Не расцвела - Федор Кнорре

Овчарка со сдержанным изяществом играла со щенком, перевертываясь на спину и снисходительно покусывая его маленькую голову, умещавшуюся у нее в пасти, потом встряхивалась и отходила в сторону.

Щенок шел и заваливался спать на такса, терпевшего это с неизменным добродушием сытого, всем довольного и слегка придурковатого здоровяка.

Старая маленькая такса терпеливо ждала наступления вечера, а потом уходила на макушку маленького заросшего травой холмика и садилась на задние лапы, приподняв повыше морду, чтоб трава не мешала ей видеть дальний конец пыльной дачной улицы, откуда должен был появиться хозяин.

Вечером громко звякала щеколда и появлялся хозяин, осторожно протискивая свой толстый живот в узенькую калитку, и собаки бежали его встречать.

Щенок суетился у него под ногами, изо всех сил тянул и слюнил, стараясь оторвать, шнурки от ботинок; овчарка, приветливо и сдержанно улыбаясь, терлась головой о его колено, радуясь его возвращению, а такс, который просто любил всякий шум и толкотню, весело подскакивал на кривых лапах и, когда его отталкивали, не переставал веселиться и мчался впереди всех к дому, болтая ушами, языком и толстым хвостом.

Маленькая такса, прихрамывая на поврежденную лапу, очень спешила, но прибегала последней, прямо к крыльцу, и на верхней ступеньке садилась на дыбки, накрест сложив передние лапки, и повизгивала с закрытым ртом, тоненьким ржавым голоском, тоскливо-обрадовано, вспоминая, как скучно было весь день, и радуясь, что теперь будет все хорошо.

- Ну, ну... - сипло и шумно дыша, говорил хозяин и с усилием нагибался, чтобы потрепать ей мягкие лопушки ушей. И он приятно, знакомо сопел при этом, и от него так хорошо пахло - ветчиной.

Хозяин уходил в дом, и скоро обычно приезжал молодой хозяин с женой, их для вежливости тоже нужно было повстречать, хотя они на собак мало обращали внимания. Потом у заднего крыльца собакам давали теплый ужин в двух мисках, и маленькая такса, едва притрагиваясь к еде, осторожно лакала из одной миски с таксом.

В окнах зажигался свет, в саду становилось совсем томно, и тогда на крыльце появлялся старый хозяин, шумно вздыхал несколько раз и перед уходом придерживал дверь, чтобы маленькая такса могла пройти в дом. Они оставались одни в комнате, где не было ни людей, постоянно захлопывавших перед ней двери, ни бестактного мордастого такса. Хозяин доставал из кармана пиджака большой бутерброд с ветчиной, который он всегда привозил из города и усаживался в кресло. Такса садилась перед ним на дыбки, и он, отламывая маленькие кусочки, кормил ее хлебом с ветчиной.

К вечеру, особенно в сырую погоду, лапа у нее всегда побаливала. Старый хозяин брал ее кривую больную лапу в свои большие теплые руки и потихоньку ее мял и потирал, а она потихоньку хныкала - от удовольствия и чтобы его еще немножко разжалобить.

Потом он на ощупь протягивал руку и помогал ей забраться к нему на колени. Они устраивались поудобней в кресле, и он иногда начинал шелестеть, перевертывая листки бумаги, иногда просто молчал. Бывало так, что старый хозяин осторожно открывал крышку столика для рукоделий. Тяжело нагнувшись, он сдувал пыль с ящичков и мотков разноцветных шерстяных ниток и потом, не закрывая крышки, надолго оставался сидеть не двигаясь.

У него у самого, наверное, что-то побаливало: лапа, а может быть, что-нибудь внутри, потому что он иной раз вдруг начинал сопеть часто и прерывисто, и его толстый живот вздрагивал толчками, мешая спокойно лежать у него на коленях.

Если это продолжалось уж очень долго, такса привставала, поворачивалась к нему и беспокойно скребла лапами по животу и тихонько требовательно скулила.

И вот однажды вся эта налаженная и в общем довольно приятная жизнь разом оборвалась. Хозяин совсем перестал выходить из дому. Молодой хозяин с женой разговаривали странными голосами, почти шепотом и ожесточенно шикали и замахивались на собак, когда те пробовали полаять на чужих.

Маленькую таксу уже не пускали на ночь в дом, и она спала со всеми собаками в будке. Ей было там тесно и холодно. Мордастый такс чесался и храпел во сне и всех толкал, с самодовольным пыхтеньем перекладываясь с боку на бок.

Однажды она улучила удобный момент, пробралась в дом и проскользнула в комнату старого хозяина. Он лежал в постели, хотя до ночи было еще далеко и на дворе светило солнце. Его пиджак висел на спинке стула, и из кармана пахло бутербродом с ветчиной, который хозяин привез в последний раз с работы и не успел отдать.

Она потихоньку залезла в кресло на свое место, сразу почувствовала себя дома и закрыла глаза, но через минуту ее оттуда согнали. Старый хозяин услышал, должно быть, постукивание ее когтей по полу, когда она, уныло сгорбившись, затрусила к двери. Он открыл глаза и невнятно, одним углом рта, пробормотал несколько слов. Она услышала, что он сказал "собака", и, отлично понимая смысл этого слова, остановилась в нерешительности в дверях, надеясь, что старый хозяин зовет ее обратно.

Младший хозяин, не дослушав, сказал отцу что-то небрежно-успокоительное и еще раз махнул рукой на собаку.

Потом он вышел следом за ней из комнаты, плотно притворил дверь и устало прислонился к косяку.

- Он тебе сказал что-то? - взволнованным шепотом спросила жена молодого хозяина. - Он наконец заговорил?

Молодой хозяин медленно провел обеими руками по лицу, по припухшим красным глазам и седой щетине на щеках.

- Да нет... Так, что-то бессвязное. Ты же знаешь, в каком он состоянии.

- Но все-таки ты понял что-нибудь?

- Ах, какое это имеет значение. Просил какую-то ветчину... почему-то маленькими кусочками.

Жена печально и задумчиво вздохнула.

- Как странно. А почему-то считается, что люди в такие минуты вспоминают свою прошедшую жизнь. Думают о чем-то, что связано с чем-то очень важным для них... Странно, правда?

1966