Шаг до страсти - Эвелин Энтони

Она проснулась в кромешной темноте; светящиеся стрелки показывали два часа ночи.

В соседнем бунгало находился мужчина, он не спал. Он увидел, как в темных окнах справа вспыхнул свет и больше не погас; темноту между домиками прорезал желтый луч. Он уже не пытался читать, спасаясь от бессонницы, и вышел на террасу посидеть и покурить. С улицы доносились какие-то звуки: всего в двадцати ярдах от бунгало о берег разбивался прибой, а с деревьев, обступивших песчаную береговую линию, шел негромкий настойчивый стрекот. Можно было подумать, что это какая-нибудь птичка. Однако он узнал характерный стрекот цикад, но, кроме того, различил и прозаический гул кондиционеров. Ему не удавалось заснуть вот уже вторую ночь. Сон всегда ускользает от того, кто его добивается. Всю жизнь он страдал периодами бессонницы, которые приходили без всякого предупреждения и вне всякой связи со стрессом; просто он вдруг обнаруживал, что не в состоянии заснуть в течение нескольких суток. Так же внезапно бессонный цикл прекращался. Он уже приучил себя спокойно воспринимать такие случаи и не прибегать к снотворному.

Прежде ему не доводилось бывать в Вест-Индии. Вдруг привлекла идея выбрать место, которое описывается как капиталистический рай, возникший благодаря поту черных пролетариев, — такой уж у него был иронический склад ума. Этот выбор, конечно же, приведет в негодование товарищей, получающих удовольствие от критиканства. Он любил подбрасывать яблоко раздора своим врагам, а потом тихо удалялся, предоставив им драться. Он сидел в темноте, курил и ждал, уставившись неподвижным взором в поблескивающие осколочки звезд на небесах. Люди исследовали бесконечность космоса и доказали, что он конечен, они проникли в глубь Вселенной и обнаружили, что на звездах ничего нет. Огромная белая Луна лишилась невинности под башмаком космонавта. Вероятно, Луна уже никогда не будет прежней. Ничто не остается неизменным. Все меняется.

Те, у кого хватает ума, приветствуют перемены и держат голову над водой, чтобы плыть по течению.

Другие сопротивляются, пытаясь остановить прогресс. В этом было не меньше правды, потому что нельзя не признать горчайшую иронию того факта, что дети революционных перемен превратились в самых махровых реакционеров. Рутинеров. Вот куда поворачивало течение, и он чувствовал его направление, хотя на поверхности еще ничего не было заметно, но новое движение времени набирало силу. Он мог бы захватить с собой женщину, но ему никого не хотелось иметь под боком. К тридцати девяти его тело устало так же, как и его изнывающий по сну мозг. Соседнее бунгало пустовало, и до тех пор, пока не зажегся свет, он и не думал, что там кто-то появился. Он услышал какое-то движение — у него был великолепный слух. Он слышал, как кто-то ходил по домику, вот открылась и закрылась дверь. Вспыхнул фонарь, и терраса стала желтой. Раздвинулись двери, появилась женщина и шагнула к перилам; она задержалась у них на мгновение, чтобы, облокотившись, посмотреть на черноту моря, по которому пробежала сужающаяся к горизонту дрожащая лунная дорожка. У женщины была стройная фигура с юными линиями, волосы ниспадали до плеч. Лица не было видно. Он сидел не двигаясь в темноте и смотрел, спрятав огонек сигареты в ладони. Она повернулась и ушла в дом. Он огорчился. Когда знаешь, что в это же время кто-то совсем рядом тоже не спит, чувство одиночества от бессонницы становится менее острым.

Потом он услышал, как хлопнула дверь ее бунгало, и с удивлением подумал, что она вышла на воздух. Через несколько минут раздался всплеск. Ну да. Она отправилась в бассейн.

В глубине патио над закрытым баром желтела лампочка. Совершенно бесполезная. В небе висела огромная белая луна в окружении звезд. Посмотрев вверх, Джуди перебрала в уме все пришедшие на ум словесные клише. Луна походила на жемчужину, звезды — на алмазы, пальмы мерно раскачивались, цикады тянули свою нескончаемую песнь. Все это кажется избитым и не похожим на правду, пока не увидишь своими собственными глазами. А после этого уже невозможно описывать увиденное словами, которые стерлись от употребления. Она прыгнула в бассейн и принялась плавать взад-вперед, лениво двигая руками и ногами, занятая игрой в метафоры и придумывая, как бы еще описать эту ночь...

— Добр вечэр. Чудн вечэр. — Тот же самый странный акцент, несколько менее заметный, чем у шофера, но несомненный. Она повернулась и увидела стоявшего у края бассейна мужчину. На голове у него была матерчатая шапочка, и он снял ее.

— Добрый вечер, — сказала Джуди. — Вы ночной сторож?

— Да, мэм.

— Я остановилась здесь, — пояснила она. — Не могу заснуть. Так красиво и тепло.

— Да, мэм, — произнес сторож. — Очень даже тепло. — Он снова надел кепочку, поприветствовал ее взмахом фонарика и ушел. Джуди продолжала плавать.

Мужчина из соседнего бунгало тихонько обошел выступ здания, откуда он мог незамеченным наблюдать за фигурой, скользившей в освещенной воде. Он стоял, наблюдая за ней, пока она не вылезла из бассейна, а потом стал смотреть, как она в желтом свете фонаря высушила ноги и протерла тело полотенцем. Она молода. У нее хорошенькое лицо. Он вернулся и вошел к себе в бунгало до того, как она появилась на дорожке. В гостиной у него стояла бутылка виски. Приобретенная в Америке привычка. Он предпочитал виски водке. Нашлись бы люди, заявившие, что с этого-то и начинается разложение. Он улыбнулся своим мыслям, налил полстакана и вернулся на террасу. Свет в соседнем бунгало погас.

В специально оборудованной темной комнате в подвальном помещении Советского посольства в номере 1125 по Шестнадцатой улице Вашингтона, округ Колумбия, проявляли и увеличивали микрофильмы. Процесс занимал некоторое время, и за ним наблюдали два сотрудника посольства. Пленка содержала тридцать страниц машинописи формата в одну шестнадцатую, на некоторых имелись приписки от руки, на увеличенных снимках оказались заметными сделанные прописными буквами заголовки, некоторые письма были из Госдепартамента, другие — из Британского посольства, несколько документов — копиями меморандумов из Белого дома. Тот из двоих сотрудников, что был пониже ростом и постарше, склонился над ванночками с проявителем и прочитал несколько предложений, проступивших на уже проявленных снимках.

— Прекрасно, — сказал он. — Еще один чрезвычайно важный документ.

Второй был его младшим помощником, армейским лейтенантом, официально числившимся атташе посольства. Он стоял очень низко на служебной лестнице и отступал от старшего начальника на три шага.

— Товарищ генерал, это будет скопировано и приобщено к папке с документами Синего.