Созвездие Стрельца - Анна Берсенева

Технология праздника была у Аленки давно отработана. Уборка согласно этой технологии всегда откладывалась на утро. Остатки салатов и тортов в холодильник все равно не поместились бы, а ночь между весной и летом обычно бывала еще холодной, и они не портились на улице. Поэтому столы просто накрывались до утра большими полиэтиленовыми пленками от птиц и дождя.

Марина не видела, кто помогал накрывать столы, кто уезжал, кто оставался ночевать…

– У Алены и места для всех не хватит, – сказал Толя. – Пойдем ко мне, а, Марин?

В его словах, в его голосе не было самоуверенности, но и робости не было тоже. Он произнес их именно так, как и должен произносить мужчина. Марина кивнула. Она не могла выговорить ни слова.

Глава 3

Вышли за Аленину калитку и направились по улице к соседнему дому.

– Заборы-то у вас какие, – сказал Толя. – Выше роста человеческого.

– Ну, у Алены забор самый обыкновенный.

– У тетки моей тоже. Но ведь от бедности только. А так – Великая Китайская стена.

Заборы вдоль улицы действительно стояли сплошной стеной. Но Марина не смотрела на них. Потому что не могла отвести взгляд от Толи.

Спокойствие было в нем подсвечено легкой нервностью, да, именно так; Марина обрадовалась, что нашла это слово. Но тут же она поняла, что не нашла, а просто вспомнила: мама однажды сказала ей по какому-то поводу, что Чехов любил в людях нервность и вежливость. Такое сочетание показалось тогда Марине странным, а потом она поняла, что оно правильное, а еще потом постепенно выяснилось, что и ей нравится в людях именно это. И именно это было в Толе, она сразу почувствовала.

Солнце еще не встало, и бессолнечный свет, серебристый и тусклый, был так же холоден, как предутренний воздух. Приземистый домишко, в котором жил Толя, обнесен был частоколом. Калитка открывалась с усилием из-за высокой уже, ранней в этом году травы. Толя пропустил Марину перед собой, и, идя к крыльцу по прокошенной тропинке, она чувствовала, как он смотрит на нее. Она сказала бы, что его взгляд бежит по ее спине холодком, но, наоборот, жарко ей становилось от его взгляда.

Крыльцо заскрипело и закачалось, когда Марина поднялась на него. И серые от старости доски веранды, и полы в темной прихожей тоже покачивались под ее ногами, как палуба. Для жизни, понятно, это неудобно, и в любую другую минуту Марина сразу так и подумала бы, но сейчас ей это очень даже нравилось.

– Не пугайся, – сказал Толя, когда вошли в комнату.

Марина не испугалась, конечно, но удивилась: комната была пуста, а стены ее представляли собой голые бревна. Это выглядело странно. Обычно у одиноких старых женщин, наоборот, накапливается множество вещей, нужных и ненужных, коробок и ящиков, картинок и салфеток…

– Обои я ободрал, – объяснил Толя. – И доски всякие, рубероид. Ты б видела, что тут для тепла налеплено было! А бревна хорошие, я их щелоком отдраил. Ошкурю еще, отлакирую, щели зашпаклюю. Знаешь – косичку из льняной пакли плетут и между бревнами прокладывают? Красиво получается. Ну и тепло, конечно.

Про льняную косичку Марина не знала. Она вообще разбиралась в таких вещах не больше, чем любая женщина, которой не приходилось еще делать ремонт в своей квартире и никакими ремонтными подробностями интересоваться тоже не приходилось, потому что папа избавил ее от этих забот. Правда, сейчас ей опять ремонт предстоял, и она намеревалась заниматься им самостоятельно. Требовалось уже самое простое: переклеить обои, заново покрыть лаком полы…

Марина еще думала о предстоящем ремонте, но уже сознавала, что обои, лак, новые шторы – все, что еще вчера казалось ей таким значимым и составляло в ее сознании целую структуру, стройную, как кристаллическая решетка, – сейчас, вот в эти мгновения, перестает иметь для нее какое-либо значение.

Она обернулась и посмотрела прямо Толе в глаза.

Электричество он не включил, и Марина видела его только в предутреннем свете. Нервная сила, которую она сразу лишь почувствовала в нем, стала теперь очевидной. Так же, как и то, что Марина ощутила ладонями, танцуя с ним, и назвала приблизительным словом «трепет». Толя был неширок в плечах, сухощав; может быть, поэтому каждое его движение, даже едва уловимое, было очень заметно, и оттого-то возникло в Маринином сознании, связываясь с ним, это слово.

– Красивая ты, – сказал Толя.

По тому, как он это произнес, Марина поняла, что у него сжимается горло. Она просто как врач это поняла, но, конечно, не медицинские соображения волновали ее сейчас.

– И что? – улыбнулась она.

Ей пришлось призвать на помощь всю рациональность своего ума и немалую часть своей воли, чтобы добиться ровной и беспечной интонации. Не девочка же она с широко распахнутыми шестнадцатилетними глазами, прекрасно понимает, как выглядит все происходящее: пошла ночью в дом к мужчине, с которым познакомилась три часа назад и сомневаться в намерениях которого невозможно… Ханжой Марина никогда не была, но и выглядеть шлюшкой ей не хотелось.

– Хорошо это, вот что, – ответил Толя. – Настроение хорошее становится, когда на тебя смотришь. Такое не каждой красоте дано.

Это, положим, Марина и сама о себе знала. Красота ведь разная бывает, и у нее не та, которая представлена на картинах Рафаэля, или Боттичелли, или еще кого-нибудь из классиков. Не красота у нее, а обычная привлекательность. Тоже неплохо, между прочим, да и кому сейчас нужны рафаэлевские мадонны.

– Я у вас тут подрастерялся, – сказал Толя. – Подумал уже: может, зря в Москву приехал? Шатание души во мне произошло. А тебя сегодня увидел – и легко мне стало, и хорошо, и ясно. Вот какая ты женщина, знаешь?

Если это и был всего лишь комплимент, то необычный. Тонкий и вместе с тем прямой; редкое сочетание. К тому же Толя не производил впечатления мужчины, который умеет делать комплименты, поэтому сомневаться в искренности его слов не приходилось.

– Я честно говорю, – словно расслышав Маринины мысли, сказал он.

– Верю!

Марина рассмеялась. Напряжение неловкости наконец отпустило ее. Хотя условия, из-за которых это напряжение возникло, никак не изменились: она по-прежнему стоит с едва знакомым мужчиной посреди его комнаты, и из мебели здесь один надувной матрас – его Марина только теперь заметила, – и понятно, что заниматься в этой комнате можно единственным делом… Но произошел неуловимый поворот зрения, и все стало выглядеть для нее иначе.

Матрас был высокий, настоящая кровать. Марина с Толей сели на ее край.

– Жены у меня нету, – сообщил Толя. И сразу добавил: – Это я к тому, чтоб неловкости у тебя ни перед кем не было.

Что ж, правильное сообщение. И на тот случай, если она размышляет, стоит ли строить на его счет какие-то планы, и на тот, если далеко идущих планов не имеет, а просто не считает нормой, чтобы мужчина изменял жене с первой встречной.