Большая нефть - Елена Толстая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В этот патетический момент на экране замелькали бессвязные геометрические фигуры, черные и белые, а затем мертвенный лунный свет проектора озарил лица сидящих в первом ряду.
— Егор, чего там у тебя? — крикнули из темного зала.
— Обрыв, вот чего, — пробурчал киномеханик. — Да я быстренько, Андрей Иванович…
Для склеивания пленки у него под рукой имелось все необходимое — планшетка с особым зажимом и клей, и даже спичка, чтобы клей намазывать. Но до конца хроники оставалось совсем немного, и большинство зрителей решили не дожидаться окончания длительной процедуры. Тем более что Егор начал с того, что намертво приклеил к пленке собственные пальцы.
— А ну тебя! — махнул рукой буровой мастер Андрей Иванович Векавищев. — Сто лет тут будешь возиться. Идем, Макар Степанович, это надолго.
Дорошин поднялся с табурета.
— Ладно, пойдем. Тем более самое главное уже показали.
— Что? — с подозрением прищурился Векавищев.
— Тебя — вот что! — засмеялся Дорошин. — Остальное — так, прилагательное.
— А я, значит, существительное, — сказал Векавищев. — А Буров у нас, получается, тогда кто? Глагол?
Они вышли наружу Под сапогами захрустела подмерзшая сырая глина. Напротив культбудки стояла грузовая машина и перед ней на перевернутых ящиках, накрытых газетой, — пачки книг. Две девушки зябко пританцовывали рядом, ветер дергал их шелковые цветные платочки.
Векавищев покосился на них и сразу отвел глаза. Не то чтобы они его смущали, но… И посоветоваться, в общем, не с кем — мужики сразу смеяться начнут и такого насоветуют. Нет уж, лучше не надо.
Векавищев про себя знал, что он — мужчина не слишком, что называется, видный. Обыкновенное русское лицо, нос картошкой, русая масть, ничего выдающегося. Вот Буров — это да, это красавец-мужчина. Когда Галина Бурова для супруга своего в «Военторге» прорезиненный плащ покупала, она, говорят, пришла и прямо так и сказала: «Дайте мне, — говорит, — плащ». Там спрашивают, мол, какой размер. Она отвечает: «Мне для буровика, понимаете?» А продавщица, баба, видать, опытная, и не такого наслушалась, Галину и спрашивает: «У вас, — спрашивает, — какой буровик, двухстворчатый или трехстворчатый?»
Ну так про Андрея Ивановича Векавищева и не скажешь. Не двухстворчатый он и тем более не трехстворчатый. Одинарный, «ухватиться не за что», как выражается комендант Дора Семеновна. Бороду вот отпустил хемингуэевскую, как на той фотокарточке писателя, что стоит в библиотеке на полке с зарубежной литературой. Крупной вязки свитер под горло и эта самая героическая борода, которая, как считают, помогает рыбу ловить и охотиться на африканского льва.
Ну так вот, о библиотеке. Почему, интересно, работают в библиотеках всегда молодые привлекательные женщины со сложной судьбой? Взять эту Машу. Тридцати еще нет, самое большее — лет двадцать пять. Хорошенькая — как киноартистка. Темные волосы в косе, брови — атлас, а улыбка грустная. Приехала в Сибирь за мужем, а муж… Вон курит за углом и в Машину сторону не глядит так старательно, что даже неловко делается. Ну и правильно, в общем, что они разошлись, не пара он такой девушке. А она молодец. Даже виду не показывает.
Только вот Андрея Ивановича зачем-то смущать взялась. Встретится с ним глазами, вспыхнет — отведет взор, а потом опять украдкой на него поглядывает. Нет, Машенька. Поищи-ка себе кого-нибудь более подходящего. Помоложе, поуживчивей. Без разных там вредных привычек. Вроде привычки переезжать с места на место в поисках — где потруднее.
Дорошин в своих ботинках бодро хрустел по смерзшейся дороге. Парторг еще не отошел от разговоров с начальством.
— Доволен, Андрей? Хроникой-то?
— Так а что? — рассеянно ответил Векавищев. — Конечно доволен, молодец, что привез.
— А ты ведь не верил, что привезу.
— Не верил?
— Нет.
— Не помню…
— Андрей, — помолчав, снова заговорил Дорошин, — ты это, знаешь… Начальство торопит. Первая нефть — вот как нужна! Позарез! — Он неловко чикнул себя ладонью по горлу.
Векавищев криво пожал плечами. Одними просьбами да заклинаниями нефти не добудешь. Если нефть есть, она пойдет. Если нет нефти — все бесполезно.
Они подошли к вагончику бурового мастера, где Дорошин оставил несколько свертков, прежде чем идти смотреть кино в будку. Сейчас он вытащил эти свертки, предъявил.
— Гляди лучше, Андрей, привез тебе новую наглядную агитацию.
Андрей Иванович поглядел. Красивая агитация. Буквы красные и белые, картинки в три краски нарисованы.
— Ну ты прямо как Николашка во время Первой мировой, — брякнул Андрей Иванович. — Знамена на передовую шлешь!..
Дорошин аж в лице переменился. Схватил Векавищева за рукав, притянул к себе, зашептал сквозь зубы:
— Да ты чего? Ты чего, Андрей? Ты соображаешь? Будь на моем месте сейчас Михеев, уже завтра донос ушел бы… — Он потыкал указательным пальцем в небо. — На самый верх!..
Векавищев с доброй насмешкой смотрел на парторга. Всем хорош Макар Степанович, но перестраховщик — таких еще поискать! А все потому, что не может забыть времен, когда начинал на партийной работе. И времена-то, между прочим, не такие уж далекие. Тогда за неосторожное слово можно было уехать очень далеко и очень надолго… Впрочем, даже Дорошин постепенно оттаивает. Но очень постепенно.
— Ну при чем тут Николашка, знамена? — с мягкой укоризной повторил Макар Степанович. — Тебе, может быть, голые стены в бытовке нравятся? Бери да благодари.
— Я благодарю, благодарю, Макар, но от твоих плакатов нефть все равно не появится. Ты-то хоть понимаешь, что добыча нефти — не производство спичек и карандашей? И мне техника нужна, техника!.. Стройматериалы!.. А не плакаты твои!.. Дай сюда!
Он непоследовательно выхватил у Дорошина листы, скатал их в трубку.
— Давно бы так, — сказал Макар Степанович, тревожно следя за старым другом. Не нравилось парторгу, как глядит Векавищев. Как будто червяк его точит. И никому про этого червяка знать не следует.
Вот, положим, Ваня Листов — счастливый человек. Приказали ему: надо бурить! Идет и бурит. И твердо верит, что нефть пойдет. Почему? Потому что так сказали старшие товарищи.
А Векавищев — сомневается. Самым тайным, самым дальним уголком души, куда никому ходу нет. От самого себя скрывает.
Если и вторая скважина окажется сухая…
— Добился ты, Макар, своего, — с досадой бросил Векавищев.
— А чего я добился? — удивленно развел руками Макар Степанович.
— Того. Испортил настроение в праздник.
— Кто, я? — потрясенно переспросил Дорошин.
— А кто? — в упор уставился на него Векавищев. — «Первая нефть вот так нужна!» — Он постучал себя по горлу ребром ладони с такой силой, что поперхнулся и закашлялся. — Ну тебя совсем! Ты зачем сюда приехал? Праздничный концерт проводить? Вот иди и проводи!
С этими словами он скрылся в бытовке.
Дорошин читал Векавищева как книгу и даже обижаться не стал. Понимал: у мастера очень неспокойно на сердце.
Ладно. Перекипит. На концерт все равно придет. Артисты приехали — аж из областной филармонии.
Несколько часов тряслись на грузовике, потом грелись чаем с бутербродами, а самый главный, который у них за руководителя, — и чем покрепче. Скоро выступать начнут. По слухам, солистка там одна есть, Марченко, — женщина нечеловеческой красоты. Дорошин видел их всех, включая и «нечеловечески прекрасную» Марченко, одетыми в ватники и закутанными в платки, поэтому сказать что-то положительное на сей счет пока что не мог.
Он направился к библиотекаршам.
Смуглая красавица Маша встретила его ясной, спокойной улыбкой. А вторая — ее помощница, Вера Царева — так и завертелась перед ним, точно балованная дочка.
— Ой, здрасьте, Макар Степаныч. Может, книжечку возьмете?
Глазами так и стреляет. Смешная. У этой все незатейливо: закончила школу, живет в Междуреченске с братом Глебом и младшей сестренкой (родители не то померли, не то сидят давно и прочно). Год после школы Вера болталась без всякого толку, торжественно грозилась поступать в Сельхозакадемию, даже уезжала вроде бы документы подавать, но потом вернулась и ни про какую Сельхозакадемию больше не заговаривала. Пробовала работать в продуктовом магазине, да быстро уволилась без объяснения причин. Глеб ходил потом, улаживал какие-то дела и бил морду одному местному парню, который в том же магазине временно трудился в качестве грузчика.
Маша, постарше, поспокойней, поопытней, взяла Веру под свое крыло. Работа в библиотеке тихая, хотя и пыльная. В смысле — пыли много. Сиднем сидеть и ждать, пока буровики сами собой потянутся к знаниям, естественно, было не по-комсомольски, поэтому Маша с Верой организовывали выезды на буровые, прямо в бригады. Предлагали новинки советской литературы, вели разъяснительную работу насчет классического наследия. «Что ты в школе читал — про то забудь, — убедительным тоном ворковала Вера, всучивая суровому буровику растрепанного Шекспира. — Ты новыми глазами на это погляди. Я сама как перечитала про Печорина — ой, что со мной было!.. Прямо полночи не спала, все думала. В школе-то мы совсем глупые были».