Мальчик и его собака перед концом света - Чарли А. Флетчер

Мы не нашли ее тело. Вместе с гибелью Джой закончилось мое детство. Мне было восемь. Она была старше меня на год. Спустя два года я всего лишь на год старше, чем она когда-либо будет, но в своих мыслях я был таким, каким и являюсь сейчас: абсолютно взрослым. Даже теперь, спустя много лет, Бар и Фёрг по-прежнему зовут меня ребенком. Но они на шесть и семь лет старше нас. Наша мать звала меня и Джой детьми, чтобы отличить от Бар и Фёрга.

Но после смерти Джой мама замолчала навсегда. В тот день мы нашли ее на холме на полпути от обрыва и едва не лишились и ее. Обезумев от горя, мама побежала вниз, вокруг острова, в отчаянной надежде спасти ребенка, который не выжил бы после падения с такой высоты. В суматохе она споткнулась и упала, ударившись головой о камень. Из ее ушей и по лицу текла кровь. После этого она перестала говорить.

Тот день стал худшим в моей жизни, хотя все последующие были ничуть не легче. Мама не умерла, но ее больше не было. Она повредила мозг или была слишком потрясена горем, чтобы выбраться из своего кокона. Папа сказал, что в эпоху До мы бы отвезли ее в больницу, и врачи прооперировали бы ее голову, чтобы ослабить давление. Но теперь, в эпоху После, это невозможно, поэтому он решил сделать это самостоятельно с помощью ручной дрели. Папа действительно бы сделал это, если бы нашел дрель, но ее не было на привычном месте, а потом кровотечение остановилось. Мама надолго заснула, и из ее ушей больше ничего не текло, так что это даже хорошо, что папа не стал сверлить дыру в ее черепе.

Я надеюсь на это, потому что знаю, это Фёрг спрятал дрель. Он тоже знает, что я знаю, но мы никогда не говорили на эту тему. Если бы это произошло, я бы сказал брату, что восхищаюсь его поступком, потому что папа убил бы маму, и ему пришлось бы жить с ужасной ношей. Хотя мама и живет где-то у себя в голове, я могу сидеть рядом с ней и держать за руку. Иногда она сжимает ее и почти улыбается. Это очень успокаивает — призрак того, что от нее осталось, тепло ее руки, ощущение прикосновения. Папа сказал, что тот день был самым страшным в нашей жизни, но мы его пережили и теперь должны жить дальше. Так в мире произошла катастрофа, но он не исчез.

Иногда, в темноте у костра, папа держит маму за руку, думая, что мы не видим. Он делает это тайком, боится показаться слабым перед нами. Но, возможно, настоящее проявление слабости — пытаться скрыть эту потребность в тепле. Так Бар сказала Фёргу одним вечером, когда была расстроена, и никто из них не знал, что я подслушивал.

Я успел освободить барана, свистнуть своим собакам, охотившимся на кроликов, и проплыть милю в сторону дома, чтобы предупредить остальных задолго до того, как путник приблизится к берегу. Оказалось, что я мог не торопиться, потому что зоркая Бар тоже увидела красные паруса. Они успели подготовиться. Это означало, что Бар с папой стояли на берегу, а Фёрга нигде не было видно. Бар сомневалась, что Фёргу так уж необходимо прятаться в укромном месте и наблюдать за нами с ружьем наготове. Она решила, что лодка с красными парусами похожа на лодку Льюисменов и что, возможно, они просто нашли новые паруса. Льюисмены были семьей из шести человек, они жили в пяти островах севернее от нас, самые близкие люди, которых мы знали, и мы знали их хорошо. Бар заплетала волосы в длинную косу, которая теперь свисала ниже талии, и вскоре собиралась вступить в отношения с одним из четырех сыновей Льюисмена. Но, будучи противоречивой по своему характеру, она не считала нужным спешить с выбором. Разумеется, эти мальчики никуда не уедут, а других девочек, которые могли бы потеснить Бар, не было. Льюисмены были практичной семьей, и иногда мы собирались вместе, чтобы сделать что-то, требовавшее больше четырех пар рук. Но мы никогда не соглашались на их предложение перебраться поближе к ним, а они никогда не думали о том, чтобы переехать южнее, а может, и думали, но эта идея им не нравилась. И все же Льюисмены были нашими соседями и единственными людьми в сотне миль вокруг. Мы звали их Льюисменами, хотя их настоящая фамилия была Литтл. Когда красные паруса приблизились к берегу, мы увидели, что Бар ошиблась. Эта лодка была больше, а у человека за штурвалом были длинные волосы, развевающиеся за спиной, как флаг на ветру. Все Льюисмены обрезали волосы как можно короче ради гигиены, даже Мэри, мать семейства, хотя она напоминала скорее мужчину, чем женщину, ведь она воспитывала четырех сыновей.

Длинноволосый капитан был единственным человеком в лодке, на первый взгляд казавшейся слишком большой для одного пассажира. Незнакомец аккуратно заплыл на мелководье тихой бухты вокруг небольшого мыса на нашем пляже, продемонстрировав хорошие навыки якорной стоянки, и окликнул нас. Его голос был хриплым, но громким. Он сказал, что прибыл один и хочет сойти на берег, если мы не против. У него были вещи на продажу, а о нас ему рассказали Льюисмены, которых он покинул два дня назад. У мужчины была записка от них, и он тряхнул ей в воздухе. Лист бумаги казался белым пятном на фоне темного моря.

Папа махнул ему рукой в знак согласия. Незнакомец спустил на воду маленькую шлюпку и начал грести в сторону пляжа. Я помог ему выйти на берег, и мы вместе затолкали шлюпку на песок.

Я почувствовал руку папы на своем плече, словно предупреждение, словно я вел себя слишком воодушевленно и беспечно. Но затем он потрепал меня по коротким волосам на затылке, а я знал, что папа делает так только в хорошем настроении.

«Я Эйбрахам, — сказал он, кивнув незнакомцу. — Можете звать меня Эйб. А это мой сын Гриз».

«Привет, Гриз», — сказал мужчина с улыбкой, которая понравилась мне в тот же момент, когда она белоснежной линией разделила его густую рыжую бороду пополам.

Но не успел я узнать имя путника, как его окружили собаки. Они рычали и лаяли, напоминая огромный клубок из зубов и хвостов, но, когда незнакомец опустился на корточки, чтобы познакомиться с ними, они завиляли хвостами, а рычание превратилось в скулеж. Каждая хотела, чтобы ее погладил и приласкал этот незнакомец с