Таинственные и удивительные истории, произошедшие с жителями старой Москвы, рассказанные очевидцами и пересказанные их домочадцами - Людмила Романова

Павел Иванович, в ту же минуту судорожно отдернул руки. Отошел от приятеля на два шага, как бы в обиде, потом резко повернулся, и Иван Иванович пришел еще в больший ужас от облика Павла Ивановича, который теперь не только посинел, а почернел! И фигура его еще внушительнее стала, как будто раздулась, малость!!

– Ха, ха, ха, – засмеялся он злорадно, глядя на Ивана Ивановича, каким– то ехидным взглядом, и хлопая в ладоши. Догадался!!!! Ну что ж! Ты всегда был хитрым, всю жизнь исподтишка действовал. Могила тебя исправит! Но я уж подожду, по-дружески, торопить не буду. Я ведь как лучше хотел, сюрприз так сказать…

И… исчез!

А Иван Иванович, вдруг почувствовал, что стоит он в жиже болота по пояс. А вокруг ночь и тьма, хоть глаз выколи!

В душе у него все сжалось и мгновенно опустилось куда-то вниз. В животе защекотало. Он очень ярко представил, что сейчас, чьи-то цепкие руки, да не чьи, а именно Павла Ивановича схватят его в этой темной воде, и потащат в низ. Одновременно он почувствовал всеми клетками своего тела опасность, исходящую из каждой точки пространства, окружающего его. Ведь вокруг была такая темнота, что в ней могли скрываться сотни таких рук, которые так же готовы были вцепиться в него со всех сторон своими цепкими холодными крючками пальцев и ….утопить!

А!!! – завопил Иван Иванович, и, задирая ноги, за которые цеплялась тина, в три прыжка оказался на берегу.

– Свят, свят, свят, – забормотал Иван Иванович, судорожно выбираясь на берег. Отче наш….-запричитал он молитву. – Да куда я забрел– то? Да как я сюда попал– то? Да кто ж это бы-ыл!?

Его тело еще содрогалось от страха, когда он карабкался по крутому берегу, а ноги скользили, срываясь с мокрых кочек. Он хватался за траву, попавшие ветки кустов и полз, полз вверх, ощущая холодный шлепок сзади. Наконец он понял, что стоит на твердой почве на краю поля. Оглядевшись, и не найдя ничего опасного, он немного успокоился, потому что заметил, что уже светает. И в этом сером утре он теперь различал очертания деревьев, травы, колосьев пшеницы.

Иван Иванович посмотрел вдаль и увидел деревню, с серыми домиками. К тому же небо над их крышами из серого становилось слегка бирюзовым, и длинные перламутровые облака уже плыли по нему. Тонкий слой розового наметился на самом горизонте и с каждым шагом к деревне, небо становилось все светлее, светлее…. И вот уж и солнце вышло, и настало утро!

Иван Иванович не дошел, а добежал, насколько ему позволял его возраст, до околицы деревни, и совсем уж обрадовался, увидев женщину, идущую ему навстречу с коромыслом и ведрами на нем.

– Хозяюшка, хозяюшка! – проговорил срывающимся голосом, переходящим то на шепот, то на петушиный крик Иван Иванович.

– Тебе чего? – спросила хозяйка, женщина лет сорока, остановившись, при виде странного человека.

– Ой, бабонька, – обрадовался Иван Иванович, услышав милый женский голос. Да гдей – то я? Чего– то не пойму. Где Москва то?

– Да вон там город, верст двадцать будет, – махнула женщина рукой в сторону леса…

– Двадцать! – свистнул Иван Иванович…

– Да ты чего мужик, заблудился что – ли? Али лихо, какое с тобой случилось? Вон весь в мурашках! И в тине! Не иначе как в наши болота забрел! Заходи в дом, – махнула она рукой в сторону крайнего домика. – Печка уже затоплена. Сейчас воды принесу, чаю попьем, согреешься.

– А муженек то твой не грозный, а то выставит меня. Незваный гость, как говорят, хуже татарина. Может, я здесь, на дровах посижу, а от чайку не откажусь. Спасибо скажу, если горячим чайком попоишь.

Иван Иванович еще был не совсем в себе, разговаривая с женщиной, он дрожал не то от холода, не то от страха, и боязливо– настороженно озирался по сторонам. Но, увидев плетень, подсолнухи, растущие рядом с ним, кур, гуляющих по лужайке, рыжую кошку, сидящую на бревнах и дымок из трубы, приободрился. А уж крик петуха его совсем привел в хорошее расположение духа. С криком петуха, как все знают, нечистая сила спать уходит.

– Вдова я, тихо сказала женщина. Сама себе хозяйка. Так что заходи, не стесняйся.

– Вот спасибо тебе, милая. Вот спасибо! Уж со вчерашнего дня, чаю то не пил, – промолвил он, вдруг заметив, что хозяйка– то очень даже хороша. И румяная и полненькая, как его бывшая женушка.

– А как ваше место называется? – спросил Иван Иванович, распрямив спину, и приосанившись, стараясь все-таки понять, куда его занесло.

– Деревня Омуты, – ответила женщина, с интересом глядя на Ивана Ивановича…

– Омуты?! Так это ж! – Иван Иванович, хотел, было, обернуться назад, и убедиться еще раз, что никто за ним не гонится. Здесь ведь недавно мой приятель Павел Иванович утоп. Может, слышали?

– Слыхали, как же. Это зять соседки, что через дом от меня живет. Хороший был человек. Меня все сосватать хотел. Говорил, у него приятель вдовый есть. Так теперь не сосватает. Около года с того дня прошло…

– Точно, почти что год… – снова задумался Иван Иванович, не зная раскрыться ему этой женщине или промолчать, придумав другую историю. И тут он почувствовал, что по месту, на котором должны были быть штаны, вдруг прошелся утренний ветерок, и как– то прохладно так прошелся! Он посмотрел на свои руки и понял, что стоит без штанов! Они висят у него на руке, как у официанта из трактира полотенце.

– А спереди?!

Слава Богу, спереди был его родной рабочий фартук.

Худо и добро

Часть первая

В старые времена, когда по Москве еще ездили извозчики, на улице Солянке стоял дом, в котором хозяин Попов Петр Васильевич сдавал квартиры жильцам. В общем-то, это была обычная московская улица. Извилистая, шумная, с лавками, трактирами, почтой и другими городскими заведениями. Но какая жизнь кипела на ней, какие симпатичные барышни стучали каблучками по мостовой, и какие там истории происходили! Что ни дом, то история, что ни человек, то судьба!

Дом, о котором пойдет рассказ, стоял на самом конце улицы, ближе к реке Яузе. Прекрасное это было место. Да и можно сказать центр Москвы– матушки. Чего там?! Варварка, Китай город, а там уж и старые стены Кремля и Александровский сад.

Дом был двухэтажным и разделен аркой на две половины. С другим таким же домом он образовывал прекрасный дворик, в котором росли золотые шары и масса бальзаминов. Рядом, через двор, была церковь Петра и Павла, и звон ее колоколов врывался прямо в окна жильцов этого дома, и звучал так благостно, что на сердце делалось легче, и хотелось творить разные добрые дела. Хотя, по правде сказать, в то время церквей в Москве было много, и уж если пойдет звон, то слышно его было со всех сторон.

Павел Васильевич, занимал с семьей половину дома, а вторую сдавал жильцам. Это давало ему приличный доход, и пока что думать о черном дне не приходилось. Год назад, в Москву, к брату из Бронниц приехала сестра Дарья Васильевна, со своим мужем Григорием Павловичем, поближе к сыну, который устроился служить в ведомство при железной дороге. Его дела тоже шли хорошо. А так как племянник уже был женат и имел троих детей, он, конечно же, мечтал купить себе собственный дом. И покупка дома была не за горами. А пока он жил в доме родителей жены, на Тверской – Ямской.