Ыых покидает пещеру - Лев Белов

Значит, ты за мною шпионишь? — резко повернулся к Галке Тутарев. — Только честно!

— Нет! — гордо выпрямила голову Сверчкова. — Я не шпионка. Но не допущу, чтобы ты где-нибудь пропал!

— Без тебя-то я не пропаду, а вот с тобою…

— Знаешь, Вовка, давай говорить начистоту, — предложила Сверчкова и, опустившись на траву, кивнула головой — Садись.

Вовка сел рядом с Галкой. На лице мальчугана появилась такая озабоченность, будто сейчас, сию минуту, оба они должны были раз и навсегда разрешить самую, главную мировую проблему.

— Ну? — выдохнул из себя Вовка.

— Тебе надоело получать выговоры, да?

— Еще бы, — вздохнул Тутарев, ощущая, как в груди у него разливается совсем непонятное волнение — то ли от мысли, что эта девчонка, видимо, ему сочувствует, то ли оттого, что пока нечего не известно и все представляется сплошной тайной.

— А мне тоже надоело.

— Тебе-то что надоело? Осуществлять шефство над пионером Тутаревым?

— Думаешь, это легко?

— Если не легко, зачем мучалась сама и меня изводила?

— Поручение выполняла.

— Чье?

— Совета дружины.

— А сейчас?

— По инерции. Я заметила, как ты сушил сухари и мастерил рогатку. Зачем она тебе?

— На всякий случай. Вдруг встретится какой-нибудь Снежный человек. Я его — шлеп, и готово!

— Ты с ума сошел! Ведь никакого Снежного человека не существует. Это же сказки. И как ты мог поверить, что…

— «Как, как»! — досадливо передразнил Вовка. — Это еще не доказано! По-моему, он вполне может где-нибудь в горах проживать.

— Так что же ты думаешь делать? Искать Снежного человека?

— Зачем искать? Просто буду ждать в горах, а если он встретится оглушу и приволоку в лагерь. Так, между прочим.

— А как же ты его оглушишь? Думаешь, это легко?

— Справлюсь!

— Эх, ты, — сказала она насмешливо. — Твоей рогаткой только мух пугать.

— Посмотрим!

— Ладно, посмотрим. А чего это ты, Вовка, кричал «Чум»?

— Вспомнил, как называется жилище у эскимосов. Понимаешь, никак не лезло в голову, И вдруг вспомнил.

— У эскимосов? — переспросила Сверчкова. — Кто тебе сказал, что эскимосы живут в чуме?

— А то где? В юрте, что ли?

— И не в юрте, а в иглу. Понимаешь? И-глу, ударение на и. Такая снежная хибарочка; купол с дыркой для дыма.

— Ну, пусть будет иглу, — нехотя согласился Вовка. — Сейчас мне не до «иглу», не до «шилу».

Вовка спрятал рогатку, запрокинул рюкзак за плечи и оглянулся на тропу, по которой он так недавно поднимался, не подозревая, что сзади, след в след, идет Сверчкова.

Галка последовала его примеру. Вовка увидел на ее левом боку… что вы думаете? — бинокль! Нет, это был, конечно, не знаменитый полевой, о котором уже давно мечтал Вовка, надеясь, что кто-нибудь догадается подарить его на именины. Это был простой, театральный. Но все-таки — бинокль!

Сверчкова, заметив чем заинтересовался Вовка, сняла с плеча державшийся на шпагате бинокль, подала мальчугану.

Вовка приставил окуляры к глазам и посмотрел вниз, на змеящуюся между скал тропу. В то же мгновение он отшатнулся, передал бинокль Галке, молча кивнул головой.

— Это они! — вскрикнула Сверчкова. — Нас хватились! Пойдем навстречу?

— Никогда! Хватит с меня. Все равно теперь выгонят из лагеря. А ты можешь идти. Будь здорова! Приветик!

— Постой! — схватила его за руку Сверчкова. — Я не брошу тебя, ведь я же отвечаю… Послушай. Давай. — Она пытливо посмотрела ему в глаза— Давай поклянемся, что будем вместе и не покинем друг друга! Вовка выпрямился, как только мог.

— Клянусь! — И добавил: — На один день — согласен.

— Давай поцелуемся! — неожиданно предложила Сверчкова. Вовка заметил, что голос ее дрожит.

— Зачем? — удивился он. — И потом это же неприятно — слюни…

— Все-таки давай, для верности, — сказала Галка все тем же дрожащим голосом. — И под салютом. Так лучше.

— Ладно, — махнул рукою Вовка, оглядываясь, будто здесь кто-нибудь мог спрятаться. — Раз ты так хочешь… Только завтра же ты меня оставляешь, а сама возвращаешься в «Кокташ».

— Хорошо.

Подняв правые руки, прикоснувшись пальцами ко лбу, они медленно приблизились друг к другу и, ткнувшись носами, быстро, словно могли вот-вот взорваться, поцеловались.

Галка с удивлением потрогала свои губы, отвернулась на какую-то секунду и облизала их.

Что же касается Вовки, то он, надо признаться, использовал тот же промежуток времени для того, чтобы легонько сплюнуть. И очень, очень хорошо, что этого не заметила Сверчкова! Иначе — и это вполне возможно — события развернулись бы совершенно по-иному.

Глава четвертая

В КОТОРОЙ НАШИ ГЕРОИ ИСПЫТЫВАЮТ СТРАХ, ИБО ПРОВАЛИВАЮТСЯ НЕИЗВЕСТНО КУДА

Можно было бы и не говорить, что ребята торопились, шагая по идущей вверх горной тропе. Но все же приходится это подчеркивать. Ибо именно спешка отнимала у них возможность внимательно приглядываться к местности и более чутко прислушиваться к звукам.

Прошло не менее часа, пока девочка согласилась, наконец, выполнить просьбу попутчика и, присев на траву возле горной тропы, принялась вынимать из своего рюкзака наиболее тяжелые вещи.

К удивлению Вовки, Сверчкова оказалась предусмотрительнее его. В рюкзак Тутарева перекочевали три жестяных банки консервов с рыбками на этикетках, около килограмма белых сухарей, один столовый ножик и две вилки из нержавеющей стали, две алюминиевые ложки, килограммовая пачка рафинада, две отвертки, карманный фонарик с тремя запасными батарейками и маленький стальной молоток.

В Галкином рюкзаке осталось самое легкое — полотенце, мыло в мыльнице, тюбик зубной пасты «Хлородонт», зубная щетка, крошечный мешочек с солью, шесть катушек разноцветных ниток, две иголки, пять коробков спичек, две ситцевые блузки, трусики, консервный ключ, какая-то небольшая коробочка, завернутая в носовой платок, и брошюра о цветоводстве.

— Тебе не будет тяжело? — спросила Сверчкова, когда Вовка взвалил на себя значительно разбухший рюкзак.

Вовка посмотрел на нее очень грустными глазами, но тут же улыбнулся.

— Я мог бы еще один такой понести, — сказал пошатываясь, и еле выдавил — Свободно!

— Послушай, Вовка, — вдруг изменила тему разговора Сверчкова, — почему у тебя глаза разного цвета?

Видно, этот вопрос интересовал Галку давно, и только теперь она осмелилась задать его Тутареву.

— Сам не пойму, — вздохнул мальчик. — Спрашивал у мамы, она ничего не могла сказать, а бабушка, та… — Он чмокнул губами и снова вздохнул.

— Ну, а бабушка?

— Бабушка? — нахмурился Вовка. — Бабушка сказала… «бог шельму метит». Она у нас вообще немного религиозная. Сама понимаешь, родилась-то еще в девятнадцатом веке, когда все в церковь ходили.

Теперь они шли намного медленнее — сказывалась усталость.

Было бы, пожалуй, бессердечно отнимать у читателя время описанием того, как герои, словно сговорившись, заявили о желании перекусить и тут же, опять-таки словно сговорившись, плюхнулись на траву и стали извлекать из рюкзаков съестные припасы. Ведь обычно на описание подобной процедуры уходит гораздо больше минут, нежели на самую процедуру, тем более что проголодавшиеся герои, как правило, едят гораздо быстрее, чем пишет позавтракавший автор.

Поэтому мы опускаем сцену уничтожения некоторой части продуктов Г. Сверчковой и В. Тутаревым и предупреждаем, что далеко не всякий раз, когда кто-нибудь из персонажей нашей повести захочет удовлетворить свой аппетит, мы тут же станем изображать эту не всегда изящную сцену. В конце концов, быть может, нам не очень хочется упоминать о том, что в момент поедания пищи Вовка издает звуки, именуемые чавканьем и строго осуждаемые на любом дипломатическом обеде, хотя Галка, наоборот, ест так, что даже сидящий с нею рядом человек может подумать, будто она только подносит ко рту пищу, после чего та непостижимым образом исчезает, как на иллюзионном представлении.

— Послушай, Тутарев, — сказала Галка, когда с едой было покончено, а рюкзаки взвалены на спины, — почему ты ешь, как дикарь?

— А ты видела, как едят дикари?

— Предполагаю. Доведется встретить Снежного человека — приглядись, как он ест. И сравни с собой.

Вовка решил перевести разговор на другую тему.

— Ты занимаешься радиоделом? — спросил он. — Нет. А ты?

— С третьего класса. Любой приемник разберу и соберу. Даже телевизор могу починить!

— Вы, мальчишки, способнее нас, — вздохнула Сверчкова.

— А как же иначе, — гордо произнес Вовка, обрадованный неожиданным признанием спутницы. — Мы же сильный пол!

— Только слабо учитесь, — усмехнулась Галка.

Так шли они, переговариваясь и подзадоривая друг друга, карабкаясь по тропинке, заваленной мелким щебнем, и осторожно спускаясь с осыпающихся круч, прыгая через сухие толстые ветки и кое-где попадавшиеся лужицы. Они успели вспомнить о том, каким скучным был сбор, посвященный уходу за ногтями, как по просьбе ребят приехавшая к ним в гости балерина трижды танцевала «Кубинскую партизанку», как однажды в плове оказался маленький соменок. Вспомнили они о легенде про Жестокий цветок, которую им рассказывал знаменитый альпинист Владимир Исидорович Карцев. Это была удивительная сказка о цветке, который приносил смерть любому, кто сорвет его, но который мог накормить целую толпу людей, если смельчак, принесший его с вершины горы, жертвовал своей жизнью.