Убийство в прямом эфире - Мэри Кларк

— Поэтому я собираюсь улыбаться изо всех сил, пока лицо не заболит, — сказал Би Джей.

За пять минут до конца эфира на съемочную площадку «КИ ту Америка» выкатили большой, богато украшенный торт. Из аппаратной вышел исполнительный продюсер Лайнус Назарет и присоединился к остальному персоналу, также появившемуся перед камерами и толпившемуся вокруг Констанс Янг.

Когда разлили шампанское, свой бокал поднял Гарри Грейнджер.

— За Констанс. Спасибо за то, что терпела меня и заставляла каждое утро выглядеть лучше, чем я есть на самом деле. Удачи тебе на… — Гарри закашлялся, — на новом месте работы. Теперь, когда мы с тобой стали конкурентами, я не собираюсь рассказывать всем, где тебя можно найти.

Все на площадке засмеялись, и кто-то сказал:

— Как будто в нашем свободном мире остался еще кто-то, не знающий, куда уходит Констанс.

— Гарри должен испытывать громадное облегчение, что наконец избавился от нее, — буркнул себе под нос Би Джей, стоявший с краю. — Уж мне-то известно — сам такой.

— Ну, не знаю, Бидж, — шепнула в ответ Аннабель. — Будь поаккуратней в своих пожеланиях. Лорен Адамс тоже не подарок.

— Что-то не верится, будто может быть кто-то хуже, чем Констанс, — сказал Би Джей. — Она — самый страшный ночной кошмар любого оператора, постоянно придирается к тому, как ее показали, как осветили. В общем, настоящая стерва.

Аннабель болезненно вздрогнула.

— Прости, Аннабель. Все время забываю, что вы с ней подруги.

— Бывшие подруги, Бидж. Бывшие. Констанс уже совсем другой человек.

Когда по экрану поползли финальные титры и телевизионная аудитория уже не видела всего того, что происходит на съемочной площадке «КИ ту Америка», улыбки постепенно погасли, а Аннабель с Би Джеем — так же, как и все остальные, кому была дана команда выйти торжественно провожать Констанс, — развернулись и разошлись по своим рабочим местам.

Глава 3

Стюарт Уитакер поправил черную оправу очков, с болезненным чувством глядя в телевизор. Констанс была одета в зеленое — цвет предательства. Она, без сомнения, знала, что он будет наблюдать за ее прощальным выступлением сегодня утром, и не преминула ткнуть его носом в тот факт, что не собирается держать данное ему слово. Хуже того: на ней был амулет с единорогом в короне, чтобы его могла видеть многомиллионная аудитория.

Что она задумала? Неужели она пытается уничтожить его?

Стюарт резко выключил телевизор и, подойдя к окну, провел рукой по лысой голове. Он задумчиво посмотрел на здание «Крайслера» и другие многоквартирные дома в этом жилом комплексе. Человек с его достатком вполне мог бы позволить себе жить и в более престижном месте, но Стюарт предпочитал эту квартиру с двумя спальнями в Тюдор-сити, историческом районе центра Манхэттена. Ему нравилась «старинная» привлекательность этого уголка. Он представлял собой спокойное убежище от лихорадочной городской жизни, а архитектурный стиль, восходящий к временам династии английских королей Тюдоров, придавал всему этому особое очарование.

С крыши его дома смотрели вниз горгульи, драконы и прочие мифические существа. Фойе квартиры было украшено гобеленами и витражами. Экстерьеры соседних зданий отличались обстоятельной кирпичной кладкой и надписями на стенах. Здесь же находились частные парки, где в хорошую погоду он мог гулять, медитировать или просто сидеть и читать.

Впрочем, Констанс совсем не оценила очарования этого места. Она приезжала к нему только однажды. Тогда он сам приготовил дня нее что-то вроде средневекового ужина в своем представлении, щука с морковью и пастернаком, печеные яблоки и груши. Он пояснил ей, что в Средние века люди чтили рыбу за ее чистоту.

— И сказал Господь Адаму: «Проклята земля за тебя», — сказал Стюарт, цитируя Книгу Бытия. — Видишь, Констанс, в те времена люди считали, что рыба избежала адамова проклятья.

— Что ж, слава Богу, что мне не пришлось жить в то время, Стюарт, — скривилась Констанс, отодвигая от себя тарелку. — Прости. Я знаю, что ты старался, но это просто не для меня.

Стюарт помнил, как тогда взял ее руку и поднес к своим губам.

— Тебе абсолютно не за что извиняться, дорогая.

Он был совершенно без ума от нее и мог простить ей практически все, Она притягивала его к себе с того самого момента, когда он впервые увидел ее прошлой осенью, одетую в царственное голубое платье, председательствующей в качестве ведущей на благотворительном ужине. Несколько месяцев он поклонялся ей издалека, взяв себе за правило вставать каждое утро, чтобы увидеть ее в передаче «КИ ту Америка». В конце концов он набрался храбрости и решил позвонить ей в офис. Дозвониться оказалось проще, чем он ожидал. Он оставил ее ассистентке свои координаты, и через несколько часов Констанс уже сама связалась с ним. И только намного позже он признался себе, почему это произошло.

Для Стюарта эти несколько месяцев были восхитительны. И хотя ему очень хотелось чаще бывать с Констанс, но и без того он был благодарен ей за все то время, которое они провели вместе. У них было несколько ужинов при свечах в лучших ресторанах города, было несколько часов, когда он держал ее за руку в театре или во время поездок на такси через Центральный парк. Но до сих пор любимым занятием Стюарта была демонстрация Констанс его страсти к средневековому искусству и архитектуре.

Вторую половину дня они проводили просто гуляя, хотя наибольшим удовольствием для него было посещение залов и садов Клойстерса[3]. Он обожал показывать Констанс его невероятную коллекцию художественных сокровищ и бродить с ней по этому волшебному месту в верхнем Манхэттене с видом на реку Гудзон, в парке форта Трайон.

Констанс была благодарной слушательницей. Она живо интересовалась историей того, как сердце будущего музея создавалось из купленных во Франции средневековых монастырей и церквей, которые бережно, камень за камнем, витраж за витражом, статуя за статуей перевозились через Атлантику. Она была заворожена семью гобеленами с изображением охоты на единорога, которые висели в галерее, и с жадностью слушала его рассказы о символическом значении этого сказочного создания с одним рогом во лбу. Она восторгалась растениями, которые взращивались в монастырских садах: одни были предназначены для еды, другие — для медицинских целей, третьи — для колдовства. Она испытывала благоговейный трепет перед стоявшими в готической церкви каменными гробами с вырезанными на них барельефами рыцарей и аристократов. Именно после того, как они вместе осмотрели эти величественные захоронения, Стюарт объяснил ей принцип куртуазной любви.

— Идея заключалась в том, что дворянин будет посвящать свою жизнь любви к даме. Отношения строились на его восхищении дамой, которое побуждало рыцаря к совершению отважных поступков, чтобы быть достойным ее любви.

Что могло быть более отважным поступком, чем добыть для нее амулет, который король Артур подарил своей возлюбленной, Гиневре?

Украсть для Констанс вырезанного из слоновой кости единорога с золотой короной было поступком отважным, но, видимо, недостаточным. Он не добился ее любви. Он рисковал репутацией и пошел против своих принципов только для того, чтобы завоевать благосклонность дамы своего сердца. Но Констанс больше не благоволила к нему.

Он просил ее надевать амулет, только когда они находятся наедине, и она обещала это. Теперь же Констанс не только нарушила свое обещание, но и разбила ему сердце.

Глава 4

Сидя на заднем сиденье темно-синего седана, ехавшего по Уэст-сайд-хайвей, Элиза смотрела через окно на реку Гудзон. Она пыталась сконцентрироваться на предстоящем дне, но мысли все время возвращались к пикнику Дженни.

Насколько Элизе было известно. Дженни была единственным ребенком в их классе, который рос без отца. Среди родителей ее шестилетних одноклассников было несколько разведенных пар, но отцы там по-прежнему были живы и по-прежнему оставались частью мира своих детей. И все они будут на пикнике. В отличие от отца Дженни.

Элиза частенько напоминала себе, что нужно быть благодарной за все свои удачи, за все подарки судьбы, которые она получила, за все свои достижения. Тем не менее потеря Джона была чем-то таким, с чем она никак не могла смириться и по-настоящему справиться. У них с Дженни была хорошая жизнь, даже можно сказать замечательная, но все же в ней зиял огромный пробел. Элиза потеряла мужчину, которого любила, а Дженни вообще никогда не знала своего отца.

Элиза твердо решила дать Дженни нормальное воспитание, насколько это было возможно, и до сих пор ей это неплохо удавалось. Но теперь, когда Дженни пошла в школу, в ее жизни будет появляться все больше и больше разных выступлении, школьных спектаклей и спортивных игр, где своих детей аплодисментами будут поддерживать родители. И Дженни неминуемо предстоит все более остро ощущать, что ее отца с нею нет.