Берегись вурдалака - Елизавета Абаринова-Кожухова

– А ведь я узнала голос! – воскликнула Анна Сергеевна, прослушав запись. – Ну, теперь он у меня получит, артист недоделанный!

Анна Сергеевна выключила магнитофон и глянула на часы – они показывали без десяти шесть. Ложиться уже не имело смысла, и Анна Сергеевна, накинув халат поверх темного ночного белья, поплелась на кухню готовить завтрак.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ГРОБ ДЛЯ ОЛИГАРХА

– …так покойся же, боярин Василий, с миром, – вещал дворецкий. И со слезами завершил: – И суждено душе нетленной В веках скитаться по Вселенной.

(Очевидно, сочиняя погребальное напутствие, Грендель все-таки не удержался от того, чтобы вставить туда парочку своих гениальных строчек).

Промокнувши глаза платочком, дворецкий отошел в сторону, а его место занял квартет плакальщиц-кикимор, Кузькиных знакомых. Обступив гроб, они жалостно заголосили:

– Ох ты батюшка боярин свет-Васильюшка,

На кого ж ты нас покинул, горемычныих,

В путь далекий ты собраисся,

Во неродную землю-матушку,

Во землю-матушку во болотную…

Таких похорон городское кладбище не видало давно. А может быть, и вовсе никогда. Площадка перед входом была вся уставлена автомобилями, среди которых преобладали "Мерседесы", "Вольвы" и "БМВ", из чего можно было определить социальный статус пришедших проводить покойного в последний путь: крупный бизнес, крупное чиновничество и крупный криминал. На фоне иномарок весьма сиротливо смотрелись старенький синий "Москвич" и не менее пожилая "Волга" кофейного цвета, служебная автомашина мэра.

Покойник, лежавший в роскошном гробу из карельской березы с позолоченными скобочками, петельками и прочими финтифлюшками, считался человеком авторитетным во всех трех категориях городского бомонда – это был банкир и общественный деятель Иван Владимирович Шушаков, которого пресса желтого и всех иных оттенков уважительно именовала "нашим олигархом".

Пока ораторы произносили приличествующие случаю речи, родные утирали слезы, а бизнесмены, скорбно почесывая бритые затылки, тихонько переговаривались друг с другом по мобильным телефонам, несколько человек, сгрудившись в кучку под старым дубом, обсуждали что-то свое. Все они были служащими банка "Шушекс", возглавлявшегося покойным, и ко вполне понятному чувству скорби по любимому шефу примешивалась тревога о дальнейшей судьбе банка и, следовательно, о своем собственном будущем. По большей части они принадлежали к среднему звену банковских служащих и искренне считали себя ответственными за деятельность банка, но, не имея доступа к более или менее конфиденциальной информации, были вынуждены довольствоваться более или менее проверенными сплетнями.

Естественно, главным предметом обсуждения служили обстоятельства кончины босса, ибо сама мысль о том, что бизнесмен, да еще столь высокого полета, может умереть своей смертью, казалась им абсурдной.

– Точно говорю вам, что-то тут нечисто, – вещал Петр Иваныч, малоприметный человек средних лет в темном костюме с чуть сбившимся набок галстуком. К его мнению прислушивались особо, так как он регулярно контактировал с пресс-службой банковского руководства. – Даже там, – он неопределенно указал куда-то вверх, – никто не верит, что Иван Владимирыч просто так скоропостижно коньки отбросил. Простите, скончался.

– А что, Петр Иваныч, кого-то уже подозревают? – стрельнула глазками старший кассир Марья Николаевна, почтенная дама, чей стаж в банковском деле составлял уже почти сорок лет, три четверти из которых она просидела за окошечком в советской сберкассе.

– Много кого, Марья Николаевна, много кого, – с видом знатока ответил Петр Иваныч. И, приняв таинственный вид, понизил голос: – Это, конечно, не для широкой огласки, но вам я скажу – милиция крепко "копает" под Ольгу Ивановну.

– Под какую Ольгу Ивановну – старшую или младшую? – попросила уточнить Зиночка, молодящаяся особа из Отдела межбанковских сношений. Вопрос был к месту – Ольгами Ивановнами звали и супругу покойного, и его дочку. Обе Ольги Ивановны, в почти одинаковых черных нарядах, скорбно стояли у разверстой могилы и, утирая слезы, внимали надгробным речам.

– Старшую, естественно, – тут же ответил Петр Иваныч. – Хотя я бы и младшую тоже "пощупал". В смысле, проверил.

– Обе они те еще штучки, – проворчала Марья Николаевна. – Что мамаша, что дочка…

В беседу вступил доселе молчавший молодой человек, которого все звали Вадиком:

– Извините, Петр Иваныч, но вашу конфиденциальную информацию я сегодня утром слышал по радио. Этот мерзавец ди-джей Гроб уже постарался – расписал во всех подробностях, как Ольга Ивановна "замочила" супруга!

– И как такое возможно! – искренне возмутилась Зиночка. – У нас горе, а они балаган устраивают. Ничего святого!

– А этот Гроб, он что, не боится, что его притянут к суду за клевету? – осторожно заметила Марья Николаевна.

– Да ну что вы, тетя Маша, – Вадик беззаботно рассмеялся, но, вспомнив, где находится, напустил на лицо печально-меланхолическое выражение. – Он всегда что-нибудь такое придумает, что и не подкопаешься. Вот хоть сегодня – сперва наговорил всяких гадостей, а потом добавил, что это лишь одна из версий, и ежели она не оправдается, то мы заранее приносим самые искренние извинения. Ну как такого в суд потащишь?

– А как же журналистская этика? – наивно возмутилась Марья Николаевна.

– Чья, простите, этика? – переспросил Вадик с таким видом, что продолжать эту тему никому уже не хотелось.

– Ольга Ивановна или нет, но кто-то наверняка помог нашему Ивану Владимировичу покинуть сей бренный мир, – гнул свое Петр Иваныч. – Иначе бы милиция вчера в банке не крутилась. Да кстати, гляньте туда – нет-нет, чуть правее, возле того черного креста. Не узнаете? Старший инспектор господин Рыжиков собственной персоной. Между прочим, считается в горотделе милиции лучшим сыщиком. Ему всякую мелочевку не поручают! Да и наш доморощенный Пинкертон тоже где-то тут крутится, и тоже явно неспроста…

– Зато Семенова не видно, – отметил Вадик. – Странно, он ведь был ближайшим сподвижником Ивана Владимировича, а на похороны не пришел.

– Удивительная душевная черствость! – всплеснула руками Марья Николаевна. -

Ведь Иван Владимирович его, можно сказать, из грязи поднял и в князи, то есть в люди вывел, а он… Нет, ну это просто ни в какие ворота!

– Друзья мои, вы напрасно катите бочки на Семенова, – охолодил праведный пыл коллег всезнающий Петр Иваныч. – Он не пошел на похороны вовсе не из-за душевной черствости, а потому что должен же кто-то оставаться в банке! Так что