Союз сердец - Марша Ловелл

— Ты выглядишь настоящей красавицей. Иви благодарно ей улыбнулась, чувствуя, как теплеет на душе. За прошедшие недели Рита стала ей доброй подругой, и, если бы не ее здравый смысл и советы, она бы совсем сникла. Другая ее опора стояла рядом с Ритой. Хозяйством и порядком в доме управляла Эмилия, и делала это невесть сколько лет. Ее возраста не знал никто, шестьдесят пять было где-то близко к истине, хотя все в руках у нее так и кипело.

Появление в доме Иви она встретила холодком, пока та не дала понять, что не собирается быть бездельницей и обузой. С первого же дня Иви настояла, что сама будет убирать свою спальню и смежные комнаты и помогать ей по дому.

За годы отрочества у Иви набрался солидный опыт такой работы, и она не хотела бы сидеть и бить баклуши только потому, что беременна. Через неделю-другую Эмилия выступила в ее защиту, когда Георгос высказал свое весьма безапелляционное мнение, что Иви «в ее положении» не следует заниматься уборкой.

— Девочка беременна, но не больна! — запальчиво возразила Эмилия. — Когда я носила сына, то работала до тех пор, пока меня не повезли рожать. Поскольку девочка здорова, с ней ничего не случится. А чем, по-вашему, она должна заниматься? Сидеть и красить ногти целый день?

Иви вздрогнула от ее последнего вроде бы невинного замечания, Георгос застыл как оглушенный, хотя глаза его говорили о многом. Он бросил на Эмилию свирепый взгляд и вышел прочь, явно взбешенный. Скрытая торжествующая улыбка Эмилии заинтересовала Иви, хотя она и подозревала, что леди, холившая ногти, скорее всего бывшая жена Георгоса. Иначе почему он так взбесился?

Теперь, стоя бок о бок с ним перед чиновником, совершающим обряд, Иви поймала себя на том, что снова думает о его бывшей жене. О его первом браке она знала только то, что окончательный развод был получен совсем недавно. Была ли его жена красива? Любил ли он ее так, как она сама любила Леонидаса? А если да, то кто с кем развелся и почему?

Рита пару раз намекнула, что развод нанес ему глубокую рану, из чего следовало, что его вины здесь нет. Может, жена завела роман… Иви трудно было представить, чтобы женщина могла изменить Георгосу. Осмелилась бы. Она украдкой скользнула по нему взглядом: он стоял прямой, как корабельная мачта, квадратные плечи, квадратная челюсть… Ни малейшей слабины ни в теле, ни в лице… Иви понимала, что некоторых женщин привлекает именно такой тип сильных, молчаливых мужчин, но ее тянуло только к людям, наделенным способностью к пониманию и сочувствию.

Леонидас был сплошное понимание и сочувствие. Георгос называл старшего брата глупцом и мечтателем.

В груди у нее защемило, глаза предательски заблестели, и она изо всех сил постаралась собраться. Нельзя распускаться. Она прикусила нижнюю губу так, что боль прервала воспоминания, пальцы судорожно переплелись и сжались.

Большая ладонь Георгоса тепло легла поверх ее рук.

— Мы собрались здесь в этот чудесный сентябрьский день, — услышана она торжественный голос, — чтобы заключить брачный союз между Георгосом и Иви…

Он говорил и говорил, ей были ненавистны эти сентиментальные речи, ненавистно то, как держит ее пальца Георгос, ненавистен он сам. Рядом с ней должен был бы стоять не этот холодный бессердечный субъект, а Леонидас, с его любовью ко всему прекрасному, романтическому, чего он был лишен почти всю свою жизнь Правда, очень долго она этого не знала. Просветила ее Рита — не сам Леонидас, не Георгос, не Алис Павлиди, которую так потрясла скоротечная болезнь сына, что она впала в полубессознательное состояние. Именно Рита помогла ей многое понять. Первенец супругов Павлиди пошел не в отца, а унаследовал мягкую натуру матери, ее тягу к культуре и изящным искусствам. Подростком он хотел стать танцором, затем художником, но отец с презрением пресек эти увлечения сына как слишком женственные.

Как старший сын Леонидас должен был продолжить дело отца, но он возненавидел все, то относилось к недвижимости, управлению имуществом. Вначале он пытался соответствовать честолюбивым замыслам отца, так старался, что даже женился на дочери другого такого же туза. Детей у них не было, и эта неспособность произвести наследника только усилила дисгармонию его жизни.

И когда после смерти отца Леонидас оставил и семейную фирму, и свою неудавшуюся семейную жизнь, это не вызвало особого удивления. Как и то, что место отца занял Георгос и вскоре добился расцвета фирмы. Он походил на отца не только внешне, но и своей деловой хваткой, устремлениями.

Для фамильного бизнеса уход Леонидаса оказался благом, но не для Алис. Она просто заболела, гадая, где Леонидас и что делает. От него пришло единственное письмо со штемпелем Салоник, где он сообщал, что хочет жить своей жизнью и у него все нормально.

Георгос безуспешно пытался выяснить его местонахождение, не зная, что брат сменил фамилию. Прошло время, и Леонидас сам объявился, возобновил связь с семьей, но счастье тут же сменилось опустошительным горем, вызванным его внезапной болезнью и скорой смертью. Иви черпала некоторое утешение в том, что через пять месяцев сможет положить в руки Алис ребенка Леонидаса. Может быть, тогда эта женщина вновь оживет.

Толчок локтем под ребра вернул Иви к реальности.

— Скажи «да», — прошипел ей на ухо Георгос.

— Да-да, — выговорила она, заикаясь.

— Господи! — послышалось тихое восклицание сбоку от нее.

Георгос выпалил свое «да» словно вынес обвинительный вердикт. Настал момент, когда по ходу обряда прозвучал призыв ведущего:

— Можете поцеловать свою жену. Услышав его, Иви бросила на Георгоса тревожный взгляд.

Этого еще не хватало, но что делать? Присутствующие знали, что их брак — липа, знали все, кроме ведущего обряд. С тошнотворной улыбкой он объявил о том, что теперь они одно целое. Похоже, Георгоса тоже смутила необходимость традиционного поцелуя, но выхода не было — он повернул ее к себе лицом и наклонил голову.

Иви внутренне напряглась в ожидании холодного прикосновения его рта, но губы, прижавшиеся к ее губам, оказались неожиданно теплыми. Ресницы ее беспокойно затрепетали, губы слегка задрожали под его губами. Какую-то секунду он смотрел в ее изумленное лицо, что-то сверкнуло в его холодном взоре.

И тогда он поразил ее по-настоящему.

Он поцеловал ее еще раз.

2

Иви возмутилась. Да что он думает, навязывая ей второй поцелуй? Разве не ясно, что она вообще не желает, чтобы он ее целовал?

Но когда эти решительные губы вновь прижались к ее губам, поразительное открытие начисто смело ее возмущение: ей было очень приятно.