День чёрной собаки - Вадим Юрьевич Панов

вроде гостиничного номера, за тем лишь исключением, что уборка не входила в квартплату, и если бы в Петрах[1] ему отвели отдельную комнату с душем, Феликс ни за что не стал бы тратить время на дорогу. Даже на очень короткую.

Но комнату на работе ему никто выделять не собирался и на протяжении многих лет Вербин возвращался в квартиру, как в гостиничный номер, не в дом, а в его подобие. Но теперь всё поменялось.

Вот уже год Вербина тянуло домой.

Ведь дома его ждала Криденс. Если нет – Феликс заезжал за ней в бар «Грязные небеса», благо он, Петры и квартира располагались недалеко друг от друга. Бар в один зал, но довольно большой, отделанный благородным тёмным деревом, выглядящий «на миллион долларов», но с адекватными ценами; расположенный на тихой улице, но всегда заполненный по вечерам. Бар, над главной стойкой которого висела доска с вырезанным изречением Публия Сира: «Contra felicem vix deus vires habet»[2]. Бар, в котором его знали все, начиная от администратора Кати, с которой Феликс обменялся поцелуями у дверей, и заканчивая здоровенным чёрным котом Баем, ради которого Криденс распорядилась снять верхнюю декоративную доску стойки, чтобы Бай, когда ему того хотелось, мог бродить под самым потолком и оттуда таращиться на посетителей.

Войдя внутрь, Вербин машинально посмотрел наверх, заметил зелёные глаза Бая и едва заметно улыбнулся.

– Лекс, привет! Ты сегодня рано. – Криденс подошла сзади, положила правую руку на плечо Феликса, а когда он повернулся – поднялась на цыпочки и поцеловала мужчину в губы. – Или просто забежал?

– Надеюсь, сегодня действительно рано – мне пообещали свободный вечер, – ответил Вербин, раздумывая, не поцеловать ли Криденс ещё раз, крепче, но сдержался.

– Какие планы?

– Мои планы – ты.

Об этом Криденс знала, но одно дело знать и совсем другое – слышать, как мужчина произносит эти слова. Произносит снова и снова. Произносит, глядя в глаза. Слышать, и улыбаться, понимая, что мужчина говорит искренне.

– Я освобожусь через час, не раньше, – извиняющимся тоном произнесла Криденс. – Сейчас приедут люди, с которыми обязательно нужно поговорить.

– Поставщики?

– Да.

– Я подожду.

– Спасибо.

– А как иначе? – Криденс кивнула, собралась отойти, однако Феликс слишком хорошо её знал, чтобы не уловить лёгкую грусть в голосе и удержал подругу за талию. – Что-то не так?

Она помолчала, а затем легко улыбнулась:

– Никогда не привыкну к тому, как легко ты меня читаешь.

– Я тебя не читаю, Кри, я тебя чувствую. И ты привыкнешь.

– Уже привыкла. Просто иногда… Иногда ты оказываешься слишком проницательным.

– Просто иногда мои вопросы оказываются неожиданными.

– Или так. – Криденс провела рукой по щеке Вербина. – Со мной всё в порядке, милый, а вот Прохор места себе не находит. Даже от сэндвича отказался.

– И что он делает?

– Бросил сэндвич в мусор, побродил по двору, похныкал и ушёл.

– Понятно.

– Я знаю, как ты к этому относишься… – начала было девушка, однако Феликс не дал ей договорить:

– Я знаю, как к этому относишься ты, Кри, и только это имеет значение.

Вербин не верил в приметы, карточные гадания и астрологические прогнозы. Жизнь и профессия сделали его человеком практичным, с изрядной долей цинизма, научили полагаться на факты, и только на факты, и потому интерес, который Криденс проявляла к мистическим совпадениям, предсказаниям и прочей магии, вызывал у Феликса недоумение. К счастью, её увлечение протекало в лёгкой форме, без личных экстрасенсов и постоянных походов к астрологу. Но в «знаки» девушка верила.

Что же касается Прохора, он был классическим московским юродивым. Не бомжом или бродягой, а именно юродивым – так, едва взглянув, назвала его Криденс, и все с нею согласились.

Юродивый.

Зимой и летом в одних и тех же обносках, словно не замечая смены времён года; то замыкающийся в себе, то говорящий со всеми сразу; немытый, нечёсаный, абсолютно неопределённого возраста; седой как лунь Прохор бродил по Москве, раздражая богатых понаехавших, несколько раз исчезал, оказываясь по их доносам то в психушке, то в полицейском «обезьяннике», но всякий раз возвращался на улицы – потому что до тех пор, пока в Москве будет оставаться хоть один москвич, юродивых трогать не будут.

Прохор бродил по всему городу, но с того мгновения, как Криденс громко и вслух назвала его юродивым, стал часто появляться у чёрного хода «Грязных небес». То ли почувствовал, что девушка не обидит, то ли потому, что Кри распорядилась его подкармливать. И тот факт, что вечноголодный юродивый отказался от еды, она сочла плохим предзнаменованием.

– Прохор уже бросал сэндвичи в мусор, и после этого обязательно случалась какая-нибудь неприятность.

– Налоговая приходила?

– Если бы только приходила. – Криденс вновь поцеловала Феликса, на этот раз – в щёку, и улыбнулась: – Я скоро. Постарайся сильно не напиваться.

– Я не могу напиваться – у меня серьёзные планы на вечер.

Она вновь улыбнулась, очень мягко, и направилась в кабинет, а Вербин вышел покурить, но не на улицу, а через чёрный ход на задний двор заведения, в переулок. И там обнаружил Прохора. Юродивый сидел на перевёрнутом ящике, обхватив себя руками, и мерно раскачивался, едва слышно подвывая. Глаза его были закрыты.

Феликс остановился в нескольких шагах от Прохора и щёлкнул зажигалкой. Обращаться не стал, он никогда не начинал разговор первым… да и не разговоры это были, поскольку спрашивать юродивого бессмысленно – нужно слушать и пытаться понять, что он хочет сказать. Или не слушать и не пытаться, тут уж каждый решает сам. Феликс Прохора слушал, но исключительно из вежливости, не воспринимая услышанное всерьёз. И не понимал, как к словам юродивого можно относиться без толики здоровой иронии.

Вербин выкурил сигарету – всё это время Прохор оставался в прежней позе и ни разу не открыл глаза, – потушил окурок и только собрался вернуться в бар, как услышал хриплый голос.

– Крови не будет! – сказал юродивый абсолютно спокойным и очень чистым голосом. У Прохора бывали моменты, когда он казался нормальным, и это был один из них.

– Что?

Вербин повернулся, убедился, что Прохор по-прежнему сидит с закрытыми глазами, но сказал себе, что юродивый наверняка приоткрывал их и увидел, кто вышел во двор.

– Кровь уже пролилась, крови больше не будет. – Прохор запустил обе руки в нечёсанные волосы, помолчал и закончил: – Но будет страшно.

– О чём ты говоришь?

– Кто-то замешал густую кашу на крови, которую забрал, – продолжил Прохор, как обычно, не обратив на уточняющий вопрос никакого внимания. – Замешал и поставил на огонь. И все, кто с ложкой, – кровью измажутся. А кто съест – кровью сблюёт… Хоть ложечку съест – сблюёт и умрёт проклятым! Такая она – на крови каша… кто попробует – умрёт проклятым… – Юродивый неожиданно открыл глаза и пронзительно посмотрел на Феликса. – Каша на крови – горькая. Кровь сладкая, а каша – горькая. Хоть ложечку съешь – умрёшь проклятым… Хоть ложку съешь!

Прохор вскочил, несколько раз топнул ногой и побежал со двора прочь. А остановившийся у чёрного хода Вербин подумал, что когда юродивый обращается к тебе, когда давит на тебя, пусть даже его торопливая речь походит на горячечный бред, – это производит сильное впечатление. И даже он, человек рациональный, прагматичный и циничный, не сумел остаться равнодушным.

«Кровь уже пролилась… Какая кровь? О какой каше говорил Прохор? Как эта каша связана со мной?..»

– Опомнись! – Впечатление оказалось настолько сильным, что Феликсу пришлось вслух приказать себе начать относиться к происходящему здраво. – О чём я думаю? О словах сумасшедшего? Какое отношение они имеют к реальности?

С точки зрения логики – никакого. Но равнодушным не оставили.

Феликс вернулся в зал, уселся за стойку напротив большого телевизора, и около него мгновенно появился бармен.

– Привет.

– Привет, Антон.

– Кофе?

– Эспрессо и на два пальца «Макаллана». – День завершался, и Вербин не видел ничего дурного в том, чтобы закончить его небольшой дозой крепкого.

– То есть как обычно?

– Ага.

Вербин не в первый раз завершал день в «Грязных небесах», и бармены точно знали, что после «небольшой дозы крепкого» продолжения не последует – Феликс умел останавливаться.

– Трудный день?

– Нормальный, – ответил Вербин, наблюдая за тем, как Бай поднялся, потянулся и стал медленно двигаться вдоль стойки.

– Как в Москве со злодеями?

– Почти всех поймали.

Феликс не видел необходимости скрывать от работников «Грязных небес», чем занимается, и спокойно относился к незлым шуткам и подколкам. Что же касается Антона – самого старого бармена заведения, – друзьями они не были, но Вербин выделял его среди остальных и в какой-то момент согласился перейти на ты.

– То есть мы можем спать спокойно?

– Вполне.

Бай добрался до телевизора, уселся справа от него, и, поднимая взгляд, Вербин теперь видел не только экран,