Заметки 1917 года - Максимилиан Волошин

Организация искусства

Революционные эпохи благоприятствуют формированию художественных темпераментов, но это плохое время для процветания искусства. Искусству нужна тишина, молчание, уединение. И в мирное время искусство развивается обычно вопреки обществ<енным> условиям, сквозь упорную и косную толщу мещанства, осторожно прорастая своими тончайшими питательными волокнами. Вместе с др<угими>, более устойчивыми обществ<енными> нарастаниями, революция, конечно, рвет и эти нежные ткани.

Но опасность не в этом. В эти минуты общественность обыкновенно слишком охотно уступает искусству свои ходовые идеалы, а художники, доверчиво принимая их на веру, переносят в искусство слова и понятия, имеющие смысл и ценность в общественности, но в области искусства являющиеся и вредными, и лживыми.

Корень ошибки, лежит в том, что справедливое и полезное в области материального строительства жизни не полезно и не справедливо, когда переносится в область духовную. Равнозначащими в этих областях будут требования диаметрально противоположные, но отнюдь не тождественные.

Принцип равенства, вполне разумный в области правовой, может стать губительным, если его применять в области, где всё основано на устремлении к высочайшему и совершеннейшему, то есть, где всё основано <не> на демократизме, а аристократизме. Если для мира материального верен и необходим принцип демократизма, то для мира духовного настолько же необходим принцип аристократизма.

В моменты революций, когда совершается демократизация направлений и отправлений обществ<енной> жизни, совершенно нормально говорить об аристократизации искусства. Напротив, принцип «демократизации» искусства, «общедоступности», «искусства для всех», вообще всякое проявление референдума большинства в искусстве представляют вопиющую бессмыслицу и находятся в полном противоречии с идеей революции, т. е. освобождения.

Право собственности

Собственность священна — это право дара. Мое только то, что я могу пожертвовать. Собственностью может быть только то, что неповторимо.

Все фабричные вещи имеют тенденцию к перенасыщению количественному. Они стремятся сделаться такими <же> всеобщими, как воздух, вода, огонь. Стать общим достоянием — комфортом общества вообще.

Напротив — всё неповторимое может быть собственным. Всё единственное, всё индивидуальное, всё, отмеченное печатью духа, каждое произведение искусства. Но тут открывается целая лестница чередований. Старый дом — собственность и он неотчу<ж>дим. Но произведение искусства может висеть в общественн<ой> галерее и быть моим неотъемлемо, т. к. я понимаю его глубже и полнее других.

Человеку принадлежит только то, что он отдает. Он нищ собственностью.

Борьба между вещью и человеком: кто кому принадлежит? Если владелец не может расстаться со своей собственностью — это значит, что он только ее прислужник.

Время, как денежная единица. Это единственная ценность в жизни. Час есть основной знак — франк. Но важна интенсивность часа. Она определяется личным рыночным курсом. Час такого-то стоит 3 ч<аса>, 4 ч<аса>.

Брать у одних и отдавать другим.

Только тот социальный строй будет благотворен, где кажд<ый> работник отдает целиком плоды своего труда, а сам получает всё нужное не от тех, кому он отдал.

Государство ответственно перед преступником.

Суд становится распределителем сил. Он ищет для преступника то занятие, где его силы применимы, ибо каждое преступление — это избыток сил.

Будущее выявляется верой, действительность — скептицизмом.

Россия должна идти к религиозной революции, а не к социальной. Преображение личности.

Ответственность за правительство

Понятие «Ответственное правительство» обозначает не только правительство, ответственное перед народом, но и народ, ответственный за свое правительство.

Старый порядок давал нам право говорить:

«Это не Россия: мы хотим другого и никогда не стали бы так поступать».

Считая себя вправе отрекаться от деяний своего правительства, мы пользовались безграничной свободой и безответственностью.

Свобода эта, оправданная нашим внутренн<им> разладом, в сущности своей была беззаконна и произвольна, т. к являлась отражением произвола нашего правительства.

Это было оскорбительно и не понятно для нас, но естественно и логично для европейского государственного самосознания.

Каждый народ достоин своего правительства.

До сих пор эти слова казались нам несправедливым попреком.

Теперь мы обязаны принять их во всей полноте их смысла.

Народ получил от императора Михаила II законно, под расписку, всю целокупность самодержавной власти: принял всю полноту государств<енного> наследства со всеми его обязательствами.

Поэтому нам необходимо прежде всего и до конца осознать свою международную ответственность.

Тем более, что старая власть потерпела крушение на почве нечестного отношения не столько к внутренним, сколько к внешним своим обязательствам.

Первой нашей обязанностью при принятии этого великого и страшного наследства явл<яется> уплата долгов Росс<ийской> империи по международным векселям.

По отношению к ряду народов, включенных в имперский организм, как поляки, евреи, финны, малороссы, армяне, грузины — мы глубоко и давно сознали наш долг. Но это сознание еще не так ясно определилось в нас по отношению к нашим союзникам: к Франции и Англии, к Сербии и Румынии.

Судя по многим словам о войне и против войны, раздававшимся в эти дни, у нас еще нет народного осознания внешнего, государственного лица России. Мы слишком привыкли видеть ее изнутри.

Между тем, мы принимаем историческ<ое> наследство и ответственность в тот момент, когда судьба всей Европы зависит от действенной воли России, как целостной политической личности.

Поэтому наш первый вексель — ВОЙНА.

Не будем закрывать глаза на то, что такое нынешняя война.

Всякая война неприемлема.

Нынешняя же есть нагноение всей лжи, скопившейся в европ<ейской> культуре и в европейских международных отношениях.

Конечно, в возникновении войны виновата не только Германия: война лежит на ответственности всех воюющих держав: виноват тот, кто начинает, но тот, кто продолжает, виноват еще больше.

Конечно, эта война вызвана алчностью и жестокостью европейской машинной культуры.

Конечно, эта война — война бронированных желудков, желающих пожрать друг друга.

Конечно, прекрасные слова об ее освободительности пока были пристегнуты только напоказ.

Конечно, для того, чтобы натравить свои народы друг на друга, правительства воюющих держав прибегали ко всяческой лжи и клевете на своих противников, потому что иначе никак нельзя было бы довести мирных и сытых европейцев до надлежащей ярости.

Мы должны сознавать это ясно и до конца.

Но наши долги должны быть уплачены прежде всего.

Каковы бы ни были роковые причины, породившие эту войну и придавшие ей ее дьявольский облик, мы обязаны честно исполнить свои обязательства и не быть предателями своих союзников.

Это долг честного государства, и не будем забывать, что старое государство было свергнуто армией за то, что собиралось, а кое кого и успело уже предать.

Нам надо помнить, что у нас есть долговые обязательства по отношению к Англии, Италии и Японии.

Что у нас есть долг чести перед Францией, которая вступила в войну только потому, что была связана с нами оборонительн<ым> союзом.

Что у нас есть долг совести по отнош<ению> к Румынии и Сербии, перед которыми мы глубоко виноваты.

Во время этой войны, начатой в защиту Сербии, наше правительство предало и сознательно погубило ее:

Разве в тот момент, когда Сербия, торжествовавшая победу над Австрией, просила разрешения первой напасть на Болгарию, зная, что та готовится выступить против нее, Россия не запретила ей это и не обрекла ее на полный разгром?

Разве Россия приняла все нужные меры, чтобы оградить ее территорию и спасти ее армию?

Увы, Россия, начав европейскую войну за Сербию, сама стала ее предательницей и убийцей. Эту вину свободная Россия должна искупить перед Сербией.

Мы не знаем, какие обязательства были у России по отнош<ению> к Румынии. Но то, что мы назначили ей время выступления и не позаботились о подъездных путях к ее границе, ни об армии, готовой двинуться ей на помощь, — говорит о том, что в разгроме ее есть доля и нашей вины.

Так<им> образом, как по отношению к Франции, которая из-за нас поставила на карту свое существование, так и по отношению к Сербии и Румынии нам оставлена в наследство такая же не искупленная историческ<ая> вина, как по отношению к Польше, и Финляндии, как по отношению к евреям и к собственн<ым> политическ<им> ссыльным.