Последний фарт - Виктор Вяткин

Где-то назойливо кружится комар… Нет, это не звон комара, а монотонные звуки морзянки. Он видит себя в Иркутске уже гимназистом. Перед ним много книг, карты Сибири и реки Колымы. Живут они с приятелем отца вдвоем, в здании телеграфа. Дядя Алексей работает за стеной телеграфистом, и аппарат стучит и стучит, выколачивая точки и тире…

И снова слышатся шорохи и приглушенный шепот. Точно так же, как при обыске у дяди Алексея, когда пришли за ним жандармы…

— Ну-кося поближе. Слышишь… Вот бы спиртоноса за грудки, да в буерак. А его мошну… Он никлый и не пикнет.

— Опомнись, сыне. За такое — четыре кайла и к земле на веки вечные.

— Я ловок, кто узнает?

— Вот скажу Иване.

— А я отопрусь… Эх, голова-кадушка. Выпить бы? Раз уж почали, давай! Приберег самородочек Бориска. У него и возьму.

Да это же голоса Канова и Мишки. Полозов плотнее закутался. Разговоры сразу стихли.

— Предаю себя в лапы дьявола… Пропал, братия, — донесся глухой рыдающий голос.

Полозов сбросил одеяло.

В зимовье никого. На столе убрано. На нарах завернутые в оленьи шкуры пожитки старателей. Когда только успели собраться?

Полозов поднялся и выглянул в дверь. Уже высоко поднялось солнце. Пронизывая ветви лиственниц, оно испещрило лужайку желтыми пятнами. Ключ, рассекая долинку, стремительно убегал вниз и терялся в траве. На другом берегу мелькнула синяя роба спиртоноса. И больше ни души. Где же все?

— Э-э-э-э!.. — крикнул во весь голос Полозов. Заухало эхо и, раскатившись по тайге, затихло. Тут же он услышал голос Канова:

— Соблазнился… Грешен!

Полозов мигом перемахнул ключ и бросился к спиртоносу. Это был знакомый кореец Пак.

— Выкладывай, что тут стряслось? — схватил он его за шиворот и приподнял. Кореец испуганно залопотал:

— Твоя не моги… Моя честно торгуй! Русика толстогубая спирта бери, самородок плати…

Полозов быстро распорол пояс, отсыпал золото и сунул корейцу.

— Давай сюда, что дал тебе толстогубый. Да еще возьми за две бутылки спирта и молчок. Понял? — И он поднес к носу корейца свой загорелый кулак.

— Молсю, молсю… — залопотал тот, вытягивая из кармана весы.

— Спирт отнесешь в зимовье, — приказал Полозов и хотел уже бежать в забой, как Пак ухватил его за руку и предостерегающе поднял палец.

— Урядника, — зашептал Пак, скаля крупные зубы. — Живи в тайге больше нету, помирай на войне есть. Таежника уходить надо.

— Урядник? А ты откуда знаешь? — насторожился Полозов. Слухи о войне с Германией и предстоящей мобилизации в Охотском уезде уже давно ползли по тайге.

— Мало-мало торгуй, много плати надо, — вздохнул кореец.

— Берет урядник?

— А кыто не берет? — ухмыльнулся нагловато Пак. — Мало дашь — шибко хоросо глядит. Много дашь — совсем слепой. Хоросо! — Он доверительно подмигнул и тут же шмыгнул в кусты.

Полозов кинулся в забой. У развалин бутары толпились старатели. Канов сидел на земле, раскинув длинные ноги и уронив голову на грудь. Он был так пьян, что мало что, соображал. Усов стоял за его спиной и держал его за плечи. Бориска на корточках с жестокой деловитостью прилаживал кайло, чтобы пригвоздить ногу Канова к земле. После так же пригвождают руки, шею и оставляют в забое мучительно умирать. Таков неписаный таежный закон.

— Уже разделались? — холодно усмехнулся Полозов. — А разве не всей артелью судить положено?

— Цхе, шайтан! — окрысился Бориска. — Какой суд, дурной башка? Самородка таскал, пропивал. Сама признался.

— Душу мою предаю. Долгом своим почитаю, — жалобно замычал Канов, мотнув бородой.

— Его и трезвого немудрено обвинить, — заступался Полозов. — А что скажешь, Хан, когда твой самородок найдется? А вдруг за спирт заплатил я?

— Врет, твоя мордам! — крикнул тот.

— Слышите? — Полозов показал на лес. — Сейчас тут появятся власти. Тогда поглядим на «твой мордам»…

Где-то близко послышалось фырканье лошадей. Старатели беспокойно переглянулись. Бориска вскочил и быстро убрал кайло. Канов повернулся на бок и сразу уснул.

— А ну, в зимовье, — раздался сердитый окрик, и на отвал въехал всадник в форме якутского казачьего полка.

Все притихли. Бориска пригнулся и юркнул в кусты.

— Зачем же в зимовье, когда приятнее беседовать здесь? — насмешливо отозвался Полозов. Казак не ответил, разглядывая пьяного.

— Ишь, надрызгался. Тут, однако, спиртоносы?

— Опоздал, служивый, — засмеялся Полозов, — были и ушли.

— Я что сказал? Ну быстро! С урядником толковать будешь! — уже свирепо рявкнул всадник.

— Урядник здесь? Так чего же молчал? — всплеснул руками Полозов. — Наконец-то, чертов кум, собрался навестить, — крикнул он и побежал к зимовью.

У избушки помахивала хвостом привязанная лошадь. Урядник расхаживал по тропинке.

— Господин пристав? — уважительно поклонился Полозов и распахнул дверь в зимовье. — Прошу. У нас чисто, прохладно.

— Кто такие? Документы! — строго спросил урядник, оглядывая нары.

— Какие документы, когда тут вот полный мешочек, — улыбнулся Полозов и, пытаясь немного отсыпать золота, задержал руку в кармане.

Но урядник значительно крякнул.

— О чем разговор? Пожалуйста. — Полозов великодушно выбросил мешочек на стол. — Да, паспорт? — Он вытащил бумажник. — Только зачем он вам, если половина добытого артелью, будет пересылаться в пользу Красного Креста по адресу, указанному вами.

— Да-с, времени в обрез, — урядник выглянул в дверь, спрятал золото в карман.

— Может, с дорожки? — Полозов налил спирта и отрезал кусок балыка. Тот выпил, сплюнул в угол, понюхал рыбу и бросил под нары.

Старатели подходили к зимовью и волокли Канова. Подъехал и казак.

— Ты смотри мне, Полозов! Где бы ни был, найду! — погрозил урядник, заглядывая в паспорт. — Куда явиться, в повестках указано. За всех отвечаешь ты. — Он вынул бланки и бросил на стол. — Тут на всех!

Старатели втащили Канова, уложили на нары и робко расселись. Урядник попил воды, что-то проворчал и заторопился.

Полозов помог ему забраться в седло. Лишь только стих топот лошадей, поставил на стол спирт, кружки и пригласил всех садиться. Тут и Бориска появился.

— Твой? — протянул ему самородок Полозов.

— Откудова твоя брал? — схватил он его и принялся рассматривать. — Мой, дурной башка! Мой…

— Да, тот самый, за который ты человека едва к земле не пришил, — кивнул Полозов на похрапывающего на нарах Канова. — Взял у тебя Мишка. Вот с него мы и спросим!

— Напраслина! Вот же, лешак, че выдумал. — Усов отвернулся.

Полозов ухватил его за куртку, подтащил к двери и вытолкнул. Вслед полетел и узел Усова.

— Думаю, хватит с него. Теперь о деле. — Полозов рассказал, зачем к ним приезжал урядник. — Не думаю, что кому-то охота убивать людей, том более умирать невесть за что и кого. Оставаться тут нельзя. Перед нами одна дорога — на Север.

Старатели притихли. Софи потеребил рыжую бороду, подумал:

— Ты все свое гнешь, Ванька! Упрямый, шельмец. Башка у тебя есть, и варит, а вот куда зовешь? Тут думать надо.

— Зачем долга думать надо! — вскочил Бориска. — Колыма шагать можно, На Чукотке золото есть, почему там не будет? Ходить будем, Искать будем. Канов с нами шагать будет…

— Заберемся, а посля? Не пропасть бы! — Софи почесал за ухом. — Не отказываюсь Как все, так и я…

— Доберемся. Спешить нам некуда, — засмеялся Полозов. — Расспросим у охотников, как лучше. Где олень проходит, там и человек пройдет.

В верховьях Колымы, на протяжении шестисот верст до реки Буянды, всего два улуса. И находятся они в долинах двух притоков: Оротука и Таскана. На берегу же Колымы, в устье Среднекана, стоит единственная юрта. Живет в ней якут Гермоген со своим внуком Миколкой. Заметить юрту с берега трудно.

Рядом с юртой у Гермогена летний очаг, у двери иссеченный топором обрубок бревна — любимое место старика. Со стороны леса изгородь из кольев. На нее наброшена сеть. Она сплетена из белого конского волоса, и солнце серебристыми отливами искрится на паутинке ячеек. Гермоген с удовольствием перебирает ее блестящие нити. Старая трубка с медным колечком на чубуке тихо струит голубую ленточку дыма.

В вытертой меховой куртке, выношенных штанах, камусовых торбасах и старенькой пыжиковой шапке он похож на медведя.

— А-а-а… — доносится звонкий ребячий голос. Из лесу выскочил черноглазый мальчишка в меховой куртке. Он юркнул в юрту, вынес молоток и ружье. Пристроившись на камне, начал чего-то колотить. Гермоген вгляделся и рывком поднялся.

— Покажи!

— Еще бы маленько подколотить и шибко славно будет. Осенью лося завалю. — Миколка разжал кулак, на его ладони лежала желтая пуля. Старик поспешно сгреб ее заскорузлыми пальцами, сунул за пазуху.