Борис был не прав - Егор Лигачев

И теперь, с дистанции времени, могу сказать, что томский период был самым интересным, самым прекрасным в моей жизни. Это был период душевного подъема. Если бы я больше нигде не работал, то все равно имел бы все основания считать свою жизнь удавшейся, а себя — счастливым человеком. Хотя приходилось, конечно, нелегко, порой часа свободного не выкраивал, как говорится, трудных дней было множество, но в тягость — ни одного.

То было время не «застоя», как окрестили его политические бездельники и демагоги, а эпоха социалистического созидания. В ту пору сооружен западносибирский нефтегазохимический комплекс, с годовой добычей нефти свыше 300 млн. тонн, на котором сейчас держится буржуазная Россия. Горжусь, что почти в течение двадцати лет непосредственно участвовал в его сооружение. Здесь построено свыше 20 городов. И это только в западной Сибири. А сейчас ни одного нового населенного пункта, заброшенные десятки тысяч сел, городов.

С чудесными людьми свела меня в эти годы судьба! И это, пожалуй, главное, ибо без настоящего товарищества пусто жить человеку. Помню, в 1983 году, когда я улетал в Москву и провожали меня в томском аэропорту члены бюро обкома, прощаясь, я сказал:

— Да-а, семнадцать лет — это не семнадцать мгновений…

Но я снова забегаю вперед. А в то утро, когда услышал от Горбачева неожиданное для меня известие, мне мгновенно припомнились события 1964–1965 годов, связанные с приходом в ЦК Капитонова. Окончательно стало ясно: в партии действительно начинается новый этап — замена заведующего орготделом указывала на это неопровержимо. И еще подумалось: странно все-таки распорядилась судьба — семнадцать лет назад, уезжая «из-под» Капитонова в Сибирь, мог ли я предположить, что меня будут прочить на смену ему? Кстати, Капитонов — человек порядочный, честный, и вопрос носил объективный характер: независимо от личных качеств тот, кто при Брежневе занимался кадрами, при Андропове, конечно, должен был покинуть свой пост. Это разумелось само собой.

Между тем Горбачев снял трубку «кукушки» — прямого телефона, связывающего Генерального секретаря с членами Политбюро:

— Юрий Владимирович, у меня Лигачев. Когда вы могли бы его принять?.. Хорошо, я ему передам. И, положив трубку, ободряюще сказал:

— Он примет тебя прямо сейчас. Иди. Ну что ж, Егор, желаю!

Я поднялся на пятый этаж и пошел к кабинету № 6, где по традиции работали Генеральные секретари. В ту пору мне было уже шестьдесят два года. За плечами нелегкая жизнь, в которой хватало драматизма. Да и политический опыт накопился за десятилетия немалый. Томская область уверенно «встала на крыло». В общем, цену я себе, конечно, знал. А главное, совершенно не думал о карьере — в этом была моя сила. Да и какая карьера в шестьдесят два года? Хотя физически благодаря здоровому образу жизни я чувствовал себя великолепно и готов был впредь тянуть любой воз, но, повторяю, по возрасту уже не беспокоился за свою судьбу, а потому особого восторга в связи с возможным новым назначением в Москву не испытывал.

Знаете, у каждого возраста есть своя сила и свои слабости. Когда человеку за шестьдесят, суетное, сиюминутное ослабевает в нем, зато все заметнее сказывается накопленная на жизненном пути мудрость. Да, не каждому суждено испытать эти внутренние, душевные перемены, но мне очень близки мысли Льва Толстого, который писал, что, достигнув вершины лет, человек оставляет в прошлом личные стремления и получает возможность полностью сосредоточиться на гражданских чувствах, на служении Отечеству. Правда, Толстой связывал эту душевную перемену с пятидесятилетним возрастом. Но то ведь было сказано давно. А в наши времена возрастные границы сдвинулись.

При этом надо, конечно, иметь в, виду, что в высшем эшелоне власти необходимо сочетать руководителей различных возрастов, ибо здоровое тщеславие, свойственное людям помоложе, — столь же необходимый элемент руководящей группы, как и опыт, рассудительность, приходящие с возрастом. В этой связи хочу сказать о следующем. Впоследствии, когда брежневский период окрестили застойными годами, я был согласен с этим определением лишь отчасти. Да, в руководящем ядре партии оказалось явно избыточное число политиков преклонного возраста, которые уже не имели перспективы и были озабочены лишь удержанием в своих руках власти. Но если говорить о стране в целом, то на необъятных наших просторах картина была неодинаковая.

В эти годы на востоке страны были созданы крупнейшие народнохозяйственные комплексы, в том числе западносибирский нефтегазовый и нефтехимический комплекс мирового масштаба. В европейской части страны поднялись ВАЗ, КамАЗ, да и другие стройки, которые никак не назовешь застойными. В 60—70-е годы национальный доход вырос в 4 раза, ввод жилья — более чем в три раза. Был достигнут военно-стратегический паритет между СССР и США. Усилиями многих людей страна продолжала продвигаться вперед, хотя в последние годы брежневского руководства заметно снизились темпы роста экономики, разрастались злоупотребления властью, падала дисциплина, целые зоны страны были вне критики.

О застое, видимо, надо говорить так же, как о любом другом общественно-политическом явлении: в одних местах и сферах застой действительно процветал — если уместно сочетать эти понятия, — а в других жизнь продолжала идти вперед. Честно сказать, я противник всеобщих, всеохватных политических ярлыков, которые, безусловно, являются по сей день не выкорчеванными из сознания. Истина конкретна, и попытка одним-единственным словом-символом объяснить все происходившее и происходящее в жизни — это не более чем примитивный трюк. Мы все это уже проходили в прошлом: «космополитизм», «волюнтаризм»… «Застой» — это термин из того же прокурорского ряда, правда, смягченный обстоятельствами времени.

Пишу это к тому, что в 1983 году, когда Генеральным секретарем ЦК КПСС стал Андропов, я, как и многие другие секретари обкомов партии, с нетерпением ожидал перемен, понимая, что страна, к сожалению, встала на рельсы, ведущие в социально-экономический тупик. Надо было по-настоящему впрягаться в новое дело и вытаскивать державу на главный путь. В том факте, что при Андропове, человеке мудром, но, увы, слабом здоровьем, начал быстро возрастать политический вес Горбачева — молодого, энергичного, — я видел добрые предзнаменования. И поскольку в их планах какая-то роль отводилась мне — роль, надо сказать, заметная, но все-таки вспомогательная, рабочая, а никак не ведущая, — то я без колебаний был готов принять ее. Происходящее соответствовало моим взглядам.

Андропов и Горбачев наметили смену кадров — она неизбежна в историческом плане. Меня направляют на тот участок, где придется практически заниматься этим нужным, очень нужным, но, увы, не всегда благодарным делом. Ну что ж, надо — так надо!