Александрийская поэзия - Грабарь-Пассек Мария Евгеньевна

На этой почве временно, но чрезвычайно пышно расцветает строительство зданий на средства монарха и могущественнейших лиц в государстве, имеющее целью прославить их; растет потребность в предметах искусств и роскоши, отчего все большего совершенства достигают различные отрасли ремесел — производство мебели, утвари, ювелирное и камнерезное, прядильное и ткацкое дело. Основание и развитие множества новых городов и поселений привлекает новых поселенцев и из местных жителей, и из все более беднеющей Греции.

Оборотной стороной этих новых общественных отношений является полное угасание общественных интересов; постепенно исчезает спаянность людей между собой на почве политической: каждый предоставлен самому себе, погружен в свои личные дела, преследует свои личные цели; круг его интересов замыкается областью материальной, моральной, семейной и интеллектуальной — если она для него имеет значение. Философские вопросы его не затрагивают, и главные философские школы этого времени — стоицизм и эпикуреизм — в основном посвящают себя советам относительно личной морали, доходя даже до полного отрицания общественной деятельности («живи незаметно» — тезис Эпикура). Еще меньше среднего человека интересуют вопросы религиозные: в «олимпийцев» уже, по-видимому, не верит никто, и они, как мы увидим дальше, обращаются в ходячие литературные образы, а их соперниками становятся новые боги, чьи культы — восточного характера и происхождения: Великая Мать Богов — Кибела, Сабасий, Серапис и даже египетские Осирис и особенно Исида. Зато широко распространяются суеверия — вера в приметы, гадания, — тоже влияние Востока.

Все эти процессы имеют огромное значение для интеллектуальной и художественной деятельности: рука об руку с расслоением на богатых и бедных идет расслоение на образованных и необразованных, на своеобразную «интеллигентную элиту», которая может творить сама и по существу, со знанием дела оценивать плоды чужого творчества, и на «толпу», которой предоставлено только смотреть и восхищаться тем, что ей предлагается. «Культурный» слой все более резко обособляется от широких масс населения, тем более что эти массы в основном иноязычны. Положение же представителей самого этого культурного слоя зависит от политической линии, симпатий и интеллектуального уровня того или иного монарха, хотя бы временно захватившего власть.

В этом отношении больше всех, если можно так выразиться, «повезло» Египту: обосновавшаяся в нем более чем на двести лет династия Птолемеев в лице первых своих представителей — Птолемея Лагида (334-283 гг. до н. э., последние два года с сыном-соправителем), Птолемея Филадельфа (285-247 гг. до н. э.) и Птолемея Эвергета (247-222 гг. до н. э.) — всячески заботилась не только о расширении и укреплении военной мощи Египта и его материальном обогащении; она радела и о повышении культуры, и об основании образовательных учреждений — в первую очередь о покупке и накоплении колоссального числа рукописей в знаменитой, основанной ими в Александрии библиотеке «Мусея» — и привлечении талантливых, хорошо образованных и усердных людей, которым был бы под силу невероятный труд разборки, каталогизации и внутренней критики этого почти безграничного материала; и такие люди нашлись: во главе Мусея один за другим сменялись крупные писатели, поэты и ученые, привлекавшие к себе таких же образованных и искусных помощников, и в стенах этой необъятной библиотеки зародилось немало новых отраслей науки: не говоря об успехах математических и естественных наук, Мусей стал первой колыбелью подлинно научной филологии, текстологии и истории литературы.

Менее громкую, по тоже немаловажную роль сыграли книгохранилища в Антиохии, быстро расцветшем в Сирии городе, основанном в 301-300 году до н. э. Селевком Никатором, и в Пергаме, где в 283 году до н. э. Филетер основал независимое государство, соперничавшее с птолемеевским Египтом в поощрении искусств, наук и литературы.

Всем этим начинаниям эпоха эллинизма и обязана своими блестящими успехами в области изобразительных искусств, художественных ремесел и — не в последнюю очередь — созданием немалого числа литературных жанров и произведений, сыгравших впоследствии большую роль в мировом литературном процессе и сохраняющих свое очарование вплоть до наших дней.

Каждое литературное произведение тем или иным способом свидетельствует о времени своего создания, о целях и приемах автора и тем самым о тенденциях и вкусах эпохи. Но на протяжении всего развития литературы, может быть, трудно найти век, который бы ярче отражал свои вкусы, чем период эллинизма. Даже дошедшая до нас ничтожная часть «александрийской» литературы говорит с нами в высшей степени ясно и выразительно, особенно если учитывать ту контрастность ее по отношению к литературе «классической», о которой мы уже говорили выше.

Эта контрастность сказывается в ряде основных структурных моментов литературного произведения: в его тематике, в его размерах и, может быть, наиболее разительно, в его языке и в его излюбленных литературных приемах. Если рассмотреть по порядку эти основные моменты, то на первый взгляд наименьшее «новаторство» бросится нам в глаза в области тематики: чисто мифологические сюжеты и мифологически-исторические темы в значительной степени остаются в силе и сохраняют свое значение, — мифы, касающиеся известнейших героев и группирующихся вокруг них циклов, встречаются у эллинистических поэтов не раз; но трактовка их уже иная: преимущественно избираются как материал для художественной обработки не главный, общеизвестный и много раз изложенный ход событий в их последовательности, а какой-нибудь один, иногда далеко не самый значительный и важный эпизод мифологического повествования, пли же какой-либо местный миф, вообще не заслуживший широкой известности; в особенности эта последняя черта характерна для полуисторических поэтических рассказов об основании и судьбах стран, областей, городов и о событиях в жизни отдельных родов и семейств. Писателей привлекает новое, неизвестное, еще никем не рассказанное и не воспетое.

В связи с изменившимся выбором материала меняется и форма и размер литературного произведения: разрушаются твердо установленные традиции связанности материала с формой стихотворного изложения: материал, как будто требующий эпического размера — дактилического гекзаметра, — может излагаться в элегических дистихах и даже в присущих драме ямбах; значительно сокращаются размеры даже чисто повествовательных стихотворений, эпизоды сжимаются до минимума, быстро сменяются один другим, причем переходы могут быть необычны и неожиданны. Но наиболее крутые изменения переживает лексика литературного произведения и приемы его оформления; лексический запас обогащается и развивается в двух противоположных направлениях — во-первых, в сторону использования народно-разговорного языка; возможно, поэты заимствуют его из неизвестных нам богатых запасов песенного или сказочного фольклора; во-вторых, эти поэты, в равной мере являющиеся учеными, на базе детального изучения множества произведений прошлых веков, — которые представлялись им уже давно-давно минувшими, — вводят в свою лексику устаревшие слова и обороты, часто уже вовсе непонятные их современникам — так называемые «глоссы». Одни поэты предпочитают первый путь, другие второй, третьи — создают причудливый конгломерат той и другой лексики; но для всех поэтов этого периода язык служит материалом для экспериментов. Столь же прихотливо пользуются они излюбленными приемами поэтов классических: редко и не слишком оригинально применяют они сравнения и избегают общеизвестных стабильных эпитетов, чем даже чисто эпические их поэмы резко отличаются от гомеровского образна. Зато метафора, доходящая иногда до полной загадочности, пышно расцветает в их стихотворениях; чтобы сильнее поразить читателя, некоторые поэты изощряются в так называемых «фигурных стихотворениях», в которых расположение стихов образует определенный рисунок — «секиры», «яйца», «свирели», «крыльев»; для их прочтения необходимо знать «ключ», то есть в каком порядке следует читать отдельные стихи, иначе может получиться бессмыслица.