У императора - Василий Немирович-Данченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я рад буду вас видеть у себя, молодой человек…
Флигель-адъютант насмешливо улыбался, отмечая у себя в памяти эту перемену.
— Я рад буду вас видеть у себя!
И все рады были видеть его у себя, все решительно. Растерянный и смущённый, Амед только повёртывался во все стороны, не зная, что ему делать, кого благодарить, как отвечать на все эти сладкие слова и приветствия. Мир вдруг оказался таким прекрасным, таким чудным, и люди в нём такими добрыми, великодушными.
Флигель-адъютант подошёл к нему как и все…
— Позволите познакомиться, прапорщик, с вами? Вас я уже знаю, — я князь Каменский. Вы не удивляйтесь этой перемене. Поживёте здесь, — сами поймёте, как всё у нас меняется быстро. Вот что, у вас есть родные или друзья в Петербурге?
— Нет, никого.
— Ну, так я сменюсь через два часа. Моя квартира и я сам — к вашим услугам. Я сейчас прикажу вас отвезти ко мне. Пожалуйста, не отказывайтесь. Поеду на Кавказ, — вы меня также примете! Не в гостинице же вам останавливаться.
Они горячо пожали руки друг другу.
Амед, выходя, чувствовал, что его несут какие-то крылья.
Сны, старые, казавшиеся такими несбыточными, — исполнялись.
И такой яркой, ясной, и светлой была вся жизнь впереди…
А туман на петербургских улицах делался ещё гуще, тяжелее. И всё кругом уходило в неприветливые, серые и холодные потёмки.
Наивный горец, обо всём судивший по наружности, за этим блистательным показом, за пышною декорацией силы и власти, не мог, разумеется, разглядеть страшных недугов, которыми была поражена приниженная, крепостная, безмолвствовавшая Россия. Не ему, сыну полурабского Востока, было ужасаться язв, покрывавших её громадное тело, разгадать её невыносимые страдания. Севастополь и освободительная эпоха Александра II оказывались ещё далеки.
1902
