молиласьИ кланялась в кадильный дым.И так мне стыдно становилосьПред горем страшным и простым.
«Опять волнуются народы…»
Опять волнуются народы,Опять вершители судебКлянутся именем свободыИ делят скот, дома и хлеб.
И нет ни имени, ни мерыБездонной скудости земной, —И пять хлебов ничто без веры,И нищий наг, и слеп слепой.
«Свобода, — о, восторженное слово!..»
Свобода, — о, восторженное слово!Ты как блистательный огромный щит,Где отраженье солнца золотогоСверкает, и дробится, и горит.
Не видим мы, слепцы, какой железный,Какой непререкаемый законИ в этой непомерности надзвезднойИ в чашечке цветочной затаен.
«Одни считают в небе созвездия…»
Quid dedicatum poscit Apollinem…
Hor
Одни считают в небе созвездия,Их бег сверяя с тайными судьбами,И на папирусы заносятЧисла, исполненные значенья.
Другим отрадно в шуме и грохотеЗа громкой славой гнаться, за подвигом, —И над испуганной толпоюВ звоне меча изрекать законы.
Но мне лады свирели несложныеДороже труб и криков воинственных,И звездной книги мне яснееСотовый мед в руке любимой.
Поездка в Линге
