Недреманое око - Генри Каттнер

Процесс, который смотрел Сэм Клэй, был довольно скучным. Один человек убил другого. Адвокат утверждал, что убийство совершено неумышленно и что в данном случае можно доказать лишь нарушение личной неприкосновенности или, в худшем случае, преступную небрежность, причем эту последнюю следует признать высшей силой, а факт, что обвиняемый наследовал состояние покойного, вложенное в марсианскую нефть, ничего не меняет. Защита ссылалась на временную невменяемость.

Обвинитель представил записи, показывающие, что произошло перед убийством. Жертва и вправду не скончалась от удара, а была лишь оглушена. Однако произошло это на пустынном пляже, и когда начался прилив...

"Высшая сила", -- твердил адвокат.

Потом экран показал обвиняемого, который за несколько дней до преступления просматривал в газете график приливов и отливов. Кроме того, он загодя посетил место преступления и спросил какого-то прохожего, много ли народу бывает на пляже. "Где там, -- ответил тот, -- как зайдет солнце, никого тут не бывает. Слишком холодно становится. Вам я тоже не советую здесь сидеть. Вечером слишком холодно для купания".

Одна сторона защищала принцип actus non facit reum, nisi mens rea (действие не означает вины, если не было преступного намерения), вторая -acta exteriora indicant interiora secreta (намерение следует оценивать по поступку). Основные принципы римского права продолжали действовать, правда, лишь до определенного предела. Прошлое каждого человека оставалось неприкосновенным при условии -- здесь-то и была зацепка, -- что человек этот обладал несомненными гражданскими правами. Но гражданин, обвиненный в тяжелом преступлении, автоматически терял свои права до тех пор, пока не будет установлена его невиновность.

Кроме того, во время процесса нельзя было представлять улики, полученные с помощью исследования прошлого, если не было доказано, что они прямо связаны с преступлением. Каждый гражданин имея право защищаться от заглядывания в его личную жизнь и терял его только в случае обвинения в серьезном преступлении. Но даже тогда полученные доказательства можно было использовать лишь в связи с конкретным обвинением. Разумеется, существовали всевозможные крючки, но теоретически никому не грозило подглядывание, пока он не нарушал закона.

Сейчас обвиняемый стоит перед судом, и его прошлое было скрупулезно изучено. Прокурор представил снимок энергичной блондинки, которая его шантажировала, и это определило мотив и приговор -- виновен. Обвиняемого увели в слезах. Клэй встал и вышел из здания суда. Выглядел он задумчивым.

И верно, он размышлял. Клэй пришел к выводу, что есть лишь один способ убить Вандермана и избежать наказания. Он не мог утаить ни самого поступка, ни ведущих к нему действий, не мог скрыть ни одного слова, сказанного или написанного им. Скрыть он мог только свои мысли. Если он не хочет выдать себя, убийство нужно совершить так, чтобы поступок выглядел оправданным. А это означало, что начиная с этого дня ему придется затирать за собой следы.

"Итак, -- решил Клэй, -- ясно одно: дела обстояли бы гораздо лучше, если бы я терял на смерти Вандермана, а не приобретал. Нужно как-то это устроить. Однако нельзя забывать, что в настоящий момент у меня есть очевидный мотив. Во-первых, он отбил у меня Би, во-вторых, избил меня.

Значит, нужно обставить все так, чтобы казалось, будто Вандерман оказал мне услугу.

Я должен найти возможность лучше узнать Вандермана, и это должен быть нормальный, логичный, не вызывающий подозрений способ. Скажем, личная секретарша или что-нибудь в этом роде. Око еще в будущем, но оно смотрит на меня...

Я должен помнить об этом. ОНО СМОТРИТ НА МЕНЯ И СЕЙЧАС!

Ну ладно... Это естественно, что в такой ситуации я думаю об убийстве, этого я не могу и не должен скрывать. Постепенно я откажусь от этого намерения, но к тому времени..."

Он усмехнулся.

Выходя из дома, чтобы купить оружие, он чувствовал себя неуверенно, словно ясновидящее Око из будущего могло вызвать полицию, просто моргнув. Однако их разделял барьер времени, который могли преодолеть только естественные процессы. К тому же Око следило за ним с самого рождения, и сейчас он собирался бросить ему вызов -- ведь оно не умело читать мысли.

Клэй купил револьвер и подкараулил Вандермана в темной улочке Но сначала сознательно упился. Достаточно, чтобы удовлетворить Око.

-- Тебе лучше? -- спросил Вандерман, подливая ему кофе.

Клэй закрыл лицо руками.

-- Это безумие, -- произнес он. -- Я, наверное, спятил. Лучше в-вызови полицию.

-- Забудем об этом. Ты был пьян, вот и все. А я... ну что ж...

-- Я грозил тебе револьвером... хотел тебя убить... а ты привел меня домой и...

-- Но ты же не воспользовался револьвером, Клэй. Не забывай об этом. Ты не убийца. Это все я виноват -- зря обошелся с тобой так резко, -- ответил Вандерман. Даже в свете обычной янтарной лампы он походил на Ричарда Львиное Сердце.

-- Я ни на что не годен. Каждый раз, когда я пытаюсь что-нибудь сделать, приходит кто-то вроде тебя и делает это лучше. Я просто размазня.

-- Клэй, не нужно так говорить. Ты сейчас не в себе, и этим все объясняется. Послушай, ты еще встанешь на ноги, уж я об этом позабочусь. Завтра же этим и займемся. А сейчас пей кофе.

-- Знаешь, ты отличный парень, -- сказал Клэй.

"Этот прекраснодушный идиот проглотил крючок с наживкой, -- думал Клэй, -- погружаясь в сон. Прекрасно. Вот я и начал манипулировать Оком. Более того, я уже начал мстить Вандерману. Дай человеку оказать тебе услугу, и он сразу станет твоим другом. Но Вандерман сделает для меня еще больше. В сущности, прежде чем я с ним покончу, у меня будут все основания желать, чтобы он оставался в живых.

Все доказательства, видимые невооруженным Оком".

По-видимому, до этих пор Клэй не использовал своих талантов в полной мере: уж больно искусно он воплощал свой убийственный план. И хитро. Ему наконец-то явился случай развернуть свои способности, а кроме того, он обзавелся покровителем. Именно эту роль играл Вандерман -- вероятно, его мучила совесть из-за Би. Вандерман не мог позволить, чтобы на него пала хотя бы тень подозрения в недостойном поступке. Сильный и беспощадный по своей природе, он пытался убедить себя в том, что ему не чужды человеческие чувства. Впрочем, его сентиментальность никогда не переходила границы, за которой становилась невыгодной, а Клэй достаточно хорошо понимал это, чтобы не перегибать палку.

Однако сознание, что живешь под бдительным надзором неусыпного Ока, не проходит бесследно. Когда месяцем позже Клэй вошел в вестибюль Пятого Здания, он чувствовал, как свет, отраженный от его тела, безвозвратно исчезает в полированных ониксовых стенах, фиксируясь там, как на фотопластинке, чтобы дожидаться машину, которая однажды освободит его. Потом, сидя в кресле спирального лифта, который быстро поднимался между стенами, он воочию видел, как стены эти поглощают его изображение, завладевают им, как в тех страшных сказках, которые он помнил с детства...