Дорога мертвеца - Джо Лансдейл

— Я не очень восторгаюсь своим Богом, — ответил Джебидия. — Но у меня есть обязанность. Изгнать зло. Зло в понимании моего Бога. Если те боги несут зло и они на моем пути, то я должен сразиться с ними.

— Уж насчет зла не сомневайся, — ответил Дед.

— Расскажи нам о них, — попросил Джебидия.

— Джил Джимет был пасечником, — начал Дед. — Он держал пчел и жил рядом с Дорогой мертвеца. Тогда ее называли Кладбищенской дорогой, потому что она вела на кладбище. Там были какие-то испанские могилы; люди поговаривали, что там лежат конкистадоры, которые заехали сюда, да так и не выехали. Кажется, там еще хоронили индейцев, которые приняли христианство. По крайней мере, там стояли кресты с индейскими именами. Или это были метисы, их тут хватает. Так или иначе, там было много людей похоронено. Когда тебя закапывают, кладбищенской земле все равно, какого ты цвета, потому что в конце концов все мы будем одинаковыми — цвета грязи.

— Черт тебя побери, — сказал Билл. — Ты и так цвета грязи. И пахнешь, будто сто лет не мылся.

— Будешь и дальше встревать в разговор, мистер, — Дед снова взвел курки на обрезе, — и гробовщик будет пришивать тебе задницу. Ружье может выстрелить, и кто будет докапываться, случайно оно выстрелило или нет?

— Я не буду, — заявил помощник шерифа. — Мне гораздо проще везти тебя мертвым, Билл.

Билл глянул на священника.

— Да, но преподобному отцу это не понравится, правда?

— На самом деле мне все равно. Я не считаю себя миролюбивым человеком, и я не прощаю, даже если твои деяния не нанесли вреда лично мне. Я думаю, что все мы погрязли во грехе. Может быть, никто из нас не заслуживает прощения.

Билл ссутулился на своем бревне. Никто не хотел принимать его сторону. Дед продолжал рассказ:

— Того пасечника, Джимета, не любили. Его считали злонравным. Я его знал, и мне он тоже не нравился. Я видел, как он однажды для забавы отрубил щенку хвост. Мальчишка, хозяин щенка, пытался отобрать собачонку, и Джимет порезал ему руку. Никто и слова не сказал. Закона в наших краях нет, и никто не осмелился вступиться. Я в том числе. И Джимет совершил еще много плохих дел, даже убил пару человек и утверждал, что защищался. Может, и так, но все затеи Джимета оборачивались тем, что кто-то оказывался мертв, или ранен, или унижен.

— Звучит так, будто Джимет вполне мог быть родным братом нашего Билла, — заметил помощник шерифа.

— Нет, — покачал головой Дед. — Наш подлец и в подметки не годится старому Джимету. Джимет жил в небольшой хижине у Кладбищенской дороги. Он держал пчел и продавал мед на ярмарке в поселке выше по дороге. При желании можно даже назвать его городом. Поселение известно под названием Чоу, потому что там в свое время жил парень по имени Чоу. Он умер, и его съели свиньи. Умер прямо в своем свинарнике, пока наполнял их кормушки, а потом они его и съели. На том месте, где он умер, построили лавку, и ее тоже назвали Чоу. Джимет возил свой мед в ту лавку, и, хотя он был порядочным дерьмом, мед у него был такой, что пальчики оближешь. Эх, сейчас бы того медку! Густой, темный и слаще любого сахара. Наверное, Джимета еще и поэтому не трогали. Люди не любят убийц, зато очень любят мед.

— Ты когда-нибудь доберешься до сути? — спросил Билл.

— Если тебе не нравится, как я рассказываю, — ответил Дед, — подумай о том, как тебе пойдет петля на шее. Будет чем заняться.

Билл хмыкнул и отвернулся, сделав вид, будто рассказ его совсем не интересует.

— Ну, мед там или не мед, а всему настает конец. А дело в том, что Джимету приглянулась девчонка, Мэри Линн Тушу. Она была наполовину индианка, и такая красотка! Волосы черные, как дно колодца, такие же глаза, а лицом походила на актрис на картинках. Росту в ней было от силы пять футов, и волосы доходили до коленей. Отец ее умер от оспы. Да и мать все время болела. Старуха делала метлы из веток и соломы, продавала их понемногу, а еще держала маленький огород и кабанчика. Когда все это произошло, дочке было лет тринадцать-четырнадцать, не больше.

— Если вызвался рассказывать, — сказал Билл, — не перескакивай с одного на другое.

— Так тебе интересно? — спросил Дед.

— А что мне еще делать?

— Расскажи нам про Мэри Линн, — напомнил Джебидия.

— Джимет ее украл, — закивал Дед. — Как-то увидел ее, когда она понесла в лавку сделанные матерью метлы, дождался, пока она выйдет, схватил и перекинул поперек седла, будто мешок с мукой. Девчонка кричала и отбивалась. Мак Коллинз, владелец лавки, пытался остановить Джимета. По крайней мере, что-то ему сказал, вроде «не надо так делать». Насколько я слышал. Особо он не напирал, и я его не виню. Все равно ничего хорошего из этого не вышло бы. В общем, Джимет сказал Маку, чтобы тот передал мамаше большую банку меда, что, мол, это за дочку. А если та окажется такой сладкой, как он надеется, то он пришлет матери еще пару банок. Потом хлопнул Мэри Линн по заднице и уехал с ней.

— Мне нравится этот парень, — заявил Билл.

— Теперь ты начинаешь меня раздражать, — сказал Джебидия. — Я предлагаю тебе заткнуться, или я тебя ударю.

Билл зло уставился на него, но преподобный смотрел на него глазами пустыми и мертвыми, как ноздри двустволки.

— Конец истории довольно мрачный, — продолжал Дед. — Джимет отвез ее к себе домой и там с ней позабавился. Развлекался так долго, что едва ее не убил, а потом отпустил или напился, и она сумела сбежать. Джимет был с ней так груб, что к тому времени, как она добралась до города, она сильно кровоточила и упала прямо на улице. Прожила еще день и умерла от потери крови. Ее больная мать встала с постели, села на мула и поехала на кладбище, к которому вела Кладбищенская дорога. Я же говорил, что она была индианка и знала о старых богах — пусть ее народ не считал их своими богами, но она о них знала.

Она знала, какие знаки нарисовать на кладбище. Я толком всего не ведаю, но она что-то сделала на одной из старых могил, а потом перерезала себе горло и умерла прямо на могиле, а ее кровь залила нарисованные знаки.

— Непонятно, чего она этим добилась, — сказал помощник шерифа.

— Люди думают, что добилась. Всем уже надоел Джимет, и народ собрался, чтобы пойти и расправиться с ним. Они добрались до его хижины и нашли его мертвым во дворе. Кто-то вырвал ему глаза — вернее, казалось, будто они взорвались. С его головы сняли кожу, оставив только голый череп и немного волос. Грудь была взрезана, а внутренности исчезли, остались только ребра. И его пчелы устроили в грудной клетке гнездо и делали мед. Они вылетали из груди, изо рта, глазниц и дыры на месте носа. Если бы тот, кто это сделал, перевернул его на живот и снял с него штаны, то пчелы вылетали бы из задницы.