Сны курильщика - Андрей Агафонов

— Почему? Им же что хочешь склеить можно!

Довод, конечно, неотразимый, однако клея я так и не купил. Я шел домой, мне было весело и хорошо. Отчего? Оттого, что люди здесь такие — веселые, хорошие. Без шуток: как легко жить, когда в любой ситуации стороны проявляют ровно столько доброжелательства, сколько им нетрудно проявить! Насколько же необязательно — хамить, наказывать, осаживать… Насколько естественно — улыбнуться, отшутиться, посочувствовать, помочь… Как говорил тот водитель троллейбуса, хорошей ему дороги:

— Это же так просто…

ВОТ И ПОЛОЖИЛИ НА МЕНЯ КРЕСТНОЕ ЗНАМЕНИЕ

Наверное, нужен какой–то толчок, да?.. Толчок — или что–то в этом роде, выбивающее из привычной колеи, выводящее за рамки, выносящее за скобки… чтобы прозреть и поверить: Бог есть. Вот только что не было, а теперь — есть. Я ведь почему спрашиваю. Интересно просто.

Вчера у ДК Автомобилистов — бывшего ДК, а ныне храма Божьего, — видел характерную сценку: вышли из храма муж с женой, молодые, лет по тридцати, и крестятся на икону над входом. И кланяются. А с ними девочка, по виду — недавно в школу пошла. И тоже крестится. И тоже кланяется. То есть, у нее это — с младых ногтей. А у них?.. Чуть постарше меня, и вряд ли — катакомбные христиане, вряд ли в скитах где–либо спасались. Такие же, городские.

Мое поколение — то, которого якобы «нет». Те, чей год рождения упал на шестидесятые. Впечатления нашего детства: первые чаплинские короткометражки и позднее затушеванный Микки Маус, «Ну, погоди!» и потасовки советских и канадских хоккеистов (трансляция прерывается, окна кухонь загораются во всем огромном доме). Шоколадное масло вместо сливочного. Мармелад, продававшийся неразрезанными пластами. Поездка в Москву — для тех, кому повезет.

(А что в Москве? ВДНХ и шоколадный пломбир за 42 копейки — трудно доесть и трудно не доесть… Фанта в стаканчиках… Мальчик видит идущих навстречу людей с черными лицами, лепечет растерянно: «Здравствуйте, товарищи негры!» Десятки рук спешащих прохожих тут же пихают его в спину: «Проходи, мальчик, чего встал!»)

Спортивная секция — обязательно! Мы были очень спортивным поколением: настольный теннис, фехтование, дзюдо… Каратэ было под запретом, но секции каратэ существовали, и самыми популярными были фильмы, где демонстрировалось резкое, отточенное насилие: «Пираты ХХ века», «Сыщик»… Кинотеатры были полны народу, билет купить на вечерний сеанс — проблема. Мы сбегали с уроков на дневные сеансы. Раджив Капур и Дхармендра котировались наравне с Делоном и Бельмондо, а редкие голливудские фильмы сеяли панику: «К сокровищам авиакатастрофы» оказался антисоветским, а мы всем классом его смотрели…

Но диссидентства — широкого, — не было. Пьяные отцы на кухнях костерили Брежнева безо всякой политкорректности, но оставались истинно лояльны великой стране, в которой жили. Семьи переезжали в новые квартиры. Одно–единственное убийство могло переполошить целый город. В очередях за джинсами давили старушек. А дети — те, кто поумнее, — читали книги. Слушали Высоцкого. Жванецкого. Ценили, кстати, юмор. Сатира «на строй» не воспринималась, и если бы аудитория была уверена, что Жванецкий — антисоветчик, его бы презирали. Их всех тогда презирали — Солженицына, Сахарова. Больные люди, эти диссиденты…

Все одевались в разной степени плохо. Любовь не знала классовых различий. Мальчики в сочинениях писали, что, будь у них атомная кнопка, они бы не задумываясь взорвали США («Но сначала — Китай»). Но кто–то уже слушал «Воскресенье», кто–то запоем читал Достоевского…

Мы пришли к самым верным и важным истинам легко, без усилий, потому что ничего другого нам не оставалось. Нас загоняли в комсомол, но это была пустая формальность. Нам не давали читать Гумилева и Набокова — а не очень–то и хотелось, у нас были Пушкин и Блок. Литература «деревенщиков» по масштабу и художественному воздействию была сравнима с магическим реализмом латиноамериканцев…

Мы были абсолютно, бесповоротно асоциальны. Поколение одиночек, поколение самодельных эстетов, психологически — фашистское поколение: мы могли участвовать в политике, только если это было красиво, «не так, как в жизни». В начале 80‑х в каждом городе, где побывала копия фильма «Площадь Сан — Бабила, 20 часов», объявились свои фашисты. Мальчики из хороших семей, интеллектуалы и спортсмены. Не самые дурные головы в той стране, уверяю вас. Язычники — да. Мы были признательны советскому правительству за то, что, кроме него, нам некого бояться. Мы исповедовали Веру, Надежду, Любовь — и без матери их Софии, премудрости.

Затем пришли иные времена. Правительство свернуло себе голову. На место дряхлых, гнилых, но «наших», советских старперов, пришли какие–то деляги, верткие недоноски с фарфоровым оскалом, и принялись учить нас жить. Их учительство было активным, а мы же были оторваны от общества, мы верили всему, что обладало энергией убеждения, — и мы сгорели. Погибли. Кто–то (большинство — лучшее большинство!) спился с круга, кто–то разочаровался в любви и начал делать деньги…

Но мало кто пополнил ряды политиков или «братков» — и для тех, и для других мы слишком много читали, в нас было переразвито чувство прекрасного… Так мы ушли с арены. А на наше место пришли они — бывшие школьные тихони, неудачники от рождения, не знавшие иных трагедий, кроме личных. Все эти годы они были в тени — они смотрели на нас с ненавистью и тоской, иногда и с любовью, и ждали, чего еще мы выкинем. И когда оказалось, что наши фокусы кончились, худшие из них через комсомол — через МЖК — через видеосалоны и дискотеки — пришли к власти и стали нанимать нас, своих удачливых, своих ярких ровесников, работать на себя. Лучшие же…

«Лучший не значит — хороший, лучший — это означает, что остальные еще хуже…» Лучшие из тихонь отомстили нам больнее всего — они подались в церковь. Ударились в веру. «Вы не смогли защитить нас, — говорят они, — так, может быть, Бог защитит». Тому же они учат детей: быть неудачниками. Быть серыми и смиренными — авось не заметят. Авось примут за своего. Авось полюбят.

И они правы.

МОДНАЯ ПОЗИТИВНАЯ ТУПОСТЬ

На мне по жизни клеймо «чернушника». С ним, видимо, и умру. Оправдываться смысла нет — черного кобеля не отмоешь добела. Но есть смысл объясниться.

«Чернуха!» — говорили мне, когда я приносил в редакцию интервью с военкоматским полковником. Полковник говорил примерно следующее: что вы, журналисты, обрушились на армию, если то же самое творится в любой средней школе? Та же «дедовщина», и без скидок на возраст: и избивают до полусмерти, и «опускают» парней (то есть насилуют) в туалетах, в раздевалках спортзалов… Я, тогда еще сам недавний выпускник школы, знал, что это правда. И записывал слова полковника. И там, где он, не находя других слов, вставлял вульгаризм или мат, я следовал ему.

Конечно, интервью не вышло.

Я беседовал со специалистами–наркологами о вреде наркотиков, и все они в голос заявляли: для России на сегодняшний день самый страшный наркотик — это водка. Любой наркотик — просто наркотик; водка же одновременно и наркотик, и яд. Смертельная доза — 0,5 литра, бутылочка с издевательской наклейкой: «Спирт питьевой». Выпей разом, не закусывая, не отдыхая, — и какой бы ты ни был крепкий, закаленный алкаш, ты окочуришься. Я слышал, как синюшные папа и мама увещевали наркомана–сынка: мол, курить травку так нехорошо, так вредно.

А он отвечал:

— Я вот вчера косячок забил с Димой в пополаме, а вы с мамой водочки ужрались. Так я вас по койкам растаскивал, спать укладывал, а не наоборот. Какие претензии?..

Претензии огромные. Борьба с наркоманией — это модно. Так же модно, как использование презервативов. Борьба с пьянством — это не только немодно, это вообще признак отсталого, некультурного человека, скорее всего, коммуниста.

Я ведь тоже человек, я все понимаю. Наркоманов относительно немного (настоящих наркоманов — тех, которые колются и нюхают), никто за них не заступится, а смерть от наркотиков — у всех на виду, она шокирует. Поэтому выделяются немалые деньги на борьбу с этой самой растреклятой наркоманией, и борцам с нею — слава и почет (и по заслугам! по заслугам!) Пьет же Россия поголовно, спивается деревнями и городами, и любой чиновник, от которого зависит, бороться ли с пьянством, сам не дурак дернуть рюмочку коньяка перед обедом, перед ужином, перед сном… И ради бы Бога — но зачем же корчить озабоченность мелкими проблемами, в упор не видя крупных?! Зачем критиковать следствия, не интересуясь причинами? Ах, вы думаете, что это уже неактуально? Ну поинтересуйтесь у того же чиновника — «культурпитейца», почему он по нескольку месяцев в году таскается по курортам; поинтересуйтесь у его жены, на каком году совместной жизни ее муж стал импотентом… Поинтересуйтесь статистикой рождения дебилов… Папа — артист, мама — журналистка, сын — олигофрен…