Любитель полыни - Дзюн-Итиро Танидзаки

назад, чтобы не чувствовать запаха косметики нарядившейся жены, и, стараясь не встречаться с ней глазами, рассматривал не столько её самоё, сколько её одежду. Какое платье она выбрала? В зависимости от этого он хотел определить собственное настроение, но, к сожалению, теперь он не знал её гардероба. Она любила одеваться, каждый месяц приобретала что-то новое, но с ним никогда не советовалась, а он не интересовался её покупками. И сейчас, глядя на её платье, не мог прийти к какому-то решению. Он смотрел на неё так, как смотрел бы на шикарную, модно одетую чужую жену.

— А ты, что ты собираешься делать? — спросил он.

— Мне всё равно… Если ты поедешь, я поеду с тобой. Если нет, я, может быть, поеду в Сума.

— Ты обещала приехать в Сума?

— Нет, твёрдо не обещала. Туда могу и завтра.

Достав маникюрные приборы, Мисако положила руку на колено и принялась старательно подпиливать ногти. Не в первый раз они не могли договориться, идти им куда-то или нет. В таких случаях ни муж, ни жена не пытались решить вопрос самостоятельно, каждый пассивно выжидал ответа другого — как будто подпирая снизу с обеих сторон наполненную до краёв чашу, они ждали, в какую сторону сама собой прольётся вода. Бывало, подобное неопределённое положение продолжалось до самого вечера, а иногда желания супругов неожиданно совпадали. Канамэ предчувствовал, что сегодня они в конце концов пойдут вместе, но тем не менее, не двигаясь, ждал, не произойдёт ли какая-нибудь случайность, которая им помешает.

Дело было не только в его собственной нерешительности. Во-первых, от их дома до Дотомбори[2] пути всего лишь час, но можно предположить, что у обоих будет плохое настроение и этот час будет тягостным. Кроме того, хотя жена и сказала, что может поехать в Сума и завтра, вероятно, она условилась о свидании сегодня; если даже и нет, жена наверняка сердилась: он мог бы догадаться, что ей гораздо приятнее встретиться с Асо, чем смотреть скучный кукольный спектакль.

Вчера вечером им позвонил отец Мисако, живущий в Киото: «Если вам удобно, приходите завтра вдвоём в театр Бэнтэндза». Канамэ стоило бы сначала посоветоваться с женой, но её, как нарочно, дома не оказалось, и он недолго думая ответил: «Вероятнее всего мы придём». Когда-то, чтобы сделать старику приятное, он сказал ему:

— Я так давно не видел театр Бунраку.[3] Когда вы пойдёте, обязательно пригласите меня.

В действительности он вовсе этого не желал, но тесть запомнил его слова и вчера специально позвонил — отказаться было невозможно. К тому же куклы куклами, а может случиться и так, что Канамэ больше не представится возможность повстречаться со стариком в спокойной обстановке. Тестю около шестидесяти лет, он построил себе уединённое жилище в Сисигатани и вёл жизнь эстета; вкусы их совершенно не совпадали, и когда тот с видом знатока рассуждал на какую-нибудь тему, Канамэ слушал не раскрывая рта. Но в молодости старик вдосталь повеселился и был совершенно свободен от условностей. Когда Канамэ думал, что вскоре он порвёт с этим человеком родственные связи, тесть становился ему по-настоящему дорог, и, несколько преувеличивая, можно сказать, что он больше сожалел о расставании с этим стариком, нежели с женой. Канамэ полагал, что пока они с Мисако формально оставались супругами, ему подобает хотя бы изредка выполнять свой сыновний долг по отношению к тестю. Но то, что он принял приглашение, не согласовав с женой, было, несомненно, оплошностью с его стороны. Он всегда должен помнить о ней. Он и вчера вечером об этом не забывал, но тогда жена, уходя, сказала: «Я поеду в Кобэ за покупками», и он предположил, что она отправилась на свидание с Асо. И как раз в тот момент, когда позвонил старик, он воображал, как жена и Асо под ручку гуляют по побережью в Сума. «Если они встретились сегодня вечером, завтра ей ничего не помешает пойти в театр», — подумал он и принял приглашение. До сих пор жена никогда не скрывала, куда она едет. Может быть, и вчера она действительно ездила за покупками и он неправильно истолковал её слова. Жена не любила лгать, да в этом и не было никакой необходимости. Или она просто предположила, что мужу упоминания Сума неприятны? Но у него не было причин чувствовать себя оскорблённым, и он совершенно естественно воспринял её слова «поеду в Кобэ» как «поеду на свидание с Асо». Жена знала, что он не подозрителен и не злобен. Однако, возможно, что хоть вчера вечером они с Асо встретиться-то и встретились, но это никак не мешает им встретиться и сегодня. Сначала она ездила к Асо один раз дней в десять или в неделю, а в последнее время свидания участились, и теперь нередко они виделись два или три дня подряд.

Канамэ пошёл в ванную после жены и минут через десять возвратился, накинув на себя купальный халат. Мисако по-прежнему рассеянно, глядя в пустоту, подпиливала ногти.

— Но ты-то сам хочешь в театр? — спросила она, не поворачиваясь к мужу и поднося к лицу правую руку с треугольно подстриженным ногтем большого пальца.

Он стоял на веранде и причёсывался, глядя в ручное зеркало.

— Меня тоже не так уж тянет туда, но я говорил твоему отцу, что хочу посмотреть…

— Когда?

— Не помню точно. Он с таким восторгом расхваливал кукольный театр, что я невольно поддакнул, чтобы доставить ему удовольствие.

Она рассмеялась из вежливости, как в разговоре с совершенно посторонним человеком.

— Зачем было так говорить? Вы никогда особенно близко не общались.

— Как бы то ни было, один раз можно и пойти.

— А где находится этот Бунракудза?

— Бунракудза больше не существует, он сгорел, и спектакль идёт в театре Бэнтэндза на Дотомбори.

— Придётся сидеть на циновке. Я не выдержу. Потом опять будут болеть колени…

— А как иначе, если идёшь туда, где собираются одни эстеты? Твой отец раньше не был таким. Раньше ему нравилось кино, но теперь он только насмехается над ним. Говорят, что мужчины, которые в молодости увлекались женщинами, в старости, как правило, становятся любителями антиквариата. Картины, каллиграфия, чайная утварь — всё это видоизменение половой активности.

— Но разве у отца что-то изменилось? Ведь и сейчас он живёт с О-Хиса.

— Ах, любовь к такой женщине — это и есть склонность к антиквариату. Ведь она совершенно как кукла.

— Если мы пойдём, она опять будет раздражать нас.

— Что делать, это наш долг по отношению к отцу. Час-другой проведём с ней