Валькина жизнь - Игорь Ягупов

– Да? – сбивается с мысли Сашка.

– Тебя-то чего туда несет, к палтусу этому? – вновь повторяет Танька, пропустив, должно быть, мимо ушей пикировку подруги с Сашкой.

– Как ты не понимаешь? Я же строитель! – совсем, как только что Сашка, неожиданно воодушевляется Валя.

– И что с того? – обрывает ее подруга. – Я, между прочим, тоже строитель. И я тебе так скажу: нам и здесь работы хватит.

– Нет, вы не понимаете, ребята! – возмущается Валя.

Она хотела поделиться с Танькой своими планами, рассчитывая на поддержку. А вместо этого вынуждена держать круговую оборону, доказывая свою правоту, в которой и сама, если честно, не до конца уверена.

– Там же целый город строят! – выпаливает она. – Апатиты называется.

– Гепатиты, – передразнивает Сашка.

– Я туда письмо написала, – продолжает Валя, не обратив внимания на Сашкин выпад. – В трест. И ответ уже получила. Положительный. Меня ждут.

– Ждут не дождутся, – вставляет Сашка, скорее для того, чтобы хоть как-то закончить надоевший ему разговор, чем из желания удержать Валю в Жданове.

Танька более настойчива.

– Пашка-то знает? – интересуется она, поджав губы. – Ты ему сказала?

– Нет еще, – напряженно замечает Валя. – А что?

– А ничего! – вспыхивает Танька. – Своему парню не сказала, что уезжаешь через две недели. Замечательно. Он, надо думать, обрадуется такому повороту событий.

– Я скажу, – пытается возразить Валя. – Я с тобой сначала хотела посоветоваться.

– Так вот мой тебе совет: забудь про эту глупость, – выдает раздраженно Танька. – Чего тебе не хватает? Работаешь, парень есть, замуж выйдешь.

– Да что ты все о Пашке? – огрызается Валя. – Он тут не приклеенный. Захочет – со мной поедет.

– Ага, в чемодане, – фыркает Танька. – Надо было сразу с ним все это обсудить. Еще когда только письмо собиралась писать в трест свой. А то вряд ли он обрадуется.

3

Пашка, как и предсказывала Танька, совсем не выглядит обрадованным, когда на следующий день Валя, набравшись храбрости, рассказывает ему о своих планах на переезд. Он мрачнеет, замолкает и как будто сразу отстраняется от Валькиных проблем.

– Твое дело, – выдавливает Пашка. – Я думал, что у нас с тобой что-то получается. Серьезное. Но, видать, ошибался.

– Что вы все на меня окрысились? – возмущается Валя. – Как будто я вам враг какой-то.

Ее особенно колет слово «серьезное». Что же он раньше-то про серьезность ничего не говорил, даже не намекал? Может быть, тогда бы и она себя по-другому вела, уехать не стремилась. А то все самое главное почему-то всегда выясняется, когда уже поздно что-то изменить. Так, наверное, о том, как все тебя любят и уважают, узнаешь только тогда, когда помирать начнешь. Лежишь на кровати под белой простыней, а вокруг тебя собрались друзья, о которых ты раньше и не задумывался. И все такие хорошие слова о тебе говорят:

– Вот, если бы не болезнь, то мы бы с тобой в Крым поехали. Давно собирались. Да вот не получилось.

– А мы, – говорят другие, – хотели тебе холодильник подарить. Но теперь, видать, уже не судьба.

А ты лежишь и думаешь:

– Где ж вы до этого были?

– А кто это «все»? – цепляется за Валькины слова Пашка и смотрит на подругу почти со злобой.

– Кто? Никто! Ты, например, – огрызается Валя, очнувшись от философских размышлений.

– Нет, постой, ты сказала: «вы все». Кто все? – в голосе Пашки чувствуется закипающая обида.

– С Танькой я разговаривала об этом, – с неохотой выдавливает Валя. – Она моя лучшая подруга. Спросила ее мнения.

– Сначала ее, а потом уже мое, да? – возмущается Пашка. – Так? Я у тебя на последнем месте?

– Нет, не на последнем, – бурчит Валя. – Я тете Поле еще ничего не говорила.

– Ага! – почти с радостью от того, что его обида явно оправдана, фыркает Пашка. – На предпоследнем, значит? Прекрасно. И что ты от меня ждешь? Что я запрыгаю от восторга, да? Вроде все нормально было. У нас с тобой, я имею в виду. И вдруг ни с того ни с сего…

– Почему же ни с того ни с сего? – извиняющимся тоном произносит Валя. – Я над этим долго думала…

– А что же не поделилась-то раньше? – обрывает ее Пашка. – Может, я бы и понял.

– А сейчас – нет, не поймешь? – злится Валя и добавляет, вспомнив свои недавние размышления о бренности бытия: – Я не помираю пока. Вполне можешь понять, если захочешь.

– Так времени у меня нет на понимание, не дала ты его мне, – пожимает плечами Пашка. – Просто поставила перед фактом. Прощай, мол. И все дела.

– Почему сразу прощай? Давай вместе поедем? – со слезой в голосе выдавливает Валя и, вспомнив об аргументе Сашки, добавляет: – Ты же не рыбачишь.

– И что с того? – хмыкает Пашка. – Ты сама-то рыбачка, что ли?

– Не я, – отмахивается Валя.

– А кто? – подозрительно интересуется Пашка.

– Неважно, – поняв, что в очередной раз сглупила, отмахивается Валя.

– Кто рыбак? – требует Пашка.

– Сашка, – неохотно произносит Валя и уточняет: – Парень соседский.

– Вот как! – возмущается Пашка. – Даже соседский парень, оказывается, в курсе твоих планов. Ты его с собой приглашала, что ли?

– Причем тут Сашка? – заламывает Валя руки. – Не придирайся! Поехали вместе, в Хибины, город строить, а?

– Ты серьезно думаешь, что меня здесь ничего не держит? – продолжает возмущаться Пашка. – Сказала: «поехали», – и я тут же кинулся вещички собирать. Как здорово у тебя все получается. За сколько суток до отъезда ты мне все сообщила? За неделю? Прямо сейчас и побегу билет покупать. Если не поздно, конечно.

– Не обязательно же буквально вместе ехать, – примирительно предлагает Валя. – Ты можешь приехать через месяц. Или через два. Как получится. Я все разузнаю. Какие специалисты там нужны. А ты…

– Не езжай! – перебивает ее Пашка.

– Что? – увлеченная своими планами, не понимает его Валя.

– Не езжай ты в эту Тмутаракань, – повторяет Пашка. – Не надо. Давай жить, где живем. Тут все родное. А там – Север. Тут ночь еще, а там уже день, наверное.

– Вот только не надо этих глупостей географических! – возмущается Валя. – Я смотрела на карте: Кольский полуостров на той же долготе, что и Жданов. Может, даже западнее немного. А значит, и время там то же самое, киевское. В смысле, у них московское. Это тебе не Сибирь. И не Дальний Восток.

– Ладно, ладно, разошлась, – машет рукой Пашка. – Пусть будет так. Разницы-то никакой: Север, холод, снег. А здесь все по-другому. Может, и не лучше – тут уж как кому нравится, – но привычнее, роднее. Не езжай.

– Не могу, – голос Вали на мгновение срывается, когда она и сама внезапно думает о том, что теряет все, что окружало ее с детства.

Впрочем, уже в следующее миг ей приходит в голову, что расстается она со всем этим не навсегда, что к тете Поле можно будет приезжать в отпуск хоть каждый год, и что Жданов никуда от нее не денется.

– Не могу, – повторяет она твердо, – я уже и билет купила.

– Ну, тогда не смею задерживать, – отрезает Пашка. – Что тебе от меня нужно? Чтобы я добро тебе дал на переезд? Так оно тебе не нужно.

– Провожать-то придешь? – обреченно выдавливает Валя.

– Когда? – безропотно интересуется Пашка.

Он наконец осознает неизбежность расставания, и его гнев сразу куда-то улетучивается.

– В пятницу, московский поезд, – уныло сообщает Валя.

– Не, не получится, – вздыхает Пашка, прикинув что-то в уме. – У меня смена как раз.

– Поменяйся с кем-нибудь, – предлагает Валя.

– Не, не получится, – упрямо повторяет Пашка.

– Прекрасно, – фыркает Валя и отворачивается, чтобы несговорчивый друг не видел ее слез.

– Вот и поговорили, – мрачно констатирует Пашка, словно подводя окончательную и бесповоротную черту не только под их беседой, но и под всеми их отношениями.

4

Вагон дергается и медленно плывет вдоль перрона Ленинградского вокзала. Шумная Москва, в которой Валя до этого была лишь однажды, в детстве, когда они с тетей Полей приезжали сюда на пять дней к дальним родственникам, проваливается куда-то назад, под стучащие на стыках колеса состава.

Перед поездкой Валя строит относительно десятичасового пребывания в столице грандиозные планы: прогулка по Красной площади, поход в Третьяковскую галерею, что-то еще, о чем сейчас она уже не хочет и вспоминать.

На практике все происходит совсем иначе. Уже в поезде Жданов-Москва Валя так устает и выматывается от нестерпимой духоты, что, выйдя на столичный перрон, мечтает только о том, чтобы принять душ и лечь спать, причем желательно в холодильнике или на снегу. Снега, впрочем, в не менее душной, чем Жданов, Москве, понятное дело, нет. Как, собственно, нет и душа. Вернее, возможности его принять. Связь с дальними родственниками, у которых Валя провела когда-то пять дней, давно потеряна. Тетя Поля, правда, дала ей адрес. Но Валя представляет, как добирается на метро, а затем на автобусе к почти не знакомым ей людям, и решительно отказывается от этой идеи.