Злая корча. Книга 1. Невидимый огонь смерти - Денис Абсентис

Все эта история с «разоблачениями» высветила тот факт, что о спорынье и ее действии в очередной раз позабыли. Среди причин этого можно отметить и то, что ученые на западе мало знакомы с работами, в которых непосредственно описывались галлюцинации при эпидемиях отравления спорыньей. Ибо эпидемии на западе закончились уже давно, и отделить психозы от галлюцинаций тогда еще никто не смог. А российские и советские источники, в которых были предприняты попытки описать, систематизировать и выделить галлюцинации отдельно, на европейские языки не переводились. Некоторые данные из старых работ использовал профессор Джордж Баргер в своей монографии «Спорынья и эрготизм» (1931), но за отсутствием текущих эпидемий широко известны они не стали. Если бы Баргер, химик королевской кафедры, еще в начале века первым выделивший из спорыньи эрготоксин и десятилетия занимавшийся ее алкалоидами, был еще жив во время эпидемии в Пон-Сен-Эспри, вероятно, он бы поддержал версию эрготизма. Но судьба распорядилась по-иному. В ноябре 1938 года Альберт Хофманн, работающий в компании Сандоз, впервые, по его словам, синтезировал из спорыньи знаменитый психоделик ЛСД. В это время Джордж Баргер занят — в ноябре Лондонское королевское общество торжественно награждает его медалью Дэви за выдающиеся успехи в химии. Но месяц спустя, в декабре 1938 года, Баргер неожиданно, ничего не сказав своим коллегам из университета Глазго, выехал в Швейцарию и …внезапно скоропостижно скончался в том самом швейцарском кантоне Золотур, где расположена компания Сандоз. Тому, кто увлекается конспирологией, скорее стоило бы заинтересоваться вот этим казусом, нежели сомнительными спецоперациями ЦРУ. У меня же здесь задача другая — дать ретроспективу некоторых исторических событий в свете эпидемий эрготизма и показать, что спорынья более значительно повлияла на историю, культуру и пути развития цивилизации, чем это обычно представляется. Фиолетовый грибок хранит еще много тайн, на раскрытие которых потребуется не одна книга.

Три года спустя после событий в Пон-Сен-Эспри, в 1954 году, английский писатель Олдос Леонард Хаксли, автор широко известного романа-антиутопии «Прекрасный новый мир», в своей новой книге «Двери восприятия: Рай и Ад» написал строчки, процитированные в эпиграфе, имея ввиду сходство по химическому составу мескалина и адреналина. Есть некая ирония в том, что в следующей же строчке он напишет: «лизергиновая кислота — крайне мощный галлюциноген, получаемый из спорыньи…», но не заметит, что это тоже как раз тот факт, который «глядел всем в лицо на протяжении нескольких десятилетий, но так случилось, что никто не замечал его».

Вот он, парадокс — то, что лизергиновая кислота является галлюциногеном, уже было понятно к тому моменту, когда Хаксли писал свои «Двери восприятия». То, что лизергиновая кислота является ядром вырабатываемых спорыньей алкалоидов, также было давно известно, и проекция действия ЛСД на его же прекурсор напрашивалась. Эрготинные психозы, характеризующиеся помрачением сознания, описывались в энциклопедиях еще в XIX веке. Галлюцинации от спорыньи отмечались с конца того же XIX века. То, что в Европе на протяжении как минимум тысячелетия происходили частые эпидемии отравления спорыньей с массовой смертностью, тоже было давно известно из летописей и хорошо подтверждалось наблюдениями серьезных эпидемий нового времени, вспыхивающих в Европе вплоть до XIX века включительно (в России — до XX века). Но ни Хаксли, ни Хофманн, и никто другой не подумал тогда о том, в каком состоянии пребывало последнее тысячелетие население «ржаной цивилизации». Никому не пришло в голову связать со спорыньей столь широко известные феномены европейского средневековья и Возрождения, как охота на ведьм, массовые случаи одержимости, боязнь вампиров и ликантропов, распространенность безумия, о котором писал Фуко… И никому эта связь не придет в голову еще много лет. До тех пор, пока голландским парламентом в 1976 году не будет официально принята концепция действия психоделиков — «эффекты психоактивных наркотиков являются результатом трех факторов — наркотика, установки и обстановки» — об «обстановке» и «установках», провоцирующих, например, процессы ведьм в Салеме, никто не задумается. Осознание того, что аналогичные установки действовали в Европе от средних веков до просвещения и должны были вызывать аналогичные последствия, тоже займет десятилетия.

Почему же человеческая мысль срабатывает так медленно, даже когда вопрос лежит на поверхности? Почему никто не видел, что массовое безумие возникало там, где росла рожь, а охота на ведьм проходила там, где были популярны демонологические трактаты, и где спорынья широко распространилась из-за выращивания злаков, особенно ржи? По отдельности эти факторы не срабатывали. Спорынья лишь пробуждала агрессию, тупоумие и галлюцинации. На большее она была неспособна. Грибок умел только убивать, калечить, вызывать необратимое повреждение мозга или подготавливать почву для восприятия установок. А сами «установки» давали проповеди и демонология. Суды над ведьмами шли вяло именно там, где не выращивали рожь — в таких местах даже самые фанатичные инквизиторы не могли разжечь огонь одержимости колдовством столь массово. В крестовые же походы, наоборот, рвались обезумевшие крестьяне из местностей, пораженных спорыньей, а основатели сект квакеров и шейкеров вышли из тех мест, где не в диковинку были «пляски святого Витта».

Что мешает нашему разуму не только ставить перед собой нестандартные вопросы, но даже просто видеть очевидное? Нельзя сказать, что на такое характерно медленное движение мысли никто не обращал внимание. Например, французы Луи Повель и Жак Бержье утверждали: «Обычно мысль плетется, как показал Эмиль Меерсон. Большая часть достижений мысли — это, в конечном счете, плод исключительно медленного продвижения шаг за шагом в направлении очевидности». Как бы ни относиться в целом к их книге «Утро магов», но вопросы ставились авторами верно: «Великий Леонард Эйлер считал высшей вершиной математической мысли отношение, сочетающее реальное с воображаемым и представляющее основу натуральных логарифмов, — явную очевидность. Как только его объясняют учащемуся, то он неизменно заявляет, что „это само бросается в глаза“. Почему же понадобилось столько усилий мысли в течение стольких лет, чтобы прийти к такой очевидности?»

«Тяжелые предметы падают не быстрее легких», «тепло есть движение», «малярия переносится комарами», «метеориты падают с неба», «континенты дрейфуют»… Все эти утверждения вызывали в свое время недоверие и насмешки. Они просто не укладывались в голове. Человеческий разум очень консервативен. Если какая-то информация затрагивает эмоциональную сферу и покушается на основы представлений о значимых исторических событиях и о путях развитии самой цивилизации, то мысль будет пробиваться через шаблоны восприятия с еще большим трудом.

Пройдет четверть века после массового отравления в Пон-Сен-Эспри и 33 года после официально объявленного (1943) открытия Хофманном ЛСД. Только тогда, благодаря любознательности студентки Линды Капорэл, в 1976 году возникнет гипотеза о связи отравления спорыньей и процесса салемских ведьм. Потребуется еще тринадцать лет, чтобы американский историк Мэри Матосян написала работу, показывающую связь отравления спорыньей не только с судебным процессом над ведьмами в Салеме, но также с «Великим страхом» (массовым сумасшествием во время Французской революции) и с «Великим пробуждением» — религиозным движением, охватившем Новую Англию в XVIII веке (автор называет его «Великой болезнью»).

Впрочем, надо заметить, подобные мысли о влиянии отравления спорыньей все же высказывались и ранее. Например, еще в 1967 году врач Франциско Гуерра писал, что «лизергиновая кислота, присутствующая в спорынье, была ответственна за эпидемии религиозных галлюцинаций при эрготизме или ignis sacer, известном иначе как огонь св. Антония»[9]. Но это было лишь упоминание, и до работ Капорэл и Матосян никто на такие утверждения внимания не обращал.

Матосян логично предположила, что эпидемии отравления спорыньей лучше описаны в России, где они продолжались дольше, чем в Европе. Поэтому она, помимо лондонской Wellcome Library (библиотеки, основанной сэром Веллкомом, автором трактата о спорынье[10] и владельцем фармацевтический компании, на которую работал и Баргер) и Национальной библиотеки Франции, отправилась также и в СССР. Академия наук СССР в 1984 году предоставила ей возможность работать в библиотеках Москвы и Ленинграда: в библиотеке имени Ленина, библиотеке Исторического музея, Центральной научной медицинской библиотеке и др. Там Матосян смогла прочитать работы дореволюционных авторов, в частности, диссертацию известного психиатра Н. Н. Реформатского «Душевное расстройство при отравлении спорыньей» (1893). Правда, со всеми работами советского периода ей ознакомиться не удалось. О монографии профессора Выясновского «Эрготизм» (1937) она не упоминает, как и о послевоенных вспышках эрготизма в СССР.