Радость. Творчество многодетных мам Тюмени - Елена Сиволапова

Гладиолусов бархат дворцовый

Гладиолусов бархат дворцовый,Царских лилий наряд золотой,Диких маков румянец пунцовыйИ цикория лён голубой,Колокольчик дурмана бумажныйИ пионов хмельных бахрома,Васильковый костюмчик сермяжныйСводят медленно женщин с ума.На коврах домотканых ворсистых,На платках – по красе и букет,Сводят в солнечных буднях искристых,И конца восхищению нет.

Каждую минуту бытия

Каждую минуту бытияМожем вдруг исчезнуть ты и я.Отчего ж нам так неисправимоНе живётся без огня и дыма?Нам с тобой – без ссоры и вражды…Скоро зарастут наши следы,Голоса пичужки разнесут,И творить уже не сможем суд,Беспощадный свой – над другом друг.Навсегда для нас замкнётся круг,Где могли любить мы на ЗемлеИ в своём друг друга греть тепле.Каждую минуту бытияМожем вдруг исчезнуть ты и я…

Не говорите о самом святом

Не говорите о самом святом.Может не выдержать прикосновенья…Как вы опишете ангелов пеньеИ ароматы небесных цветов?Если дерзает сангина мояВновь поделиться, что в сердце запало,Как передать ей ни много, ни мало —Неизъяснимые речи ручья?Чтоб не жалеть о потере потом,Не говорите о самом святом…

Как тяжело просить прощенья

Как тяжело просить прощенья:Мы все бываем виноваты.«Прости» – так незамысловато,Но в нём души обогащенье.

Как будто выпустили птицуНа Благовещенье из клетки.Как будто дождь сбегает с ветки,Чтобы земля могла напиться.

И – тишина. И – утешенье.Мы все бываем виноваты.Пусть он неправ, начни с себя ты,От всей души проси прощенья.

Больной получит облегченье,С лихвой окупятся затраты.«Прости меня, я виновата»,И сразу – умиротворенье,

Тепло и радость в каждой клетке.О, как легко просить прощенья.Но без оглядки, без пометки.Проси, ведь ты Венец творенья.

Не твоими ли руками, лебединая жена

Не твоими ли руками, лебединая жена,Не твоими ли крылами, в свежих свечечках сосна,Не твоими ли слезами, не живая ль ты вода? —Зажигается зарница, отвращается беда.

Не боярыня ль Елена сердцем правит в терему,Сладким хлебом побеждает бедность, злобу, хворь и тьму?Рукавом, плывя, махнула – разливался липов цвет,Сквозь ресницы окунула в сине-озеро – и нет

Разъярённого, упрямого, шального во хмелю.Оттого речёт: «Еленушка, – он, – я тебя люблю».

Отцвела черёмуха, зацвела рябина

Отцвела черёмуха, зацвела рябина,Словно шапки снежные на её ветвях,В нежной шали яблони, в пухе лебедином.А тебя на свете нет, ты в других краях.

Знаю, свидимся с тобой после воскресения.Но уже совсем в иных, неземных садах,Не успела попросить у тебя прощения,И грустит, грустит земля, вся в твоих следах.

Отцвела черёмуха, зацвела рябина,Словно шапки снежные на её ветвях,В нежной шали яблони, в пухе лебедином.А тебя на свете нет, ты в других краях.

Я приду с минуты на минуту

Я приду с минуты на минуту,Только жди, не думай ни о чём.В валенки сибирские обутаЯ войду, как воздух входит в дом.

О каких-то в жизни переменахУж ничто не будет предвещать.Тишине и дружбе зная цену,Я твой мир попробую принять.

В простоте, не требуя вниманья,Безответной стану, как трава,У такого грешного созданьяТолько птичьи могут быть права.

Я приду с минуты на минуту,Только жди, не думай ни о чём.Лет не тридцать минуло как будто,И однажды не сгорел тот дом.

Ярославны по Рассее гнёзда вьют

Ярославны по Рассее гнёзда вьют,Сеют-пашут, Дульсинеи, крест несут,Вдохновляют, всё прощают до конца,Машут белою косыночкой с крыльца.

Ходят по воду по сгнившему мостку,Побеждают змей-гадюк и грусть-тоску.И румянцем их любуется восход.Ах, какое же терпенье приворот.

Но завидует разбойник Соловей.Хочет вывести княгинь и Дульсиней.Рассылает он кикимор всех мастей,Да куда им до шелковых-то кистей.

Наши плечи – как кольчуга, чудо-шаль.Наши груди – ярославская эмаль.Наше сердце – кровь далёкая хранит.Наши думы – не под землю, а в зенит.

Весенний дождь целует мостовую

Весенний дождь целует мостовую,Он тих и в нежной робости смущён.Он встречу здесь не ожидал такую,Чтоб всё заговорило лишь о нём.

И ясени, и клёны, и ограды,И пористых сугробов кружева,И воробьи, и голуби – все рады,Что эту новость он им даровал.

Как будто вдруг снята зимы блокада,Хотя уже на подступах апрель.И легче на душе, и верить надо,Что всё пойдет по-новому теперь.

Олимпийский промчался огонь

Олимпийский промчался огоньЧерез город сибирский старинный,Белый, словно одетый в фелонь,И повеяло ветром былинным.

Пьют студенты и школьники чай,Разминают озябшие руки.Древнегреческий факел, прощай!Нам победные слышатся звуки.

Есть герои и в наших краях,Завоюют призы золотыеНаш Добрыня, Алёша, Илья,Отстоят честь и славу России.

Отец Валериан

– Кондратьевна, перестань калякать! Дома наговоришься, – строгим взглядом одарил отец Валериан седенькую старушку, раскладывая помянники и записки на панихидном столе. «Смиряет», – с теплотой в сердце отметила для себя Кондратьевна, самая активная и незаменимая трудница Свято-Никольского храма.

Панихида ещё не началась, а тут вдруг Серафимушка – сто лет её не видели в этом краю – приковыляла на больных ногах и опустилась на скамью. «Сегодня у Петра моего день памяти. Пирожков с прошлогодней ежевикой напекла. Помяни уж и ты раба Божия, моего Петеньку», – зашептала Серафима. В этот-то момент батюшка и решил навести в храме порядок из профилактических соображений.

Конец ознакомительного фрагмента.