Авария - Григорий Адамов

Мы настроили мой настольный радиоаппарат и послали позывные гидростанции. Через минуту гидростанция ответила на вызов и сообщила, что Кечмаев уже выехал к нам на аэросанях. Метеорологическая сводка его не застала, и на гидростанции очень беспокоятся, как бы пурга не захватила его на гористом участке пути. Они сообщили ему об этом по радиотелефону, но он ответил, что прошел уже больше половины горной дороги, что до пурги успеет пройти оставшуюся часть, а в тундре ему нечего бояться.

Мы связались по радио с аэросанями Кечмаева. Он просил не беспокоиться, сообщил, что все идет благополучно, дорога прекрасная и он будет у нас во-время: часа через три-четыре.

Нам оставалось ждать. Женя ушла работать над рефератом о химическом составе морской воды у острова Диксона. Я занялся своими делами.

Через полчаса новая срочная метеосводка сообщила, что пурга надвигается с необычайной быстротой, скорость ветра достигает 12 баллов, видимость совершенно отсутствует.

Острова Диксон пурга достигнет в ближайшие десять — пятнадцать минут.

Это сообщение не вызывало сомнений: я увидел в окно, как потемнело небо, как низко опустились тучи, как быстро сгущался мрак, и тусклый день раньше времени стал переходить в густые сумерки.

Я отдал необходимые распоряжения по электростанции: поставить у каналов снегоочиститель, проверить грабли, проверить навес на транспортере холодильного гидрата; надо было подготовиться к встрече урагана, очевидно, необычайной силы.

Я видел через окно коренастую фигуру Корнея, одетого в легкий, но теплый электрифицированный комбинезон. Он возился над механическими граблями, которые ходили по рельсам вдоль каналов с рассолом, как вагон трамвая. Грабли собирали льдинки замерзающего рассола со всей ширины канала и подгоняли их к транспортеру. Перед двигателем граблей на тех же рельсах помощник Корнея устанавливал снегоочиститель, который должен был работать в пространстве между граблями и транспортером.

Грабли ходили по рельсам вдоль каналов с рассолом…

В глухом конце изогнутого петлей канала, широкого и очень мелкого, далеко под ледяную кашу входил бесконечный ленточный транспортер. Он захватывал здесь подгоняемые граблями льдинки и тащил их на себе к подножию водяной башни конденсатора. Здесь с главным транспортером сливался другой, резервный транспортер, шедший из запасного склада холодильного гидрата.

Транспортер сбрасывал льдинки в наружную часть башни, неглубокую, как та часть курительной труб-

ки, в которую набивают табак. Скоплявшиеся здесь верхние слои льдинок давили на нижние и заставляли их переходить во внутреннюю, длинную, как чубук трубки, башню со столбом рассола в двадцать метров высоты. Этот столб рассола держался благодаря сильно разреженному в конденсаторе воздуху и, следовательно, получающейся большой разнице между атмосферным давлением снаружи и внутри конденсатора.

В столбе льдинки всплывали до вершины башни и там пересыпались на наклонную плоскость конденсатора, охлаждали поступившие туда пары бутана, превращали их в жидкость, сами таяли и, смешиваясь с жидким бутаном, стекали вниз. В нижнем резервуаре более легкий бутан отделялся от рассола и всплывал кверху, как масло на воде. Через трубу у самого дна резервуара рассол выводился наружу в канал, где вновь замерзал. Бутан через верхнюю трубу опускался вниз в испаритель, а затем его пар опять в турбины.

Фигуры Корнея и его помощника вдруг потонули во мгле. Густые хлопья снега крутились за окном. Зажглись фонари по сто тысяч свечей каждый, но их свет едва пробивался качающимися оранжевыми пятнами сквозь тучи снега. Ветер ревел.

В кабинет вошел Корней. Он доложил, что они успели выполнить все распоряжения, хотя навес над транспортером пришлось проверить в абсолютной тьме.

Во время его доклада в комнату быстро вошла Женя.

— Товарищ Жан, — сказала она взволнованно, — я говорила сейчас с Кечмаевым. Он уже в тундре, его нагнала пурга, он говорил, что все идет благополучно, как вдруг на полуслове передача прервалась… Я билась десять минут, чтобы опять связаться с ним, но ничего не вышло… Что это может быть, товарищ Жан? Что с ним могло случиться?

Товарищ Жан, — сказала она взволнованно…

— Что могло случиться? — ответил я возможно спокойнее. — Очевидно, в атмосфере сейчас сильнейшие электрические разряды, и они, как всегда, мешают работе радио. Вызовите по моему аппарату оленеводческий колхоз и проверьте связь.

Ответа из колхоза Женя не получила; было ясно, что именно атмосферные разряды мешали связи с Кечмаевым.

Я распорядился зажечь на крыше мощный прожектор и направить свет его в ту сторону, откуда мы ожидали Кечмаева.

Прежде чем уйти, Женя сказала мне:

— Кечмаеву будет плохо. Это пурга… она убивает все… Я это хорошо знаю… Когда я была еще маленькая, она убила моего брата.

— Ну, Женя, машину она не убьет, — успокаивал я ее, — а машина у Кечмаева хорошая.

Оставшись один, я поработал еще час-другой под неистовый рев и гул пурги и пошел в обход по рабочим помещениям станции.

Насос, подававший воду из моря в испарители, работал исправно. В испарительном отделении, в турбинном зале все было в порядке. Везде чувствовалось невероятное напряжение, испытываемое зданием от огромного напора урагана. Казалось, стены скрипят и стонут и их стоны сливаются с ревом пурги. Когда я поднялся наверх в конденсатор, рев оглушил меня. Транспортер работал бесперебойно, ледяная крупа холодильного гидрата беспрерывно сыпалась из башни на наклонный пол конденсатора. Правда, приборы показывали, что крупа имела большую против нормы примесь снега, с которым, очевидно, не мог полностью справиться снегоочиститель. Но ничего угрожающего в этом не было.

Осмотрев все, я прошел в столовую. Женя уже была там. Она сообщила мне, что еще раз пробовала вызвать Кечмаева, но это ей не удалось.

По нашим расчетам, он должен был бы при обыкновенных условиях уже приехать к нам. Его аэросани могли развивать скорость до 150 километров в час. Но об этой скорости при такой пурге не приходилось, конечно, и думать. Раньше чем через час его нельзя было ждать.

Через час Кечмаев не приехал. Беспокойство превращалось в тревогу.

(Продолжение в следующем номере)

Прошло еще несколько часов. Женя сидела у меня в комнате. Ее лицо посерело. Мы старались сообразить, что могло произойти с Кечмаевым, искали способов оказания ему помощи, но ничего не могли придумать; навстречу идти было, конечно, безумием.