Мертвец - Фриц Лейбер

Когда правда была обнаружена, Джона передали в руки компетентного психиатра, которому, наконец, удалось помочь ему справиться с проблемами. Проблемы эти оказались весьма обычными: чересчур заботливая и эмоционально требовательная мать, ревнивый и жесткий по натуре отец, смерть которого несколько лет назад вызвала у Джона чувство вины.

Как раз в то время, когда лечение у психиатра увенчалось полным успехом, я и узнал об этом случае благодаря Вельде. С семьей Фиарйнгов она подружилась, когда те стали нашими соседями, и часто ходила к ним в гости.

Когда он это сказал, я не удержался от искушения быстро взглянуть на Фиаринга, но не заметил на его лице ни следа неловкости или самодовольства. Я почувствовал себя сконфуженным.

- Однажды вечером Джон был у нас в гостях и упомянул о своей поразительной истории, связанной с воображаемыми болезнями. Вскоре я вытащил из него абсолютно все подробности. Мне в глаза сразу же бросилось нечто такое, что другие врачи упустили из виду или, даже если и заметили, то не поняли открывшихся перед ними возможностей. Передо мной находился человек, чье тело было фантастически послушно диктату его подсознания. Все люди до какой-то степени психосоматичны, если употреблять медицинскую терминологию - ну, вы знаете, psyche и soma - разум и тело. Но наш Джон был ярко выраженным психосоматиком. Одним из миллиона. Возможно, уникальным.

Вполне вероятно, причиной тому была какая-то редкая наследственная черта. Не думаю, что Джон рассердится, если я расскажу вам, что его мать сейчас ее поведение очень изменилось благодаря помощи психиатров - когда-то была исключительно истеричной и эмоционально неуравновешенной женщиной. У нее тоже бывали случаи надуманных заболеваний, хотя они, конечно, не протекали так ярко, как у Джона. Очень похожий характер имел и его отец.

- Это все верно, доктор Редфорд,- искренне заметил Фиаринг.

Макс кивнул:

- Очевидно, комбинация наследственных черт родителей вызвала у Джона более чем удвоенную чувствительность. Так же как хамелеон наследует способность менять окраску, что не свойственно другим животным, так и Джон унаследовал способность исключительного психосоматического контроля, который не свойственен другим людям - по крайней мере без особой психологической подготовки, о возможности которой я сейчас начинаю подумывать.

Все это зародилось во мне, когда я внимательнейшим образом выслушал историю Джона. Знаешь, я думаю, что Джон и Вельда поначалу даже были напуганы, когда я проявил к нему такой интерес.- Макс хмыкнул.- Но они даже представить себе не могли, на что я вышел. Здесь, прямо в моих руках, находился человек, у которого, попросту говоря, граница между атомами материи и разума была практически стерта, ведь и материя и разум в конечном счете являются эклектичными по своей природе. Разум подсознания нашего Джона великолепно контролировал частоту его сердцебиений и работу системы кровообращения. Подсознание могло наполнять его ткани жидкостью, вызывая мгновенную отечность, или, наоборот, мгновенно обезвоживать их, вызывая эффект полного истощения. Оно играло на его внутренних органах и железах, как на музыкальных инструментах, формируя течение любых жизненных процессов. Оно могло вызывать ужасные разлады, превращая Джона, например, в идиота, или в инвалида, или, представь - в акромегалическое чудовище с гигантскими кистями рук и головой, выросшими в результате нарушения функции гипофиза и активного роста соединительной ткани костей после начала созревания организма. С другой стороны, его подсознание могло держать все органы в отличной форме, превращая его в исключительно здорового человека, каким ты и видишь его сегодня.

Я посмотрел на Джона Фиаринга и понял, что мое первое впечатление о его прекрасном здоровье не вполне соответствовало истинному положению вещей. Дело было не в том, что он являл собой ясноглазого, атлетически сложенного молодого человека, дело было в гораздо большем - в чем-то непостижимом. Мне пришло в голову, что если о каком-то человеке и можно было сказать, что он "излучает здоровье" в буквальном смысле этой нелепой фразы, то этим человеком был Джон Фиаринг. Я знал, что это просто мое воображение, но мне казалось, что я даже вижу пульсирующую вокруг него золотистую ауру здоровья.

Его разум был так же отлично сбалансирован, как и тело. Он сидел в свободной красивой позе, обернутый в простыню. В нем не было ни намека на нервозность - абсолютно живой, но в каком-то смысле абсолютно невозмутимый человек.

Легко можно было представить такого мужчину в постели - естественным, уверенным в себе, без заминок и неуклюжести, без срыва ритма, без боязни тела, без вероломства разума, подводящего среднего невротика или, говоря другими словами, обычного человека. Внезапно меня поразила мысль, что Вельда должна любить Джона, что ни одна женщина не смогла бы избежать безрассудной любви к такому мужчине, хотя он и не звезда футбола, у него нет горы мышц и он гораздо более утончен.

И все же, несмотря на это, я чувствовал в Фиаринге что-то отталкивающее - возможно, потому, что он был слишком идеальным и четко функционирующим, как сияющая динамо-машина, например, или как чудесная картина, в которой нет ни капли уродства или дисгармонии, создающих индивидуальность. У большинства людей кроме того ощущается вечный конфликт между слабым и нерешительным тираном Разумом и упрямым, восстающим рабом Телом. У Фиаринга же этот конфликт, казалось, вообще отсутствовал. И это производило неприятное впечатление. В нем была какая-то скрытая твердость, создававшая впечатление нерушимости. Можно сказать, что из него получилось бы отвратительное привидение.

Конечно же, возможно, я воспринял его так оттого, что завидовал его осанке и телосложению. Или, быть может, ревновал, становясь на сторону Макса.

Но какими бы ни были источники моего отвращения, мне стало казаться, что Макс чувствует то же, что и я. И не потому, что Макс ослабил свое нежное, почти отеческое внимание к Джону, а потому, что он с большим усилием создавал его. Это неуклюжее "наш Джон", например. Не думаю, что он скрывал ревнивую ненависть, но, тем не менее, он все время честно боролся с внутренней антипатией.

Что касается Фиаринга, то он, казалось, пребывал в полном неведении относительно враждебных чувств со стороны Макса. Он вел себя совершенно открыто и дружелюбно.

В этой связи стало интересно: отдает ли себе Макс отчет в своих чувствах? Но все эти раздумья на заняли много времени. Я был поглощен рассказом Макса.

Макс склонился над столом. Его глаза за толстыми линзами очков возбужденно моргали, что производило довольно странное впечатление.