Ничейный час (СИ) - Некрасова Наталия Владимировна

Вот только детей никто не спросил и даже ничего им не сказал.

А дети довольно быстро подружились. Майвэ в их паре была заводилой — шустрая, бойкая, говорливая, а он был спокойным, неторопливым и молча, робко восхищался сестрой. Она легче схватывала, быстрее усваивала науку и, что самое главное, Науринья Прекрасный, Науринья Лед-в-Глазах, сказал, что девочка унаследовала способности к магии.

— Старшая линия есть старшая линия, — говорил королю Науринья. — Кровь Медведей сказалась в тебе и твоих потомках, государь. Твоему младшему брату и его потомству боги не отсыпали способностей. Они просто люди.

— Как бы то ни было, — ответил Ринтэ, — учи обоих. Пусть принц не будет магом, но будет знать о магии все.

Науринья усмехнулся, но ничего не сказал.

Вот так и жили они — Майвэ полгода с родителями, полгода с Дедом и Нежной госпожой. Мать некоторое время жила на севере вместе с дочерью, но потом все равно уезжала, чтобы супруг в разлуке не искал утешения у других дам.

В Королевском Холме Майвэ обучали и петь, и танцевать, и писать разными почерками — женским простым, женским высоким, женским тайным, которыми переписываются женщина с женщиной, общим — для всех случаев жизни, "холодным" — для науки, скучных документов, донесений, "текучим" — для стихов, "травяным" — для писем близким людям, и всяким прочим написаниям. Учили знанию трав, камней и земель, и началам целительства, истории Холмов, истории Уговора, истории Начал Мира, учили различать животных и тварей, в общем, всему, чему можно научить отпрысков знатного дома. Принцу еще приходилось много времени проводить в фехтовальном зале и выезжать на охоты. К Провалу его пока не пускали. Зато вдвоем с Майвэ они успели облазить весь Холм — от верхнего уровня с Королевскими садами, Школами, дворцами знати, до нижнего с садами и подземными коридорами до других холмов. Ниже был один Провал.

На Ремесленном уровне было лучше всего — тут были рынки, лавки, мастерские, цеховые дома. Тут каждый вечер в харчевнях звучала музыка, именно здесь в домах богатых купцов и мастеров собирались послушать певцов. Именно здесь был Дом Лицедеев, и именно сюда спускались разнаряженные и важные обитатели верхнего уровня, чтобы насладиться веселой или грустной историей, разыгранной в лицах.

Ах, как Майвэ хотелось быть одной из них, Лицедеев! Как хотелось пережить чужие страсти на сцене, чтобы все плакали или смеялись, и хлопали ей!

Они с братом завели себе знакомых и среди студентов Школ, и среди подмастерьев. Конечно, их знакомства и походы постоянно вызывали ужас, ахи и охи у обеих царственных дам и их двора, но Ринтэ не препятствовал.

— Лучше не запрещать, — говорил он. — Запретный плод сладок.

— Но с ними может произойти какая-нибудь беда! — набрасывались на него жена и невестка.

— Но я же не глупый, чтобы не оставить им телохранителей, — смеялся Ринтэ. — Везде есть люди, которые присматривают за ними!

Дамы выкатывали глаза, но Ринтэ только смеялся.

— У королей и магов свои секреты, — довольно отвечал он. — С ними не будет ничего дурного.

Майвэ всегда с радостью возвращалась в Медвежий холм — холм детства, в холм лета. Тринадцатое лето обещало быть таким же, как и все остальные. Дед ничуть не изменился, разве что еще сильнее поседел, да вечное свое присловье "никак смерть меня не берет" говорил уже не с гордостью, а с какой-то печалью. Наверное, потому что госпожа Керинте умерла три зимы назад, а сыновья ее были неведомо где. Потому, что "в землях Дневных все плохо", и по ночам над миром вставала кровавая луна.

Сила начала в ней играть в середине лета, когда пришли первые месячные. Хорошо, что благодаря дедову обучению Майвэ уже знала, что с ней творится, а потому не испугалась. Но все равно было страшновато. Если бы не женская мудрость Нежной Госпожи, Майвэ куда тяжелее было бы пережить это время. Важно, чтобы в душе ничего не ломалось, а медленно принимало нужную форму и безболезненно вставало на место. Важно, чтобы рядом был человек мудрый, любящий и чуткий. Тогда сила будет течь в крови уверенно, ровно и спокойно, и не будет в душе углов и шрамов. А человек со шрамами в душе силой пользуется криво. Как, к примеру, те же самые Йоринда Старший и Льота Хмель.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Жила тут в свое время, давно-давно, одна девица. Как ее звали — никто уж не помнит, ее все называют Ткачихой Лебединого озера, — рассказывала Нежная Госпожа.

— Ой, а мне Нельрун показывал ее дом! Ну, где он стоял прежде!

— Ну, да, хотя кто сейчас уж помнит? Короче, она была так красива, что сваты приезжали со всех Холмов.

— А она сама была из какого Холма?

— Не знаю. Думаю, из какого-то из малых холмов. Может, Венгальтов, у них лебедь в гербе. В общем, эти двое приехали к ней свататься. Были это знаменитые люди. Один, Йоринда, Дневной, охотник и бард, от которого ни одна тварь не могла уйти, и стрелы у него были заговоренные — он сам над ними пел. Льота же был маг, сильный маг, у Провала ему равных не было. А еще он славился красотой, от которой женщины словно пьянели — потому и Хмель. Говорят, на левой щеке у него была родинка, увидев которую женщины сразу же влюблялись в него насмерть. Потому он прикрывал ее волосами. А Йоринда в бою лишился глаза, и лицо у него было все порвано и перекошено, но женщины все равно влюблялись в его воинственное уродство не меньше, чем в красоту Льоты. И вот приехали они свататься, одновременно приехали. А Ткачиха в тот день увидела, что ее узор нарушился, и прекратила ткать полотно.

Приехали они, значит, к ней, увидели ее красу — а раньше они только слышали о ней — и обезумели оба. Перестали видеть то, что должно видеть и мыслить так, как нужно мыслить. Они были готовы убить друг друга, эти двое знаменитых. Тогда Ткачиха сказала:

— Будет несправедливо и горько, если из-за меня, обычной женщины, погубите друг друга вы, слава Ночи и слава Дня. Не простят мне этого. Потому вот что я скажу. Это озеро на заре окутывает розовый туман, а на закате — лиловый. Завтра, в ничейный час перед утренней зарей придите сюда. В тумане увидите вы на миг тень лебедя. Кто поразит его стрелой — тот будет моим мужем.

— Убить лебедя? Как это можно? Это жестоко! Это неправильно! — Майвэ захлюпала носом.

— Не перебивай. И подбери сопли, раньше времени что хлюпать? История еще не кончена… Вот и они оба даже не подумали о том, что негоже убивать лебедя… В общем, они встретились на берегу в ничейный час, и когда в тумане мелькнула тень лебедя, оба выстрелили. А потом побежали к воде, посмотреть, кто попал. И увидели, что попали оба. Только вместо лебедя убили они Ткачиху.

— Почему?! Как это вышло? — Майвэ уже ревела ревмя.

— Потому, что обоих слишком ослепила страсть. Если бы они умели владеть собой так, как должно, может, и не были бы они такими великими бойцами, но увидели бы в облике лебедя Ткачиху. А так… уж как вышло.

— А чего же она так? А? Заче-е-м она так сделала-а-а-а?

— Да потому, что надеялась, что они увидят ее, а не лебедя в тумане. Или хоть один увидит. И он уж точно не стал бы стрелять, и она выбрала бы именно его. Но они были слепы, потому, что поддались страсти.

— И что? Что с ними потом было? — рыдала Майвэ.

— Оба скоро погибли, потому, что у них не осталось воли к жизни. Так что учись владеть собой.

Майвэ долго плакала тогда, так что Нежной Госпоже пришлось позвать Нельруна, чтобы он спел девочке песню успокоения и сна.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Майвэ почему-то вспомнился Науринья. В нем тоже не было спокойствия. И в отце был непокой, но все же он умел держать себя в руках. Потому он и победил Жадного, Майвэ была в этом уверена. Но когда она спрашивала, почему Жадный убил дядю Эринта, что дядя сделал не так — отец отмалчивался. И Майвэ поняла, что вот он, тот самый рубец, который мешает отцу быть совершенным магом. Потом отец рассказал ей про деда-короля, которого она никогда не видела, разве что на портрете в медальоне госпожи Диальде. И Майвэ узнала еще об одной ране в душе отца. Так она начала понимать печаль и горе других людей и сочувствовать им. Дед говорил, что это хорошо.