Фырка. 58- ая грань - Андрей Акшин

– Водопровод? – Медовая упорно продолжала слышать неизвестно откуда берущиеся звуки и слова. – Водопровод у нас в доме от одного насоса, а в саду и в бане – от другого.

– Водопровод не нужен, – не резко, а как-то даже и участливо откликнулся горбун.

– Был-был колодец, был, – зачастил анчутка. – Мне батюшка мой говаривал, што завалило его, забутило синим камнем. А камень-то, раз, под землю-то и ушёл. А иде точно, я не знаю.

– Ага, имеется водица-то, – старик обрадовался. – Я её найду. А ты пойди в дом, женщина. Послушай, может хранитель чего и скажет.

Медовая послушалась и ушла в дом, отметив про себя, что горбатый старик легко переходит с фольклорного говора на довольно правильный и грамотный выговор. Остальные, оставшиеся в саду, кто прячась, а кто и выпячиваясь, принялись наблюдать, как гыолог будет искать живую воду.

А он не спешил. Убрал в чемоданчик люльку, из него же достал комок серебра, размял его пальцами, словно глину и положил получившуюся пластинку под плоскую шапочку. И принялся прохаживаться по саду. Молча, полузакрыв пречёрные глаза. Какое-то время ничего не происходило, ходил и ходил, и вдруг… горб на спине старика начал перемещаться! Медленно пополз влево. И чего вроде уж ей-то удивляться, но Фырка вытаращила глазки, да и вообще, выскочила из кисточки хвоста. Старик укорачивал шаг, пока не начал семенить, а горб всё полз и, наконец, седая коса уже лежала на нём. А затем изогнулась, перемахнула через плечо и образовала острый угол с вогнутой грудью горбуна. Старик широко распахнул свои пречёрные глаза, посмотрел, куда указывает кончик косы и громко произнёс: «Здесь!»

– Тебе обязательно покурить?! – недоумевала привычка серебристая.

– Не тяни чёрта за хвост! – возмутились сестричка золотистая. Фырка на всякий случай свой хвостик спрятала. За ветку. А сама – за яблоню.

Деревниш ничего не ответил, он сосал пустой мундштук, неизвестно откуда попавший в длинные зубы, покрытые табачным налётом. Старик был сосредоточен. Старик? Фырка не отводила от него взгляда. И правильно делала. Чертовке, даже чертовке, такого видеть ещё не доводилось.

Первыми обернулись седые волосы горбуна. Коса исчезла, а серебро седины перетекло в золото кудрей, тюбетейка-шапочка же исчезла. Распрямились грудь и спина, и пропал горб. Лицо стало медным и непроницаемым. Огромный богатырь в пластинчатых сверкающих доспехах стоял под грушей. Рука в железной рукавице коснулась чемоданчика, но глядь, а это уже не чемоданчик, но кованный медью сундучок с процветшим вилообразным крестом на крышке. И посох – уже не посох. Двуручный меч с широченным лезвием и с рукояткой-вороном. Богатырь коротко крикнул трубным гласом и вонзил переливчатую булатную сталь в землю. По самую тулью! Лязгнуло и заскрежетало. Земля исторгла, изрыгла синий камень, да так, что Фырка едва увернулась! Раздался звенящий шорох, и из шурфа ударила невеликая струя. Отвлекла внимание от витязя и несколько мгновений на него никто не смотрел.

– Женщина! – Громко закричал старик-горбун, утирая мокрое лицо рукавом халата. – Неси кувшин!

Медовая выскочила из дома и Фырка подумала, что женщина обязательно споткнётся о синий камень, но тот мелькнул ветхим надгробием и рассыпался прахом.

Она бежала за живой водой, которая убьёт её прежнюю любовь. Медовая сама писала книги и знала, что слова, поражающие воображение, всегда приходят предчувствием. Чужие слова, тоже. Слова бились в её памяти, давно прочитанные слова Пера Лагерквиста в жутко-роскошном «Карлике»: «Любовь смертна. И когда она умирает, то начинает разлагаться, и гнить, и может образовать почву для новой любви. Мёртвая любовь живёт тогда своей невидимой жизнью в живой, и, в сущности, у любви нет смерти».

У любви нет, а у людей – есть.

Фырка смотрела на струю воды, стекавшую по щеке пепельноволосого, и кошачьи зрачки её глаз сужало ревностью, рождением опередившей страсть. Золотые глаза мужчины закрыты веками, кто знает, может и веками, – время не всем одинаково… Так, с закрытыми глазами, он и заговорил.

Пора! Настала пора седлатьМохнатых якутских коней.Пора. Настала пора доставатьАлмазов якутских из-под земель.Алмазы горстями насыпать пораОвсом и зерном для еленьих коней.Вспомнить! Вспомнить пришла пора,Что кони всегда быстрее камней!

Медовая застыла каменным изваянием. Фырка – колеблющимся миражом.

Ветер с востока мчал вчера,А с неба камень – осколок звёзд.Сбора камней настала пораИ способ его совсем не прост.Бьёт копытом мохнатый коньВ синеватый якутский наст,Там грудой лежат алмазы с ладонь,Земля своих никогда не предаст!

Фырка выглянула в опустевший сад. Пустое небо, ни облачка. Ни золотого, ни серебряного…

Земля поможет, земля спасёт,Даже, если она мать-сыра.Мохнатый конь седока несёт —Пора, настала пора!Способ не прост, способ хитёр,Ведь надо сойти с коняИ хлынет в тебя блеска напор,И алчность пожрёт тебя!

Мужчина открыл золотые глаза. Женщина подалась к нему, склонилась. А Фырка спряталась за полуоткрытой ставней.

Камень алмаз, он же, камень-горюч,Камень – души замок.Свободой вопрос – заветный ключ,Какой в алмазах прок?

Пора! Пора вернуться к конямИ крепко держаться в седле.И мчаться, коня за шею обняв,А камни алмазы оставить земле.

Исчез старик-горбун. А на воротах в сад, повторяя порядковый номер, алмазной пылью горела цифра 57.

Тёплая земля ткала воздух, отправляя ввысь, где холодное небо раскрашивало его синевой. Две тучи, чёрными очками, спрятали солнце. Фырка, прислушивающаяся к фырканью автомобиля на улице, вздрогнула и с тоской посмотрела на анчутку. Да-а… Фырка была слишком юна, чтобы понимать, что события развивались слишком быстро.

Медовая положила ладонь на твёрдую грудь пепельноволосого, а он накрыл своей её тонкие пальцы. И так они молчали и смотрели друг другу в глаза, смотрели, забыв о времени, и золотой пунктир сливался, образуя всё более прочную нить, ту самую жилу сердца, которую искали колбяги-алхимики, и прочнее которой нет ничего на свете. А уже густел вечер, густел тихим звоном уходящих солнечных лучей, громыхнул железом автомобиль, и в сад вошёл мужчина. Хозяин.

– Она не ждёт тебя! – крикнула ему в спину Фырка. – Совсем не ждёт!

– Я не ждала тебя, – встретила мужа Медовая.

Ай-яй, это старая-престарая история. Когда маленькая девочка уходит в загадочный и такой на вид незлой лес. Девочка упрямая и не хочет проверенной судьбы, к которой ведёт истоптанная дорожка. Не хочет девочка вот этого: малышка поит из ложечки куклу, женщина – мужчину, старуха – больного старика. А девочка хочет сказки. А в доме так шумно! И одиночество становится мечтой. Сказкой. Но вот странность, – чем дальше девочка уходила в лес, тем гуще лес становился, и всё теснее жались к ней деревья, вначале тонкие, а затем уже и кряжи. И получалось, что мечта – это встретить среди каменеющих столбов живую человеческую душу. Свою сказку.

– Я не ждала тебя, – сказала мужу Медовая.

«Она повторяет, или у меня глюки?» – думал муж, не отводя взора от пепельноволосого. Острое жало пружинистой стали уже лизнуло его по пояснице, и жгучая боль устремилась к груди, и закружила-закружила, улучая миг для решающего удара. В сердце, прямо в сердце!

О, эта извечная спутница любви, неразделённой любви, брошенной в одиночестве любви, – смерть. Она является маленькой точкой, коли смотреть ей в лицо, и тонкой, очень тонкой иглой, если извернуться и выхватить взором сбоку. Является тогда, когда любящий понимает, что любовь его уже одинока. А может, она одинока изначально… И в тот миг, когда приходит это понимание, смерть любви начинает расти и расти, пока из иглы не превращается в копьё со страшным рубящим наконечником. Наконец концов! Наконец-то наконечник готов разрубить одинокую грудь и изранить то, за чем она и пришла, вечная спутница любви, её смерть. А раны от копья глубоки! И израненная душа прощается с любовью. Два пути у одинокой души: остаться жить без любви, в незаживающих рубцах, или уйти, захватив своего палача. Умереть.

Мужчина, муж и хозяин сада, стоял и смотрел пустыми очами, а округ – пустота. Пепельноволосый прикрыл золотые глаза, Медовая же встала между мужем и путником, заслоняя собой лежащего. Тишина. И в ней-то Фырка услышала слабый отзвук скрежета, да, чертовка знала – так звучат шаги бсов, демонов убийства. Она испугалась. Ой, как она испугалась! Не за себя. За хранителя 58-ой грани.

– Я возьму кое-что необходимое, – сказал чужим голосом мужчина, голосом уже смертельно раненой души. Женщина ничего не ответила, словно и не слышала своего мужа. Она опять склонилась над пепельноволосым. Она беспокоилась о нём.

Юрий Маркович зашагал деревянными ногами по деревянными плахам пола, туда, в дальний чулан. А скрежет нарастал! Уже и лязгнуло. И Фырка помчалась за мужчиной.