Приятная женщина с цветком и окнами на север - Эдвард Радзинский

Он. И опять же: не сочтите за назойливость или настырность, но я вынужден повторить свое приглашение.

(Лукаво) Вы мне пожаловались, ведь так? А теперь мне хочется посидеть с вами за бокалом доброго вина — немного тоже… пожаловаться. (Чуть резко, по-мужски .) Ну, пойдете со мной в ресторан?

Она. Ну конечно, пойду, вы сами знаете.

Он. Тогда я попрошу вас удалиться на время, я облачусь во фрак по сему торжественному случаю.

Она (хохочет). «Во фрак», ну вы скажете! Какой веселый. Просто… (Только махнула рукой и встала.)

Он (лукаво). Сумочку из-под подушки не забудьте, а то пропадет… (Засмеялся)

Она тоже засмеялась его шутке, погрозила ему и вышла из купе. Он быстро, бесшумно вынимает из-под подушки ее сумочку, раскрывает, ловко ощупывает содержимое, усмехнувшись, защелкивает и кладет обратно под подушку. Потом раскрывает свой чемодан и вынимает оттуда форму генерала, переодевается. Кричит: «Аэлита! Заходите!». Она входит. И, ахнув, в восторге глядит на него.

Она. Ну надо же! Я сразу поняла, что вы человек особенный. А погоны у вас какие… интересные…

Он (с достоинством). Это — техническая служба. Генерал — это ведь звание… А по профессии я — ученый…

Она. Как? Вы еще и ученый! Ну дела! А меня только что за вас, товарищ генерал-ученый, проводница обхамила! Я стою в коридоре, а она подходит и говорит: «Гражданочка, у вас в купе — мужчина, я вас могу перевесть в купе к женщине…» «А зачем, отвечаю, я не просила, я могу и в своем ехать». А она будто про себя и говорит мне: «Я, например, с незнакомым мужчиной одна на ночь ни за что не осталась бы». Представляете? «Вот вы, говорю, и не оставайтесь. А я в себе уверена, мне бояться за себя нечего!»

Он. По-моему, здорово ответили.

Она. Да, я, когда надо, такая хабалка, так пущу «вдоль по Питерской…» Вообще я в этом купе очутилась, потому что других билетов не было. Оно такое дорогое. Наших всех на автобусе повезли до места, а я по дороге мать в деревне навестить хочу. Купила я этот билет и, конечно, мучаюсь. Ну, думаю, — ехать ночью, а с моим везением наверняка какой-нибудь подонок, простите за выражение, попадется. Ко мне обычно такая шваль пристает! И вот надо же — генерал! Нет, сегодняшний день у меня со знаком «плюс».

Он. Ну, двинулись?

Она. Пожалуй, шапку сниму… Нет, пожалуй, не буду. А то у меня волосы сегодня — полуфабрикат… Нет, пожалуй, сниму… Нет, не буду. Женщине, говорят, ведь можно в шапке?

Он. Женщине все можно — запомните!

Она. Сейчас мы мимо проводницы пойдем — она просто скончается от зависти… Кстати, товарищ генерал-ученый, я ведь до сих пор не знаю, как вас зовут. Хотя, конечно, можно остаться на местоимениях: он и она. (Округлив глаза) Таинственно…

Он. Ради бога, простите. Это моя вина. Старею. (Представляясь .) Андрей Андреевич.

Она. Очень приятно… А я, значит, Аэлита… Аэлита Ивановна.

В вагоне-ресторане. Генерал и Аэлита. Официант, высокий, белокурый, молча накрывает на стол.

Значит, вы генерал. А я самый что ни на есть обычный товарищ. Работаю на химкомбинате. Разочарованы?

Он. Почему, это очень нужное дело.

Она. Дело-то, конечно, нужное. Только у меня работа там скромная. Я накладные оформляю… Мы спирт отпускаем предприятиям.

Он. Спирт оформляете? (Усмехнулся, задумался .)

Она. Ну вот! Вы наверняка в душе улыбаетесь! Не работа — сплошной анекдот. Кому расскажешь — сразу шутки… А наши грузчики… (Хохочет, вдруг вспомнила .) Скажите, очень смешно, что я стараюсь быть похожей на эту актрису… Мне Апокин… ну этот тип…

Он. Которого вы бросили.

Она. Который меня бросил… «Ты, говорит, обезьяна, над тобой все смеются». А если она мне нравится, я ее люблю. Разве можно над любовью смеяться?

Он (негодующе ). Никогда!

Она. Вы только не подумайте… Знаете, все девочки хотят стать актрисами — я не хотела. Я хотела стать дворником. Да, так мне нравилось наш сад подметать: листья шуршат шур-шур! А потом я как-то кино с ней посмотрела!.. Даже в самодеятельность из-за нее определилась, а потом в хор. А когда я еще была помоложе — я ей на все премьеры цветы таскала. И вот, представляете, однажды денег у меня нет, а у нее — премьера. И все равно — цветы достала. Страшно сказать, где взяла. Вовек не отгадаете! На спор.

Он. Тоже мне бином Ньютона. Пошли на кладбище и забрали цветы с могилы.

Она. Потряска! Нет, как вы все понимаете! Но я их потом в получку положила обратно! Но что ж это я все болтаю. Я иногда такая активная становлюсь! Давайте лучше вы о себе расскажите.

Он (скромно). Ну, я доктор технических наук.

Она (восторженно). Технических!

Он (столь же скромно). Профессор.

Она. Профессор!!!

Он. И еще…

Она. Как — еще?!

Он (совсем скромно). Почетный доктор Кембриджского университета. Это в Англии — прелестный городок, не бывали?

Она. Не приходилось.

Он. Если, конечно, вам интересно, я расскажу про церемонию посвящения в доктора в Кембридже.

Она. Ну конечно, интересно. Ну какже это может быть неинтересно — про церемонию…

Он. Туда съезжаются все знаменитости. Со всей Англии. Даже королева приезжает.

Она. Вот на кого я хотела бы посмотреть — на королеву.

Он. Ничего особенного, женщина какженщина. Только на голове — корона.

Она. Замужем?

Он. Кто?

Она. Королева.

Он. Да… За королем. (Поспешно) И вот вручает она мне почетный диплом с серебряным тиснением, орлами. И мантию.

Она. «Мантия». Слово какое… благородное. А она из чего пошита? Ничего, что я любопытничаю?

Он. Ради бога. Из шелка, а воротник — норка.

Она. Со вкусом. Интересная у вас жизнь.

Он. Только кажется. (Устало) Ну стал я доктором в Кембридже. Стану академиком. А дальше?

Она сочувственно кивает.

Самое страшное в жизни — это когда ты достиг, когда нечего искать, а это смерть.

Она горестно вздыхает.

В войну напряжение было какое, а инфаркты были редкость. Почему? Потому что инфаркты не от стресса, как считают, а от скуки!.. Поэтому я решил: начать все сначала… Она (захлопала в ладоши). Потряска!

Он. Да. Что я выносил с наших бесконечных заседаний, научных президиумов? Полный мочевой пузырь, простите за выражение! И я бросил свой академический НИИ, вот поступил в оборонную промышленность. Там и говорильни любимой нашей поменьше.

Она. Да-да… Ведь как? Собрание идет, а мы, спим, спим…

Официант (подходит). Ресторан закрывается, товарищи. (Кладет счет) Позвольте расплату.

Они вернулись в купе.

Он. Вы — прекрасная женщина. Как много занятий у прекрасной женщины! (Как стихи) Она должна: родить ребенка, растить ребенка, встречать знакомых, болтать с ними, готовить еду, доставать еду, любить мужа, не любить мужа, плакать в свой день рождения, надеяться в пятницу, что в понедельник у нее начнется новая жизнь, и главное — слушать капли дождя и ждать, ждать чего-то и надеяться, привыкая ждать и надеяться каждый день, как привыкают чистить зубы по утрам… Она. Как вы хорошо говорите, просто до слез. Жаль, знаете, что у меня нет ребенка… Теперь бездетные собак заводят… Я тоже хотела собаку… даже кошку хотела… потом на хомячка была согласна. Но условия не позволили: соседи возражают. Я ведь подселенец. Кроме меня в квартире — еще одна семья, молодожены. Отгадайте, что я сделала? Никогда вам не догадаться, на спор? (Проникновенно) Цвет себе завела…

Он изумленно глядит на нее.

Ну, цветок, герань… И повезло: совершенно живой оказался цветок!.. И умный такой… Только вот у меня комната на северную сторону. Выгуливать его приходится.

Он. Чего?

Она. Ну на улицу цвет выношу — на лавочку. Чтобы он солнце видел… Выгуливаю. Ох, опять заболталась…

Ну ладно, я пойду, а вы тут укладывайтесь, час поздний. (Вышла из купе)

Он быстро вынимает из ее сумки газетный сверток с деньгами, ловко разворачивает и вместо денег засовывает в газету бумагу; этот новый сверток прячет обратно в ее сумочку, а деньги в свой чемодан. Потом неторопливо раздевается, ложится и гасит свет; горит только ночник.

Он (кричит). Входите!