Бабочка на штанге - Владислав Крапивин

— И рассказала?

— Как видишь… И началось: «Это ранняя склонность к алкоголизму!.. Чем это кончится!.. Ты раньше срока вообразил себя мужчиной, причем пьющим мужчиной!.. Это требует немедленного пресечения!..» И не поленилась ведь, и денег не пожалела: поехала в «Детский мир» за этим нарядом… «Отныне ходи вот так. Пробовать алкогольные напитки в таком виде тебе не захочется!»

— Ты не упирался?

— С ней бесполезно… Да и зачем? В общем-то так даже удобнее. Лишь бы не дразнились…

— Никто не дразнится. Некоторые даже завидуют.

— Ну да… Только Белкина эта…

— Она чокнутая… Ты знаешь что? Рубашку заправь поглубже, чтобы пуговиц не видно было, а сверху надень поясок. Тогда будет нормальный спортивный вид.

— Нету же пояска…

— Подожди… — Я полез в рюкзак. Там у меня лежал среди мелочей свернутый ремешок от старого футляра для мобильника. — Вот, продерни в петли.

— Спасибо… — Он чуть улыбнулся, взялся за пуговицу, и вдруг… — Ой, а из чего этот ремешок? Натуральная кожа?

— Да что ты! Клеенка… А не все ли равно?

— Ну… — скомкано сказал он. — Не люблю я, когда вещи из настоящей кожи. Противно…

Я сразу понял:

— Да! У меня так же бывает! Начинаешь думать: когда-то это была шкура живого существа, а потом ее содрали…

— Вот именно! — Чибис живо блеснул сине-зелеными глазами, и я вдруг увидел, что они слегка разные: один более синий, другой более зеленый. Он стал суетливо продергивать ремешок в петли от пуговиц. Застегнул, прыгнул с подоконника. Одернул «прикид» — Во… Нормально, да?

— В самый раз… — похвалил я. И осторожно сказал: — Слушай… Макс… Кожа кожей, а как насчет мяса? Ты его совсем не ешь, да? — Я вспомнил слова про «тошнотворные сосиски». И с уколом совести подумал о своей любви к пельменям.

Чибис поморщился:

— Приходится есть… То и дело слышишь: «Мясо необходимо детям для нормального роста. Посмотри на себя, ты и так худой, как пенджабский нищий…»

— Со мной так же… А тебе это тетушка твоя твердит?

— Ну да…

— С ней, видать, не поспоришь, — посочувствовал я.

— Это невозможно. Во-первых, у нее абсолютное чувство логики, она всегда оказывается права… А кроме того, у нее больное сердце, старая уже… Как разволнуется, уходит к себе в комнату, и оттуда сразу — вонь всяких капель. Вот и думаешь: вдруг случится что-нибудь — всю жизнь будешь совестью маяться…

Я кивнул: понятно, мол. А Чибис вдруг добавил:

— И вообще… Всякий лишний скандал увеличивает дисбаланс в этом мире…

— Чего увеличивает?

— Дис-ба-ланс… Он расшатывает равновесие Вселенной… Я бестолково говорю, да?

— Нет… вполне толково… — Я и сам был не прочь иногда поразмышлять о проблемах мирового масштаба. Но сейчас не согласился с Чибисом: — Только… ну, какой там дисбаланс от спора с тетушкой на фоне всеобщего финансового кризиса? Или по сравнению с проблемами черных дыр?

Чибис глянул на меня с уважением, однако возразил:

— На кризис есть антикризисные меры. Дыры возникают по законам космического развития. А вот какая-нибудь непредвиденная мелочь может вызвать колоссальное обрушение. Вроде как легкий камешек вызывает лавину. Или… ну, помнишь бабочку на штанге?

— Какую бабочку?

— Мультик есть такой, про волка и зайца. Волк там штангу выжимает, тренируется, а над ним бабочка. Сядет на левый край штанги — волка тянет налево, сядет на правый — беднягу туда же…

— Да! А когда она села посередке — он вместе со штангой бряк на землю! — развеселился я. И Чибис засмеялся. Я хотел сказать, что бабочка — это все-таки шутка режиссера, но забренчал звонок…

В этом кабинете нам разрешали садиться кто с кем хочет. И мы с Чибисом сели рядом.

Программа шестого класса по биологии в нынешнем году уже закончилась, и старенькая Анна Сергеевна занимала нас рассказами об ученых. Нынче она принялась читать занудный очерк о Пржевальском и его лошадях. А я тихонько сказал Чибису:

— По моему, никакого равновесия во Вселенной нету. Сплошной кавардак. Чем дальше, тем больше. Будто каша в котле. Галактики разлетаются, черные дыры там и тут, а недавно еще какое-то серое пространство открыли… У меня есть книжка японского ученого Мичио Накамуры, «Новый взгляд на старый мир». Он там много пишет про все такое. И главное, что почти все понятно, без лишних мудростей… Максим, хочешь, дам почитать?

— Хочу, конечно… Клим, только знаешь что? Ты не говори мне «Максим». Говори, как раньше, «Чибис». Я привык, меня так с первого класса зовут. А свое имя я не люблю…

— Почему? Хорошее имя…

— Кому как… Мне вспоминается пулемет на гражданской войне. В кино «Чапаев». Как из него по тысячам живых людей…

— Что поделаешь, если война… — осторожно проговорил я. — Там никуда не денешься: кто кого…

— Вот оттого и не люблю, — сказал Чибис в сторону. Мне стало почему-то неловко, и я не придумал ничего другого, как сообщить о себе:

— Мое имя тоже связано с гражданской войной. Немного…

— Как это? — шепнул Чибис.

— Был красный полководец, Клим Ворошилов. Не слышал про такого?

— Слышал, конечно…

— А у моего отца был дед, мой прадед то есть. Очень любил прежние времена. Держал дома древний патефон с ручкой для завода и старинные пластинки. И была у него любимая, называлась «Казачья походная». Эта пластинка у нас до сих пор хранится, только патефон давно сломался. Но отец мне эту песню на электрическом проигрывателе крутил. Там есть такие слова:

Красный маршал Ворошилов, посмотриНа казачьи богатырские полки…

Прадед все просил отца: «Родится у тебя сын, дай ему имя Клим. Климентий». Хотя вообще-то Ворошилов — не Климентий, а Климент… Ефремович…

Чибис молчал с минуту и смотрел не на меня, а за окно. Потом сказал неохотно:

— Казачьи полки были всякие… В Отечественной войне многие из них воевали за немцев… Про это раньше молчали, а теперь уже не скрывают. Целые книжки написаны.

— Но не все же были изменники! Были и герои! Например, генерал Доватор. Про него тоже книжка есть…

— Я знаю… А те, кто против Красной армии были, за немцев, они ведь не считали себя изменниками. Потому что воевали не за Гитлера, а против Советской власти. Эта власть им столько всего натворила…

Я знал и об этом. Смотрел однажды про казаков историческую передачу. Однако мне стало обидно за прадеда (которого я никогда не видел). И я хмуро сказал:

— Дед моего отца здесь ни при чем. И Ворошилов тоже…

Чибис глянул быстро и как-то съежено:

— Клим, ты не обижайся. Это я… у меня дурацкая привычка: во всем копаться и делать уточнения…

Я сразу отмяк.

— Не обижаюсь я, а… тоже уточняю… А вообще-то, когда про свое имя думаю, вспоминаю вовсе не Ворошилова, а другого Клима… Есть такая толстенная книга у Максима Горького…

— Жизнь Клима Самгина?

— Да… Ты что, читал?

— Нет, конечно. Просто сериал вспомнил, показывали недавно. Я смотрел там не все, а только про детские годы. Дальше неинтересно стало.

— Я тоже только про детские… И смотрел, и в книжке прочитал. А про остальное решил, что прочитаю, когда «дорасту». Меня и в детских-то его годах зацарапало… не по-хорошему.

— А что… зацарапало? — неуверенно шепнул Чибис.

— Ну, помнишь, как он не сумел мальчишку из ледяной воды спасти? Испугался, выпустил ремень, за который тот схватился… А потом у него все толклось в голове: «А был ли мальчик? Может, его и не было?»

Чибис кивнул. Но тут же возразил:

— Ты здесь ни при чем…

— Ну да… Только все равно иногда скребет… будто это не с ним случилось, а со мной…

Зачем я в этом признался? Вроде ничего такого не было в Чибисе, чтобы откровенничать с ним… Впрочем, дальше откровенничать и не пришлось. Анна Сергеевна добродушно сказала:

— Ермилкин, шел бы ты, погулял. Все равно не слушаешь и соседу не даешь…

— А чего я…