Искатели необычайных автографов - В Левшин

Мате последовал его примеру.

- Итак, - скомандовал он, - полный вперед! Курс - одиннадцатый век. Средний Восток и Средняя Азия.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Два Хайяма

НЕБОЛЬШОЙ ХАДЖ2 В ИСТОРИЮ

- Все на свете из чего-нибудь да сделано. Карандаш, например, - это немного дерева и чуть-чуть графита. Или ореховый торт. Это чуть-чуть толченых сухарей, много толченых орехов и очень много крема. Но если вам вздумается объяснить, что такое восточный базар, забудьте такие слова, как "чуть-чуть" или "много". Они вам не понадобятся! Потому что восточный базар - это море. Море людей и море вещей. Море живности и море съестного. Море красок, море запахов, море звуков...

Так разглагольствовал Фило, пробираясь вслед за Мате сквозь пеструю галдящую толпу обширного городского торжища.

Мате поморщился. Уж эти филологи! Их хлебом не корми - дай поговорить красиво.

- Про хлеб - это вы правильно! - благодушно согласился Фило, пожирая глазами лотки, заваленные аппетитной снедью. - Кормиться хлебом, когда кругом такая пропасть вкусных вещей?! Смешно, смешно и в третий раз смешно.

- Кому смешно, а кому грустно, - сварливо заметил Мате. - Одиннадцатый век на исходе: тысяча девяносто второй год! А мы только и делаем, что таскаемся по базарам. У меня от этих базаров так мелькает в глазах, что я не в состоянии отличить один город от другого. Где мы, например, сейчас?

- В Исфахане, разумеется.

Мате недоверчиво огляделся.

- А не в Самарканде?

Фило посмотрел на него укоризненно: можно ли быть таким беспамятным? В Самарканде они уже были! И в Бухаре были, и в Нишапуре, и в Мерве...

- Да, - усмехнулся Мате, - городов здесь хватает. Вот Хайямов что-то не видно.

- За двумя Хайямами погонишься - ни одного не поймаешь! - сострил Фило.

- В особенности если искать их на базаре.

- Э, не скажите! Восточный базар - это вам не Палашевский рынок в Москве! Думаете, сюда идут только затем, чтобы продать или купить? Ничуть не бывало. Восточный базар - это, если хотите знать, целый комбинат бытового, да и не только бытового, обслуживания. Тут вам и поликлиника, и аптека, и банк, и цирк, и художественный салон, и лавка поэтов, и дом ученых, и клуб деловых встреч... Здесь вам вправят вывихнутый сустав, отворят кровь, вырвут зуб, снабдят целебными травами. Здесь вас побреют, здесь вам удалят мозоль. Здесь вы услышите неторопливую беседу бородатых мудрецов, посмеетесь метким шуткам местного острослова. Здесь вы можете отдохнуть, сыграть партию в шахматы или в нарды. Здесь вас ублажат музыкой и усладят стихами. Здесь вы увидите факира, глотающего огонь и отточенные клинки. Здесь перед вами выступят акробаты, складывающиеся наподобие перочинного ножа...

Фило перевел дух и продолжал:

- Но это не все. Средневековый восточный базар заменяет населению и радио, и телевидение, и правительственную газету. Здесь оглашаются указы, обсуждаются все городские новости, все дворцовые происшествия. На базаре, наконец, встречаются торговые люди чуть не со всех концов света!

- Так уж и со всех! - засомневался Мате.

- Конечно. Не забывайте, что конец одиннадцатого века - время наивысшего расцвета сельджукской империи...

- Постойте, - перебил Мате, - сельджуки, если не ошибаюсь, - это тюрки...

- Вот-вот. Одно из тюркских племен, которое постепенно вытеснило с территории Ирана господствовавших здесь арабов. Владычество сельджуков распространяется на огромное пространство: от Китая до Средиземного моря, от Кавказа до Йемена. Можете себе представить, какая оживленная здесь идет торговля! В ней участвует целая торговая армия. И все ее разноплеменное, разноязыкое воинство встречается прежде всего где? На базарах. В этом смысле восточный базар, пожалуй, напоминает хаджж...

Мате потер лоб. Хаджж... Насколько он помнит, это паломничество...

- Паломничество в Мекку, - быстро подсказал Фило. - В Мекке родился пророк Мухаммед3, и, по обычаю, каждый состоятельный мусульманин обязан хоть раз в жизни совершить хаджж.

Мате недоуменно поднял брови.

- Но при чем тут все-таки базар? Что у него общего с ходжением... то есть с хождением по святым местам?

- Только то, что на пути в Мекку, так же как на базарах, собирались мусульмане, рассеянные по всему миру. Здесь происходили дорожные встречи, завязывались знакомства, возникали новые торговые связи. Тут обменивались самыми разнообразными сведениями, в том числе научными, узнавали о новых книгах... Кроме того, для паломников, совершающих хаджж, составлялось что-то вроде путевых справочников. Конечно, поначалу они были очень несовершенны, но, кроме чисто служебных сведений, в них содержались описания встречающихся на пути местностей и народов. Описания эти становились все подробнее, постепенно приобретая самостоятельное значение, и в конце концов привели к возникновению нового литературного жанра. Благодаря им появилась на свет обширная географическая литература...

- Диалектика! - вздохнул Мате. - Хаджж, как обычай религиозный, явление бесспорно отрицательное. А вот поди ж ты...

- Да, - засмеялся Фило, - как говаривал Козьма Прутков4, и терпентин на что-нибудь полезен...

Мате внезапно остановился и с интересом уставился на проходившего мимо человека в высокой шапке.

- Взгляните-ка, Фило, вот так колпак!

- Парфянский, - мгновенно определил тот. - Помните, у Пушкина? "Узнаю коней ретивых по их выжженным таврам, узнаю парфян кичливых по высоким клобукам..." Кстати, знаете вы, что Хорасан - родина наших Хайямов - был в древности центром Парфянского государства?

- К сожалению, нет, - сказал Мате. - Зато наверняка знаю, что судьба свела меня с человеком сведущим и умным.

- Взаимно, взаимно, - любезно ответствовал Фило. - У Хайяма есть на этот счет прекрасные стихи. Хотите послушать?

"Ну, попался!" - подумал Мате, но отказаться все-таки не посмел (не та была минута!), только спросил опасливо:

- А они длинные?

- Побойтесь Бога! - застонал Фило, прижимая пальцы к вискам. По-моему, даже грудные младенцы знают, что Хайям писал четверостишия. Между прочим, по-персидски "четверостишие" - "рубай".

Мате обреченно вздохнул, рубай так рубай. Не в том суть. Главное, что стихи, как он понял, о преимуществе дружбы с умным человеком. Фило сказал, что так оно и есть, и прочитал внятно и с выражением:

Водясь с глупцом, не оберешься срама.

А потому послушайся Хайяма:

Яд, мудрецом предложенный, прими,

Брать от глупца не стоит и бальзама.

Ну как?

Мате растерялся. Он с изумлением заметил, что четверостишие очень ему понравилось, но сознаться в этом не желал из упрямства. К счастью, упрямства в нем было все-таки меньше, чем прямоты.

- Поразительно! - произнес он после недолгой борьбы с самим собой. Какая краткость и какая точность! Это напоминает изящную математическую формулу.

С его стороны это была высшая похвала, но Фило она озадачила: формула - и вдруг изящная? Мате, наверное, шутит...

- А вы, разумеется, считаете, что изящным может быть только произведение искусства, - напустился на него Мате, к которому сразу вернулась вся его язвительность. - Где вам понять, что и формула может быть многословной и краткой, неуклюжей и отточенной, путаной и прозрачной, тяжеловесной и воздушной! Где вам знать, что есть формулы стройные, а есть хромые, совсем как стихи; мелкие и глубокие - как мысли; узкие и всеобъемлющие - как духовный кругозор... Клянусь решетом Эратосфена, формулой можно выразить все! Да, да, все, и по-разному. И пожалуйста, не возражайте! Иначе вы заставите меня пожалеть о том, что я назвал вас умным человеком.

Но Фило не собирался возражать. Он вдруг закрыл глаза и стал медленно поводить носом из стороны в сторону.

- В чем дело? - спросил Мате довольно резко.

- Разве вы не знаете, что при закрытых глазах обостряется обоняние?

- В первый раз слышу.

- А вы зажмурьтесь. Чувствуете? О боги, какое благоухание! Интересно, чем это пахнет?

- Прозрейте и посмотрите направо, - насмешливо посоветовал Мате.

Фило посмотрел и замер: в нескольких шагах от него на низкой жаровне лежала стопка румяных маслянистых лепешек. Рядом на корточках восседал их владелец и привычным голосом выпевал:

- А вот лепешки, сдобные лепешки! С пылу, с жару, по дирхему5 за пару!

- Есть у нас дирхем, Мате?

Тот подбросил на ладони несколько полтинников выпуска 1965 года.

Фило нетерпеливо облизнул губы.

- Что же делать?

- Обменять полтинники на дирхемы, что же еще? Где-то была тут лавчонка менялы...

ВЕЗДЕСУЩАЯ МАТЕМАТИКА

Сгорбленный кривоглазый старик в полосатом тюрбане и засаленном халате долго вертел между скрюченными пальцами незнакомые монеты.

- Испанские? - спросил он наконец, сверля диковинных чужеземцев единственным, неестественно выпученным глазом.

Мате отрицательно покачал головой.

- Венецейские?

- Российские, - сказал Мате, уверенный, что меняла ни за что не захочет сознаться в своем невежестве.