Ничьи котята - Евгений Валерьевич Лотош

– Папа, ты не понимаешь! – чуть не плача, Цукка сжала кулаки. – Я уже действительно взрослая. Мне пора начинать отвечать за себя самостоятельно! Если я буду все время опираться на тебя, на Танну, я не смогу сконцентрироваться на подготовке. Я так и продолжу плыть по течению – твой дом, потом дом мужа, дети, кухня, магазины… Я хочу стать самостоятельной!

– Но ты уже самостоятельная! – отец беспомощно пожал плечами. – Ты давно не берешь у нас деньги, вносишь свою долю платы за квартиру… Разве самостоятельность в том, чтобы бросить семью и уйти в пустоту?

– В том числе, – Цукка упрямо уставилась в стол, избегая отцовского взгляда. – Папа, я тебя люблю. Я вас всех очень люблю, но я должна уйти. Я стану звонить, приходить в гости, но мне пора заботиться о себе самой. Я… нашла комнату. Сегодня десятое, до конца периода еще четырнадцать дней, но хозяин согласился взять плату вперед только за неделю. То есть шесть дней, почти целую неделю, я смогу жить бесплатно! Но у него есть условие – он хочет, чтобы я въехала сегодня.

…только бы они поверили ее басне! Хозяин уже вытребовал полную месячную плату за период вперед…

– То есть ты уходишь прямо сейчас? – растерянно спросил отец. – Танна! Ну скажи же ей!

– Могу только повторить за твоим отцом – не делай глупостей, Цукка, – мачеха устало взглянула на девушку. – Да, птенцы рано или поздно выпархивают из гнезда, но нет нужды вот так внезапно принимать решение. Даже если хочешь жить отдельно, незачем бросаться головой в омут прямо сейчас. Останься хотя бы до завтра – раз у тебя выходной, переберешься спокойно. А может, еще подумаешь и решишь остаться, спешить и в самом деле некуда.

…именно этого я и боюсь – что подумаю и решу остаться. Что решимость иссякнет, что поддамся на уговоры отца и не смогу уйти…

– Не решу, – качнула головой девушка. – Ринрин и Тарс уже большие, им пора жить в отдельных комнатах. Вот Ринрин и переедет в мою, ей и кровать подойдет, и стол для занятий есть. А я уже собрала сумку – я взяла постельное белье на первое время, ладно? – и сейчас уйду. Завтра у меня внеочередной выходной, накопилось несколько штук за сверхурочную работу, так что смогу обустроиться на новом месте. А если до утра останусь, на место попаду только к обеду, и хозяин ругаться станет.

– Но Цу!.. – отец беспомощно заморгал. Девушка вздрогнула, заметив каким старым и потрепанным он выглядит сегодня. Хорошо бы у него не возникло неприятностей на работе…

– Нет, папа! – девушка отодвинула тарелку и решительно встала. – Я должна. Простите, что все вышло так… так… внезапно, но я решила.

Твердым шагом она вышла из кухни. Короткий коридор, дверь слева – ее комната. Бывшая комната. Внутри со вчерашнего дня ничего не изменилось, но каким-то неуловимым образом она стала чужой. Не ее.

Цукка обвела взглядом интерьер, словно в первый раз рассматривая обстановку. Низкая кровать возле стены. Вплотную придвинутый к окну письменный стол, сиротливо голый, избавленный от обычного бумажного беспорядка. Старый-старый терминал, даже не терминал, а настоящий компьютер – с встроенными в потроха программами, правда, уже давно не использующимися. Полки со старыми бумажными книгами, по большей части детскими, давно забытыми – теперь их самое время читать брату с сестрой, и несколько жмущихся друг к другу не менее старых пособий для подготовки – «Курс физики для поступающих в университет», «Начала общей математики», «Интегральное исчисление»… Надо потом их забрать. Или не надо? Один раз она уже провалилась, пытаясь по ним готовиться: программы для поступления изменились, а новые пособия – только электронные. Значит, придется как-то копить средства на новый терминал и книги… На полу – вытертый ковер с рисунком в виде желто-зеленого ромбического орнамента на белом фоне. Пара стульев. Шкаф для одежды, сейчас наполовину пустой.

И сумка. Большая дорожная сумка в углу, доверху набитая: несколько платьев, белье – нательное и постельное, гравюра по металлу – серебряное дерево на холме на фоне золотого заката, туфли, пелефон, мелкий хлам, с которым жалко расставаться… Чужеродный предмет, превративший давнее убежище от невзгод в чужое полузнакомое помещение.

Нет. Хватит терзать себя. Что обрублено, то обрублено. Цукка подхватила сумку и, скособочившись от тяжести, вышла в прихожую. Отец с мачехой уже ждали там. Притихшие брат с сестрой выглядывали из кухни.

– Цу… – отец положил ей руку на плечо и печально взглянул в лицо. – Может, все-таки передумаешь? Останься хотя бы до завтра.

– Нет, папа.

Девушка поставила сумку на пол и осторожно поцеловала отца в щеку. Поколебавшись, поцеловала и мачеху. Неожиданно та протянула руку и ласково погладила Цукку по волосам.

– Наверное, я была тебе плохой матерью, – сказала она задумчиво. – Твоя настоящая мама меня не одобрила бы. Мне исполнилось лишь чуть больше, чем тебе сейчас, когда я выходила за твоего отца. Я просто не знала, что делать с внезапно появившейся семилетней дочерью. А потом… не сложилось. Ты так страдала из-за смерти матери, что я не смогла подружиться с тобой. Жаль. Но я хочу, чтобы ты помнила – здесь твой дом. И ты всегда можешь вернуться, если что-то не получится. Мы пока не тронем твою комнату.

– Да, Цу, – отец притянул ее к себе и обнял. – Ты всегда можешь вернуться. Я знал, что ты рано или поздно оставишь нас, ты характером в мать, такая же упрямая. Просто… как-то все вышло неожиданно.

Он отстранился и взглянул ей в глаза.

– Ты ведь не забудешь нас, да? Станешь приходить в гости? Звонить?

– Да, папа, – кивнула Цукка, пытаясь сдержать наворачивающиеся слезы. – Обязательно. И вы ко мне приходите.

Она быстро сунула ноги в сандалии, распахнула дверь, подхватила сумку и вышла. Уже на лестнице она обернулась и еще раз взглянула на свою семью. Отец, мачеха и брат с сестрой смотрели на нее через дверной проем, словно из другой, милой и теплой жизни. Той жизни, где ребенком она могла прибежать к отцу на колени и, заливаясь слезами, протянуть палец с чернеющей под ногтем занозой. Где в вечернем сумраке горели золотым огнем домашние окна, обещая убежище от невзгод и недругов. Где утреннее солнце било в заспанные глаза, а тиканье будильника на столе ласково убаюкивало в ночной темноте…

Все в прошлом. Будущее холодно и неопределенно, и для начала ей придется привыкнуть жить одной. Возвращаться в пустую темную комнату большого дома, кивать в