Первая встреча - Юрий Сафронов

— А Щехс все еще летит! Хорошо. Посмотрим, что будет дальше.

И вдруг интерес к сообщениям Щехса резко усилился. Это произошло в тот момент, когда космический корабль подлетел достаточно близко к Солнцу и смог различить своими приборами, что загадочное излучение на самом деле идет не от самой оранжевой звезды, а от вращавшейся вокруг нее планеты.

Лтецане были взволнованы. "Неужели радиоволны посылают разумные существа?" — спрашивали они друг друга. Все с нетерпением ждали новых сообщений. Они поступали регулярно, и все больше и больше разжигали страсти.

"Вокруг звезды Б-62/1602 вращается девять планет. Источником радиоизлучения является третья из них", — сообщал Щехс.

"Третья планета имеет огромный естественный спутник", — узнали вскоре лтецане.

"Я попал в радиационный пояс планеты. Расстояние до поверхности 80 тысяч километров. Вокруг меня — элементарные частицы малых энергий", — передал Щехс через несколько суток, оказавшись во внешнем радиационном поясе Земли.

С приближением к поверхности планеты количество сообщений росло, словно лавина. Все сто пятнадцать передающих каналов Щехса были загружены до предела. Передачи велись непрерывно. Щехс вышел на круговую околоземную орбиту и уже совсем с малой высоты, с каких-нибудь двух сотен километров внимательно рассматривал поверхность планеты в электронные телескопы. Изображение кодировалось и тут же передавалось на Лтец. Но там его получали не в тот же миг, а с большим опозданием. Планета была так далеко от Земли, что даже лучу света нужны были годы, чтобы добраться до нее.

Лтецане видели на своих экранах телеприемников и слышали по радио передачи, которые Щехс вел четыре с лишним года назад по земному летоисчислению. Они видели те события, которые происходили давным-давно.

Пространство разделявшее во времени мыслящие существа, создавало непреодолимую преграду для мгновенной реакции, делало практически невозможным управление роботом с родной планеты. Временной барьер ограничивал возможности мыслящих существ.

На Лтеце было громадное здание с красивым прозрачным куполом, которое знал каждый лтецанин. Это был Центральный Зал управления космическими полетами. Сюда поступали все сведения о космических кораблях, запущенные с планеты. Также, здесь обрабатывали сообщения, которые поступали от Щехса. Отсюда информация направлялась в огромные кубы электронной памяти, которые хранятся глубоко под поверхностью планеты в специальных подвалах, где она записывалась навсегда. В Центральном Зале были помещения, где стояли приборы наблюдения, анализирующая аппаратура — технические глаза и уши лтецан огромной чувствительности, которыми они прислушивались к голосу космоса и всматривались в его бескрайние дали.

Почти ровно двадцать пять лет назад здесь, в Центральном Зале, велись жаркие споры. Специальная комиссия обсуждала программу исследований, которую нужно было запрограммировать для Щехса. Этой программой определялись будущие действия Щехса в различных ситуациях.

В то время здесь столкнулись две группы ученых. Одну из них возглавлял высокий преклонного возраста мужчина с энергичным волевым лицом, громким голосом и уверенными движениями. Это был известный астроном Гон. Он был противником гипотезы населенной планеты. Отгадку тайны звезды Б-62/1602 он искал в неизвестной реакции, в неизвестных ядерных превращениях на ее поверхности. За него стояла большая группа ученых. Они настаивали на том, чтобы в память Щехса было заложена программа, нацеленная преимущественно на изучение свойств самой звезды.

— Щехс должен приблизиться к Б-62/1602 настолько, насколько это возможно, — говорил Гон. — Главная цель исследований — ядерные превращения. Все ячейки памяти должны быть заполнены информацией об известных нам ядерные реакциях. Щехс должен в течение короткого времени обнаружить новую реакцию и сообщить о ней на Лтец. После полного расхода топлива Щехс упадет на Б-62/1602 и сгорит. На этом его миссия заканчивается. Что же касается гипотезы коллеги Чадаза об искусственном происхождении радиосигналов, то… — он сделал выразительную паузу, улыбнулся, словно призывая аудиторию посочувствовать ему и понять, как трудно подобрать слова в такой смешной ситуации, что сложилась с этим Чадазом, и закончил: — … то надо поблагодарить его за смелость научной гипотезы и на этом ограничиться. Невозможно тратить драгоценные ячейки памяти Щехса, на каждую гипотезу.

Чадаз во всем был полной противоположностью Гона, если не считать такого же пожилого возраста и такой же славы. Он был среднего роста, с обычным очень спокойным лицом, с ровным, даже немного монотонным голосом, со сдержанными, на первый взгляд, даже робкими движениями. Те, кто был с ним знаком ближе, прекрасно знали, что за этой скромной внешностью скрывается настоящий ученый — педантичный и уравновешенный, очень пунктуальный и добросовестный, с огромной эрудицией и с большой силой воли. Знал это и Гон. Ему неоднократно приходилось быть оппонентом Чадаза. Теперь Гон нетерпеливо ждал его ответа на свое выступление. За Чадаза стояли горой астробиологи, астрогеологи и астропалеонтологи.

Чадаз медленно поднялся со своего места и, глядя в глаза Гона, очень спокойно сказал своим обычным тихим голосом, который заставлял всех напрягать слух и зрение и соблюдать тишину, чтобы услышать:

— Я согласен с коллегой Гоном. Действительно, не стоит тратить драгоценных ячеек памяти Щехса на каждую гипотезу.

Глаза Гона загорелись радостным огнем. "Неужели он действительно уступает Щехса? Что-то не похоже на Чадаза. Возможно, ловушка?" Радость Гона была преждевременной. Чадаз перевел взгляд на председателя заседания и так же спокойно продолжал:

— Именно поэтому я мог бы предложить сейчас не отводить на гипотезу Гона ни одной ячейки памяти Щехса. Его гипотеза о неизвестной ядерной реакции на поверхности Б-62/1602 обоснована еще меньше, чем наша. Вероятность обнаружения новой реакции на Б-62/1602 в несколько раз меньше, чем вероятность обнаружения жизни на одной из ее планет. Но я не предлагаю использовать Щехса только для наших исследований. Одну пятую часть ячеек памяти наша группа может уступить группе Гона. Все же вероятность открытия новой реакции не равна нулю, хотя и очень близка к нему. Мы определяем это.

Если бы Гону публично дали пощечину, он обиделся бы меньше.

— Это не научный разговор! — гневно закричал он.

— Не я его начал, — невозмутимо ответил Чадаз, не усиливая голоса.

Слова Чадаза, сказанные спокойным тихим голосом, производили на аудиторию более сильное впечатление, чем гневные возгласы вспыльчивого Гона.