Страсть и тьма - Александра Айви

Стикс рассмеялся, потом, снова нахмурившись, проговорил:

— Мы отклоняемся от сути дела.

— А в чем, собственно, суть?

— Скажи, а с какой целью мы здесь, Цезарь? Ведь тут, насколько я могу судить, собрались самые обычные людские особи. Правда, с некоторым вкраплением демонов и фей.

— Да, верно. — Цезарь, прищурившись, посмотрел на гостей. — Но тебе не кажется, что фей здесь слишком много?

— Они ведь всегда слетаются на запах денег.

— Да, возможно, — кивнул Цезарь. — Но я думаю…

— Все, довольно! — в раздражении перебил вампир. — Имей в виду, я повешу тебя на стропилах этого отеля, если ты сейчас же не скажешь мне, зачем мы пришли сюда — в это отвратительное скопище похоти и алчности.

Цезарь невольно вздохнул. Пока Стикс был просто раздражен, но если он по-настоящему разозлится… О, тогда можно было ждать серьезных неприятностей.

Стараясь держать себя в руках, Цезарь проговорил:

— Мне поручено следить за потенциальным членом Комиссии.

— Потенциальным? — Стикс насторожился. — Неужели нашли… нового оракула?

Удивление старого вампира было понятно. За последние десять тысячелетий было обнаружено менее десятка оракулов.

— Продолжай, — пробурчал Стикс.

— Это женщина, и ее появление предсказали почти двести лет назад, но члены Комиссии держали в тайне эти сведения.

— Почему?

— Она еще очень молода. Ей только предстоит развить свои способности. Оракулы решили, что необходимо подождать, пока она не созреет.

— Ну что ж, это разумно, — согласился Стикс. — Молодая леди, еще не до конца овладевшая своими способностями, иногда может причинить массу хлопот. Но если этот потенциальный член Комиссии еще не готов стать оракулом, то зачем ты здесь?

Цезарь инстинктивно бросил взгляд на Анну. Впрочем, в этом не было никакой необходимости. Даже и не видя девушки, он чувствовал каждое ее движение, каждый вздох, каждый удар ее сердца.

— В последние годы были зафиксированы несколько случаев тайного колдовства, которое, как мы полагаем, было направлено против моей подопечной.

— Что за колдовство?

— Древняя магия, которой воспользовалась какая-то из фей. Большего, к сожалению, оракулам выяснить не удалось.

— Очень странно… — протянул Стикс. — Ведь феи редко вмешиваются в дела демонов. В чем же тут их интерес?

— Кто может сказать? В настоящий момент Комиссия озабочена лишь тем, чтобы женщине не причинили вреда. — Цезарь пожал плечами. — Когда ты потребовал прибытия оракулов в Чикаго, они поручили мне завлечь девушку сюда и обеспечить ее защиту.

Стикс нахмурился, и этого вполне хватило для того, чтобы один из официантов упал в обморок, а другой метнулся к ближайшему выходу.

— Ладно, хорошо. Пусть эта девушка особенная. Но почему именно ты должен обеспечивать ее защиту?

Цезаря бросило в дрожь, однако он постарался сделать так, чтобы собеседник, обладавший сверхвысокой чувствительностью, не заметил его волнения.

— Вы сомневаетесь в моих способностях, мой господин?

— Не валяй дурака, Цезарь! Тот, кто видел тебя в бою, не может сомневаться в твоих способностях. — С непринужденностью друга, знающего своего собеседника не одно столетие, Стикс окинул взглядом идеально сшитый смокинг Цезаря (он прекрасно знал, что под этим элегантным костюмом скрывалось не менее полудюжины кинжалов). — Я очень хорошо видел, как ты, не замедляя шага, прокладывал себе путь сквозь строй Ипарских демонов, но ведь и некоторые члены комитета обладают такими же способностями, верно?

— Мое дело не задавать вопросы. Мое дело — выполнять приказы и умирать… — пробурчал граф.

— Ты не умрешь, — заявил Стикс, — и ты сам это знаешь.

— Никто не может этого утверждать.

— Ошибаешься, Цезарь, я могу.

— Ты всегда был слишком благороден, Стикс, правда — в своих собственных интересах.

— Да, это правда. И что же?

Тут Цезарь насторожился — Анна направилась к боковому выходу из зала.

— Отправляйся домой, amigo. Поспеши к своей красавице-оборотню, — сказал граф.

— Соблазнительное предложение. Но я не оставлю тебя здесь одного.

— Ценю твою заботу, Стикс. — Цезарь пристально взглянул на своего господина. — Но сейчас я должен повиноваться Комиссии. И ты знаешь, что их приказы никому не позволено игнорировать.

В темных глазах Стикса зажегся холодный гнев. Но после секундной паузы он неохотно кивнул.

— Ладно, хорошо. Свяжешься со мной, если возникнет необходимость?

— Да, конечно.

Анне не было нужды смотреть на графа Цезаря, чтобы понять, что он следил за каждым ее движением. Хотя он сейчас разговаривал с каким-то весьма эффектным мужчиной, чей облик наводил на мысли об ацтекских воинах, было совершенно очевидно: все его внимание сосредоточено на ней. И дрожь, волнами пробегавшая по телу Анны, лишний раз подтверждала это.

Кроме того, было ясно: пора приводить свой план в действие. Хотя…

О Господи! Ее наспех набросанный план, по существу, высосанный из пальца, являлся чистейшей глупостью.

Анна с трудом сдержала истерический смех.

Да, ее план был далек от совершенства. Скорее это был замысел типа «щелкни-каблуками-дважды-и-помолись-чтобы-все-не-пошло-наперекосяк». Но, увы, ничего лучшего в данный момент у нее не было. Впрочем, можно было позволить графу Цезарю исчезнуть еще на несколько веков… и продолжать мучиться вопросами.

Но этого она вынести не смогла бы.

Анна почти дошла до лифтов, когда ее внезапно остановили — чья-то сильная рука обхватила ее за талию. В следующее мгновение она поняла, что это он, Цезарь.

— А ты нисколько не изменилась, querida[1]. Все так же красива, как и в тот вечер, когда я впервые тебя увидел. — Он провел кончиками пальцев по ее обнаженному плечу. — Правда, сейчас моему взору открыто гораздо больше этой красоты.

От его прикосновения по телу Анны пробежала восхитительная дрожь — такого она давно не испытывала, очень давно.

— Похоже, и вы ничуть не изменились, граф. Вы по-прежнему даете волю своим рукам.

— Но если не давать волю рукам, то зачем тогда жить? — Он склонился над ней и прошептал ей в ухо: — Доверься мне, я знаю кое в чем толк…

Анна невольно усмехнулась.

— Да уж, конечно…

Тут граф развернул ее лицом к себе и пристально посмотрел ей в глаза.

— Как же много времени прошло с тех пор, Анна Рэндал…

— Сто девяносто пять лет, — ответила она тотчас же. — А впрочем, я не считала.

Его чувственные губы искривились в хитроватой усмешке.